Питер Джеймс - Прыжок над пропастью
Через окно-фонарь кабинета Росса Вера видела мать, которая стояла у стола и держала в руке телефонную трубку. Она уже собиралась подбежать к окну, постучать в него, разбить, если нужно, как вдруг из-за двери послышался тоненький голосок:
– Мама! Мамочка приехала!
– Алек! Милый! Сними цепочку!
Дверь открылась, и на крыльцо выбежал Распутин, едва не сбив ее с ног. Алек подскочил к ней, обвил руками ее шею и крепко обнял.
Оливер стоял за ней, поднеся к уху мобильный телефон. Вера, минуя холл, вбежала в кабинет Росса, выхватила из рук у матери трубку и вырвала базу радиотелефона из сети.
– Он травит меня! – крикнула она матери. – Дура ты, мой муж регулярно травит меня, а ты ему помогаешь!
– Вера, послушай… Послушай меня, дорогая, ты сейчас не…
– Послушайте меня, – сказал Оливер. – Миссис Филлипс, я…
– Я вас помню, вы уже приезжали сюда. Кто вы такой? Что вы делаете с моей дочерью?
– Я врач вашей дочери.
– Моя дочь наблюдается у доктора Риттермана.
Оливер подал Вере знак глазами.
– Паспорта, – сказал он ей. – Одежда.
Вера бросилась к двери. Оливер приблизился к ней и прошептал в самое ухо:
– Выдерни все телефоны в доме из розеток. Мобильный у нее есть?
Вера покачала головой.
– Две минуты, и нам пора выбираться. – Он развернулся к ее матери: – Миссис Филлипс, вы слышали о таком наркотике – кетамине?
Маргарет Филлипс, босая, в мешковатой футболке и джинсах, скрестила на груди полные руки:
– Ну и что с того?
– Это анестетик, который вызывает галлюцинации и поведение сходное с психозом. Ваш зять регулярно давал кетамин вашей дочери.
– Моя дочь очень опасно больна.
– Нет, ее болезнь не так опасна – пока что. Мне кажется, с ее болезнью мы справимся. Но наркотик, который регулярно подмешивает ей ваш зять, не имеет никакого отношения к ее болезни. Он дает ей наркотик, потому что он психически болен.
– Вы сами не понимаете, что несете. Росс боготворит мою дочь. Он самый лучший муж и самый преданный отец на свете, и, кроме того, он – один из самых блестящих хирургов в нашей стране. И не надо убеждать меня, будто…
– Миссис Филлипс, прошу вас, выслушайте меня…
– Нет, это вы выслушайте меня, – перебила его мать Веры. – Менее десяти минут назад мне звонили из клиники «Роща» и сообщили, что к моей дочери приезжал посетитель, некий доктор Оливер Кэбот – очевидно, это вы и есть, – а потом моя дочь пропала. Меня просили сообщить им, если она объявится здесь. Именно так я и намерена поступить.
– Разве вы не любите Веру? – спросил Оливер. Он попытался посмотреть ей в глаза, но мать Веры была слишком зла, слишком взвинчена.
– Она моя дочь, доктор Кэбот. Я очень люблю ее.
– Тогда помогите нам. Если вы отправите ее назад, в клинику «Роща», муж, скорее всего, убьет ее.
– Вот как? – язвительно усмехнулась Маргарет Филлипс. – А вы, полагаю, намерены чудесным образом исцелить ее?
– Да, – кивнул Оливер. – Не чудесным образом, а просто – исцелить, вылечить.
В глазах женщины на миг мелькнуло замешательство.
– Мою дочь направили на принудительное лечение. Если вы и в самом деле ее врач, надеюсь, вы будете действовать по закону и вернете ее в больницу, в которой ее содержат.
– Мистер Рансом специально пичкал Веру наркотиками; он хотел, чтобы ее признали душевнобольной, невменяемой, чтобы ее отправили на принудительное лечение! У меня есть доказательство. – Оливер достал из кармана конверт, надписанный сестрой Даррент, вскрыл его и извлек оттуда пробирку. – Здесь кровь вашей дочери. Завтра я отдам ее на анализ в лабораторию, и там, скорее всего, обнаружат кетамин. Кое-кого ждут серьезные неприятности, так как придется объяснять, как в ее кровеносной системе оказался анестетик, применяемый в травматологии.
– Что бы он ни делал, он поступает так из самых лучших побуждений. Я бы спокойно доверила ему собственную жизнь. Я ясно выражаюсь?
– Я увожу Веру, а она забирает с собой сына. Я отвезу их в любое место, куда она пожелает, и, если вы на самом деле любите дочь, вы отпустите ее и не станете никому сообщать о том, что она была здесь.
– Я позвоню в больницу, как только вы увезете ее отсюда! Если вы на самом деле ее врач, предлагаю вам оставить Алека здесь, а мою дочь отвезти назад, в клинику. В противном случае вас ждут очень крупные неприятности.
– Миссис Филлипс, – Оливер решил сделать последнюю попытку, – пожалуйста, поверьте мне, прошу вас. Скажите, что мне сделать, чтобы убедить вас?
Мать Веры по-прежнему стояла скрестив руки на груди.
– Доктор Кэбот, Росс подробно рассказал мне о вас, – заявила она. – Вы – шарлатан, но вам каким-то образом удалось околдовать мою дочь. По-моему, вы – злой и опасный человек. Вы не сумеете ни в чем убедить меня, доктор Кэбот. Скорее ад замерзнет, чем вы убедите меня в своей правоте.
93
По ту сторону матовой стеклянной перегородки находился телефон, и он звонил, звонил – все громче с каждым звонком. Надо подойти, надо ответить, надо, надо…
Он ударился о стекло головой. Потом еще раз, сильнее. Стекло было мягким; оно оказалось полиэтиленовой пленкой, пленка растягивалась, и он навалился на нее всей тяжестью, чувствуя, что она подается, рвется… Вдруг она снова отвердела и превратилась в стеклянную стену, которая взрывалась миллионами осколков. Лицо ожгло раскаленным воздухом. Вокруг распадались осколки стекла – и вдруг они превратились в перья, которые поднимались вверх и разлетались по комнате.
Над ним смыкались холодные черные волны размером с дом. Он вскрикнул и поднырнул. Открыл глаза. Странный прозрачный свет. Один источник света, дверь, ведущая в коридор, оттуда льется яркий свет, а здесь темно. Звонит телефон. В кровати. Он потянулся к прикроватному столику, но столика на месте не оказалось.
Где я, черт подери?
Звонки все громче. Телефон справа от него. Он спит с левой стороны кровати. Все слева от него. Вода, книга, носовой платок, будильник, телефон.
Телефон оказался справа.
Постепенно в голове прояснялось. Он протянул руку, нащупал мобильник, уронил, поднял, нажал какую-то кнопку, поднес трубку к уху.
Голос с ирландским акцентом. Знакомый.
– Мистер Рансом?
Кто такой, мать его?
– Д-да.
Голова кружится, как маятник в темноте. Мелькают обрывки мыслей, воспоминаний – и тут же исчезают.
– Вы звонили мне раньше, пытались со мной связаться. Что вам нужно? – Голос наглый, дерзкий.
Он вспомнил имя; оно всплыло ярким пятном из темноты, но ему пришлось подождать, пока голова сделает полный круг, прежде чем он осознал его окончательно. Наконец он сумел выговорить:
– Кейвен?
– Наверное, нам лучше поговорить утром?
– Утром?
– Поговорим утром. Вижу, я вас разбудил. Позвоните мне утром.
В голове что-то кричало: «Срочное дело, очень важное, нельзя, чтобы он…»
– Нет! Сейчас! Я… Мне… нужно поговорить… нам нужно… сейчас…
– Вы что, надрались?
Голова словно окунулась в черную жижу. Он что, правда надрался?
Где же я, черт побери, нахожусь?
– Нет… я только что проснулся… Кейвен… нам с вами… нам нужно-нужно говорить… обсудить важное…
Я в клинике. Я в гребаной клинике, на больничной койке! «Роща». Больница. Я приехал потому, что…
«Гролш». Два «Гролша»? Жара?
Лифт! Что-то произошло с ним в лифте, но он не может вспомнить, что именно. Участок памяти заблокирован, наглухо закрыт. Кейвен. Почему он обязательно должен поговорить с ним?
Потом он вспомнил. Полиция! Вот оно! Не дать Кейвену пойти в полицию.
– К-кейвен… нам надо п-поговорить сейчас. К-торый час?
– Пять минут одиннадцатого.
– Вечера?
– Да, пять минут одиннадцатого вечера. Вы пьяны, перезвоните утром, когда протрезвеете.
– Нет… нет, погодите. Алло, Кейвен!
– Я здесь.
Понемногу память возвращалась к нему. Подземная автостоянка.
– Мы… с вами плохо п-поговорили… совсем плохо. Н-нам… мы… – Боже, в голове все перепуталось, сплошная каша, слова не желают выговариваться. – Мы… вы, я… нам… надо поговорить… сейчас. Где?
– Сейчас пять минут одиннадцатого вечера, – напомнил частный сыщик.
– Через полчаса. Только приведу себя в норму.
– Утром.
Послышалось три коротких гудка. Кейвен отключился.
– Мать твою! – Росс мигая смотрел на яркий свет, льющийся из коридора. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он в больничной палате и лежит на кровати. Почему?
Пять минут одиннадцатого.
Когда же он, черт побери, сюда приехал? Ансон. Сержант уголовного розыска Ансон. Они выпили по паре бутылок пива, а потом он пришел сюда пешком… в восемь… около восьми… а что потом?
