Алма Катсу - Употребитель
Мои мысли прервал заливистый женский смех. Тильда победно бросила карты на стол. Джонатан сердито зыркнул на нее, и по этому взгляду я поняла, что он с ней уже переспал. Он переспал с Тильдой, хотя не считал ее особо привлекательной, хотя понимал, что ее следует опасаться и что я, узнав об этом, буду ужасно задета. Отчаяние вспыхнуло во мне, словно пропитанная селитрой бумага. Я ничего не могла изменить.
— Пустая трата времени, — тут же прозвучал шепот Адера. Он словно бы подполз ко мне, как змей-искуситель в райском саду. — Ты, Ланор, способна на такую идеальную любовь, на любовь, подобной которой я никогда в жизни не видел. И почему только ты избрала для такой любви столь недостойный объект…
Его шепот был подобен аромату духов в ночном воздухе.
— Что ты хочешь сказать? Ты предлагаешь себя в качестве более достойного объекта любви? — спросила я, ища ответа в его волчьих глазах.
— Если бы ты действительно могла полюбить меня, Ланор! Если бы ты знала меня по-настоящему, ты бы поняла, что я недостоин твоей любви. Но быть может, настанет день, когда ты посмотришь на меня так, как теперь смотришь на Джонатана, с таким же пылом, с такой же нежностью… Казалось бы, это невозможно, ведь ты настолько предана ему, но кто знает? Я видел, как изредка случается невозможное, — с хитрой усмешкой произнес Адер, но когда я попросила его объяснить, что он имеет в виду, он только наморщил нос и рассмеялся. А потом встал с дивана и объявил, что будет играть в следующей партии фаро.
Я была раздражена и отправилась в кабинет, чтобы подыскать себе какую-нибудь книгу. Когда я проходила мимо письменного стола Адера, свет от свечи упал на стопку бумаг, лежавшую около чернильницы, и мой взгляд, словно по волшебству, приковало к себе имя Джонатана, написанное рукой Адера.
С какой стати Адеру вздумалось писать о Джонатане? Письмо другу? Я сомневалась, что у Адера вообще есть друзья. Я поднесла лист бумаги ближе к свече.
«Распоряжения для Пиннерли (так звали стряпчего).
Открыть счет на имя Джейкоба Мура (вымышленное имя Джонатана) в Британском банке на сумму восемь тысяч фунтов (целое состояние) переводом со счета на имя… (это имя было мне незнакомо)».
Согласно распоряжениям на вымышленное имя Джонатана следовало открыть еще несколько счетов, деньги на которые должны были быть переведены со счетов разных незнакомых людей из Амстердама, Парижа и Санкт-Петербурга. Я перечитала написанное еще дважды, но ничего не смогла понять. Я положила бумагу на место.
Похоже, Адер был так очарован Джонатаном, что решил обеспечить его деньгами. Он словно бы усыновлял его. Признаться, у меня возникло легкое чувство ревности. «Интересно, а на мое имя он где-нибудь открыл счет? — подумала я. — Но какой смысл, если Адер никогда мне об этом не говорил?» Мне, как и всем остальным, приходилось подлизываться к нему и выпрашивать деньги. Я получила еще одно подтверждение того, что Адер питает к Джонатану особый интерес.
Джонатан, похоже, принял свою новую жизнь. По крайней мере, он без возражений принимал милости Адера и делил с ним порочные наслаждения. Он не заговаривал со мной о Сент-Эндрю. Пока Адер не поделился со своим новым фаворитом только одним порочным наслаждением, но, будь оно предложено, Джонатан ни за что не отказался бы. Я говорю об Узре.
Джонатан жил с нами уже три недели к тому моменту, когда наконец познакомился с ней. Адер попросил Джонатана подождать в гостиной. Я из ревности осталась рядом с ним. Очень скоро Адер торжественно ввел в гостиную одалиску, наряженную по обыкновению в полупрозрачные легкие одежды. Когда Адер отпустил руку Узры, покров упал на пол, и она предстала во всей своей красе. Адер даже велел ей станцевать для Джонатана. Узра раскачивала бедрами и водила руками под импровизированную песню Адера. Потом он велел принести кальян, и мы, устроившись на подушках, разбросанных по полу, по очереди затягивались дымом из резного мундштука, изготовленного из слоновой кости.
— Хороша, правда? Так хороша, что я не смог с ней расстаться. Хотя бед с ней немало: она — сущий демон. И из окна выброситься пыталась, и с крыши прыгнуть. Ей ничего не стоит довести меня до обморока. До сих пор пылает ко мне ненавистью. — С этими словами Адер провел кончиком указательного пальца по носу Узры, хотя та смотрела на него так, словно была готова откусить его палец. — Наверное, это и привлекает меня в ней столько лет. Позволь, Джонатан, я расскажу тебе, как Узра попала ко мне.
При упоминании ее имени Узра заметно насторожилась.
— Я познакомился с ней во время странствий по мавританским странам, — начал свой рассказ Адер, не обращая внимания на настроение Узры. — Странствовал я в сопровождении одного аристократа, который пытался освободить из рабства своего брата. Тот по глупости попробовал похитить сокровища одного из мавританских вождей. В то время я успел заработать славу отважного и умелого воина. Я уже пятьдесят лет держал в руках меч, а это немало. На самом деле этот аристократ меня, можно сказать, купил. За верность мне платили звонкой монетой. Вот как я оказался на Востоке и встретился с Узрой.
Это случилось в большом городе, на рыночной площади. Она шла следом за своим отцом, одетая в чадру, как того требуют обычаи. Я увидел только ее глаза, но этого хватило: я сразу понял, что хочу увидеть больше. Я пошел за Узрой и ее отцом туда, где они жили, — на окраину города. Поговорив кое с кем из погонщиков верблюдов я узнал, что отец Узры — вождь племени кочевников и что сейчас его семья находится в городе, чтобы отдать Узру какому-то султану, мелкому местному принцу, в обмен на жизнь ее отца.
Бедняжка Узра сидела совершенно неподвижно. Она даже перестала затягиваться дымом из кальяна. Адер намотал на палец прядь ее огненных волос и легонько потянул к себе — с таким видом, словно хотел пожурить ее за несговорчивость. Через пару мгновений он отпустил волосы Узры.
— Я разыскал ее шатер, где ей прислуживала дюжина служанок. Они стояли кругом около нее и, полагая, что ее никто не видит, помогали Узре раздеваться. Они снимали с нее одежды, обнажая ее кожу цвета корицы. Они распустили ее волосы… Что началось, когда я ворвался в шатер… — проговорил Адер, гортанно рассмеявшись. — Женщины завизжали, разбежались в стороны, попадали друг на дружку. Они пытались защититься от меня. И как только они могли подумать, что я смогу польститься на одну из них в то время, когда передо мной стояла обворожительная обнаженная джинна? Узра, судя по ее взгляду, поняла, что я явился за ней. Она едва успела прикрыться балахоном, как я схватил ее на руки и унес.
Я увез ее в пустыню, где, как я знал, нас никто не станет искать. В ту ночь я вновь и вновь овладевал ею, невзирая на ее рыдания. — Адер вел рассказ так, словно тут нечего было стыдиться, будто он говорил о том, что хотел пить и удовлетворил свою жажду. — Настало утро, взошло солнце. Моя горячка мало-помалу пошла на убыль. Я упивался ее красотой. В промежутках между приступами страсти я спросил у нее, почему ее было решено отдать султану. Это случилось из-за того, что в ее племени существовало суеверное убеждение. Сородичи Узры считали, что джинна с зелеными глазами — носительница болезней и страданий. Эти глупцы боялись ее и написали о ней султану. Отцу было приказано под страхом смерти доставить Узру к султану. Для того чтобы снять со своего народа проклятие, Узра должна была умереть.
Я понял, что я у нее — не первый мужчина, и спросил ее, кто отнял ее девственность. Брат? Это сделал кто-то из ее родственников мужского пола — кто бы еще смог близко подобраться к ней? Оказалось, что это сделал ее отец. Вы можете в это поверить? — спросил Адер и фыркнул, словно это было самой невероятной вещью на свете. — Он был вождем, патриархом, которому все было позволено. Когда Узре исполнилось пять лет, он пригляделся к ней и понял, что она — не его дочь. Ее мать была неверна вождю. Девочка с зелеными глазами могла родиться только от иноземца. Вождь ничего не сказал. Он просто отвел мать Узры в пустыню, а вернулся без нее. Когда Узре исполнилось двенадцать, она заняла место матери на ложе отца. Отец сказал ей, что она — дочь шлюхи и не родная ему, так что в этом нет ничего запретного. Однако она никому ничего не должна была говорить. Слуги полагали, что девочка трогательно привязана к отцу.
Я сказал ей, что все это неважно. Я не собирался отдавать ее этому глупому и жестокому султану. И к отцу я ее отсылать тоже не намеревался. Он наверняка еще попользовался бы ею, а потом все же из трусости отдал бы султану.
Все время, пока Адер вел свой рассказ, я держала Узру за руку и время от времени сжимала, чтобы дать ей понять, как я ей сочувствую. Но, глядя в ее потухшие зеленые глаза, я понимала, что мысленно она унеслась куда-то далеко, подальше от жестокости Адера. А он продолжал повествование, не замечая, что рассказ интересен только ему самому.
