Алма Катсу - Употребитель
— Мне совсем не интересно помогать кому-то делать карьеру, — буркнул Джонатан, понимая, что битва проиграна. Он позировал художнику, но не слишком помогал тому: то разваливался на стуле, то облокачивался на руку, и лицо у него почти все время было унылое, как у мальчишки, который ждет не дождется, когда закончатся уроки.
Я все время, пока шли сеансы, сидела на подоконнике и неотрывно смотрела на Джонатана. Я словно бы вновь открывала для себя его красоту за счет быстрых набросков, которые художник делал углем. Художник во время работы то и дело усмехался. Он явно был рад своей удаче. Мало того что он рисовал такого красавца, так ему еще и платили за работу.
Как-то раз один сеанс рядом со мной просидел Донателло. Некогда он был натурщиком у известного живописца и придирчиво наблюдал за техникой рисунка приглашенного художника. Но вскоре я обратила внимание на то, что Джонатан интересует его куда больше, чем художник.
— Из него получится прекрасный любимчик, правда? — вырвалось у Донателло в какой-то момент. — Можно судить по портрету. Адер заказывает только портреты своих фаворитов. Одалиску, к примеру, тоже рисовал художник.
— А что это значит — быть фаворитом Адера?
Донателло лукаво посмотрел на меня:
— Ой, не притворяйся. Ты сама уже какое-то время — фаворитка Адера. В чем-то ты до сих пор ею остаешься. Поэтому ты знаешь: это дело непростое, обременительное. Он ждет от тебя ежечасного внимания. Он очень требователен, и ему все быстро приедается — в особенности когда речь идет о постельных играх.
Донателло расправил плечи. Он словно бы хотел сказать, как он счастлив, что ему теперь нет нужды придумывать новые способы ублажения Адера. Я пытливо взглянула на Доната, изучая черты его лица. Он был красив, но его красота была навсегда разрушена каким-то горем, которое он в себе носил. Потаенная злоба крылась в его глазах, губы кривились в нехорошей усмешке.
— Значит, Джонатан — только второй из тех, чьи портреты заказывал Адер? — спросила я, чтобы продолжить разговор. — Первой была Узра?
— О, было еще несколько фаворитов. Все они были ослепительно красивы. Он оставил их портреты в кладовой в Европе. Словно лики ангелов в склепе. Они лишились его милостей. Быть может, когда-нибудь ты с ними встретишься, — пробормотал Донателло, оценивающе глядя на Джонатана. — С портретами, я имею в виду.
— С портретами… — повторила я. — Но эти, попавшие в опалу… что с ними стало?
— О, некоторые ушли. С благословения Адера, ясное дело. Без этого никто не уходит. Но они разлетелись, их словно бы ветром разнесло, как листья… Мы редко с ними видимся. — Донателло немного помедлил. — Кстати, ты ведь знакома с Джудом. Его уход ни для кого не стал потерей. Не человек, а сущий дьявол — представляется проповедником. Грешник, рядящийся святым.
Донателло рассмеялся, словно то, о чем он говорил, было очень весело — то, что один из проклятых наряжался проповедником.
— Ты сказал, что только некоторые ушли. А другие? Кто-нибудь ушел без разрешения Адера?
Донателло едва заметно злорадно усмехнулся:
— Не корчи из себя дурочку. Если бы можно было уйти от Адера, разве Узра до сих пор была бы здесь? Ты уже давно с ним рядом, могла бы понять, что он не сентиментален и крайне внимателен. Либо ты уйдешь с его высочайшего дозволения, либо… словом, он не склонен оставлять в живых тех, кто способен ему отомстить или рассказать о нем правду не тому, кому надо, понятно?
Больше Донателло мне ничего не сказал о нашем загадочном повелителе. Он бросил взгляд на меня, подумал и решил, что откровений на сегодня хватит. И ушел, оставив меня размышлять над его словами.
Примерно в это время Джонатан резко поднялся со стула:
— Хватит с меня этой ерунды. Не могу больше.
С этими словами он вышел из комнаты следом за Донателло. Разочарованному художнику осталось только проводить глазами свою удачу. В итоге портрет Джонатана так и не был написан. Адеру пришлось удовольствоваться рисунком, выполненным углем. Рисунок был вставлен в рамку, под стекло, и повешен в кабинете. Адер не знал, что Джонатану суждено стать последним из его фаворитов, запечатленных живописцем, и что со временем всем его пристрастиям и ухищрениям придет конец.
Глава 41
После первого успешного выхода в свет Адер всюду брал с собой Джонатана. Помимо обычных вечерних увеселений, он стал находить что-то такое, чем они могли заняться вдвоем. В такие вечера все остальные были предоставлены сами себе. Адер и Джонатан отправлялись на загородные скачки, на ужины и дебаты в мужские клубы, на лекции в Гарвардском колледже. Я слышала, что Адер водил Джонатана в самый изысканный бордель в Бостоне, где их ублажали шесть девиц. Видимо, эта оргия была призвана связать их друг с другом наподобие клятвы на крови. Адер нетерпеливо знакомил Джонатана со всем, что любил сам: он укладывал стопки романов на тумбочку рядом с кроватью Джонатана (это были те самые книги, которые он подсовывал мне в ту пору, когда взял меня под свое крыло), он велел поварам готовить для него особые блюда. Ходили даже разговоры о поездке в Старый Свет, чтобы Джонатан вкусил жизнь в великих городах. Адер словно бы твердо решил сотворить для себя и него некую общую историю. Он хотел сделать свою жизнь жизнью Джонатана. Наблюдать за происходящим было страшновато, но юноша вел себя спокойно. Он не говорил о Сент-Эндрю, о своей семье, хотя явно думал о них. Возможно, он не заводил таких разговоров из жалости ко мне. Ведь ни он, ни я ничего не могли сделать для того, чтобы изменить положение дел.
Прошло какое-то время с тех пор, как начались их совместные похождения, и вот однажды, когда вся свита наслаждалась солнечным днем на веранде, Адер отвел меня в сторону. Алехандро, Донателло и Тильда обучали Джонатана игре в фаро, а мы с Адером сели на диван и уподобились счастливым родителям, наблюдающим за игрой своих детей.
— Теперь я провожу много времени в обществе твоего Джонатана, — изрек Адер, — и у меня сложилось мнение о нем… Тебе интересно услышать мое мнение? — негромко спросил Адер, не спуская глаз с Джонатана. — Он не таков, каким ты его себе представляешь.
— Откуда тебе знать, каким я его себе представляю? — огрызнулась я. Мне хотелось, чтобы мой голос прозвучал уверенно, но он дрогнул.
— Я знаю, ты полагаешь, что в один прекрасный день он одумается и целиком и полностью посвятит себя только тебе, — насмешливо проговорил Адер, дав мне понять, насколько ему безразличны мои переживания.
Отказаться от всех остальных… Джонатан уже дал клятву верности одной женщине, но что толку? Пожалуй, он не был верен Евангелине и месяц с того дня, как они обвенчались. Я театрально улыбнулась. Я не собиралась радовать Адера и показывать ему, что он сделал мне больно.
Адер положил ногу на ногу.
— Но тебе не стоит принимать его ветреность близко к сердцу. Он попросту не способен на такую любовь — ни к одной женщине. Он не наделен даром пропускать эмоции через свое сознание и желания. К примеру, он сказал мне, что ему неловко из-за того, что он делает тебя такой несчастной…
Я впилась ногтями одной руки в тыльную сторону ладони другой, но боли не почувствовала.
— …но он не знает, как с этим быть. В то время как для большинства мужчин выход был бы очевиден: либо дай женщине то, чего она жаждет, либо окончательно порви с ней. Но твое общество ему все еще очень нужно, поэтому он не в силах с тобой расстаться. — Адер несколько театрально вздохнул. — Не отчаивайся. Не все потеряно. Может быть, все-таки настанет день, когда он сможет любить только одну женщину, и если тебе сильно повезет, то этой женщиной сможешь стать ты.
А потом Адер расхохотался.
Мне ужасно хотелось отвесить ему пощечину. А еще хотелось наброситься на него и задушить.
— Ты злишься на меня, я это чувствую. — Мой бессильный страх, похоже, забавлял Адера. — А злишься ты на меня за то, что я говорю тебе правду.
— Я злюсь на тебя, — ответила я, — но за то, что ты мне лжешь. Ты просто пытаешься убить мои чувства к Джонатану.
— Мне удалось-таки тебя огорчить, да? Согласен: обычно тебе удается догадаться, когда я лгу — и похоже, моя милая, ты единственная, кому это дано, но на этот раз я тебя не обманываю. Честно говоря, почти жалею о том, что не обманываю. Тогда тебе не было бы так больно, верно?
Это было невыносимо — чтобы Адер меня жалел, одновременно пытаясь настроить против Джонатана. Я устремила взгляд на последнего. Он, увлеченный игрой в фаро, в этот момент глянул поверх карт на «банк». Присутствие Джонатана действовало на меня успокаивающе. Оно словно бы вызывало во мне приятный негромкий резонанс. Но в последнее время я чувствовала исходящую от него меланхолию. Мне казалось, что это грусть, вызванная тем, что он покинул Евангелину и дочь. Если все, что говорил Адер, было правдой, не оттого ли грустил Джонатан, что делал несчастной меня? Впервые в жизни я задумалась о том, что, возможно, препятствием на пути к нашей любви все же был Джонатан, а не я. Разве это не свойственно человеку — быть способным целиком и полностью отдать себя кому-то одному?
