Оке Эдвардсон - Зов издалека
Винтер слушал, прислонившись к стене.
— А может, она понимала, что если вернется к этим воспоминаниям и попытается как-то с ними справиться, переработать… Может, она понимала, что это единственный путь к выздоровлению? Ключ.
— А разве для этого не нужен психотерапевт? Разве обычный человек способен сам прийти к таким выводам?
— Люди знают о себе достаточно много.
— А… картины памяти, которые она постаралась загнать поглубже, могут вдруг вынырнуть на поверхность? В связи с каким-то необычным переживанием… Я не знаю…
— Конечно…
— И что тогда?
— Трудно сказать… Может произойти катастрофа. Или это станет ключом к выздоровлению, как я уже сказала. Многое зависит и от характера воспоминаний.
— Значит, так… У нее были драматичные события в прошлом, о которых она изо всех сил старалась не вспоминать.
— Старалась не вспоминать — и старалась вспомнить. Расщепление сознания.
— Это можно понять…
— И еще… в таких случаях нельзя недооценивать значение близких людей. Если бы она могла с кем-то поговорить о своих переживаниях… если бы у нее кто-то был…
— Мы говорили с ее приемными родителями, — сказал Винтер. — С разными. Непохоже, чтобы у них был хороший контакт, поэтому они и менялись.
— Некоторые дети умудряются доверять свои секреты куклам. Или даже предметам одежды.
— Одежды?
— Да… грустно, правда? Задушевная дружба с тряпкой…
Она посмотрела на Винтера. «Я знаю, что у нее за ассоциации, — догадался он. — Сегодня я не в костюме».
— Значит, ее жизнь… что-то вроде фрагмента, который никак не укладывается ни в прошлое, ни в настоящее? — спросил он.
— Думаю, так.
— Но она же жила как-то! Жила вдвоем с ребенком.
— С этим можно справиться. И потом, мы не знаем, может, она получала какую-то помощь.
Это правда. Откуда-то у нее были деньги на жизнь. Скорее всего кто-то ей помогал. А как с другой помощью? Может, она получала и психотерапевтическую поддержку, которая привела к тому, что… К чему?
— А если кто-то рассказал ей про ее прошлое?
— Как это? — удивилась Кристина Валлин.
— Не знаю… Кто-то рассказал ей, что тогда произошло. Рассказал о матери. Вернул в прошлое.
— Или подтвердил.
— Или подтвердил. Жуткие детские воспоминания перестали быть неопределенным монстром, фрагментированными видениями, от которых ей хотелось избавиться. Она теперь знала достоверно — да, все это было. И к чему это знание привело…
— И к чему это знание привело, Эрик?
— К гибели.
Они выпили кофе, и он показал ей рисунки.
— Что ты можешь сказать про это?
— Вряд ли я решусь что-то сказать.
— Насколько велика уверенность, что она все это видела?
— На сто процентов. Но ведь это рисовали двое? Если бы ты не сказал, что здесь есть и рисунки матери, можно было бы не сомневаться, что рисовал один ребенок. Или ты видишь различия?
— Да… Хелена, взрослая Хелена, вдруг начала рисовать, как четырехлетний ребенок. Можешь объяснить такой феномен? Как это понять — она впала в детство?
— Как раз об этом мы и говорили. Расщепление психики. Но я должна изучить их потщательнее, прежде чем делать выводы.
— Значит, ты уверена, что это не фантазии?
— Нет. Не фантазии.
— Раз это не фантазии, их можно истолковать.
— Если необходимо. Это лес, а это вода, — показала на рисунок Кристина.
— А это что? — подвел он ее к другому рисунку.
— Что?
— Вот это. Направо, очевидно, дом. А вот это, чуть левее… как ты думаешь?
— Похоже на ветряную мельницу.
55
Винтер проводил Кристину Валлин до двери, вернулся к столу и открыл папку с материалами следствия. Он читал медленно, то и дело останавливаясь и возвращаясь назад. Делал пометки, пил кофе, пару раз выходил покурить, если возникала потребность переключиться. Избавиться от стереотипа и попробовать взглянуть на тот или иной факт с другой стороны.
Он ждал звонка Микаэлы Польсен. Он был почти уверен, в каком русле пойдет разговор.
— Пожалуй, мы еще большие растяпы, чем я думала, — скажет она. Или что-то в этом роде.
Винтер даже заготовил ответ:
— Никаких комментариев.
— Но нет, мы не совсем растяпы. Некий ушлый следователь, молодой парень, внимательно следил за прессой после ограбления. Он, как и ты, нашел эту статью.
— В материалах об этом нет ни слова.
— Думаю, потому, что все это ерунда.
— Откуда тебе это известно?
— Спросила Йенса Бендрупа.
— Тогда все ясно… — сказал бы Винтер.
— Именно так. Тогда все ясно. Он помнит этот снимок. Женщина с ребенком перед домом. Конечно, это привлекло его внимание.
— Но это, значит, не те люди…
— Не те. Это те, кто жи…
Зазвонил телефон. Телефонистка на коммутаторе сказала, что звонят из Ольборга.
— Честно говоря, мы еще большие растяпы, чем я думала, — сказала Микаэла.
Винтер резко выпрямился и схватил блокнот.
— Ничего не могу найти про этот снимок в материалах.
— Я тоже ничего не нашел… в тех, что вы мне показали.
— Это черт знает что… Даже не знаю, что сказать.
— Тебе и не надо ничего говорить. Тебя тогда на свете не было.
Она засмеялась.
— Была, но играла в куклы. Хочешь сказать, что моей вины здесь нет?
— Мы не ищем виноватых, Микаэла. Мы ищем девочку.
— Все равно черт знает что. Приезжает шведский снют и сразу видит то, что мы должны были увидеть двадцать пять лет назад. Обидно признаться.
— А ты никому не рассказывай.
— Знает только Йенс. И он-то уж точно будет молчать… но я постаралась искупить вину.
— Давай… искупай.
— Фотограф жив, хотя и на пенсии. Собственно, он не фотограф, а местный редактор, так что снимок сделан непрофессионалом. Не важно… я с ним поговорила. Он помнит эту историю с нарезкой участков… а фотографию не помнит. Я поехала к нему, показала копию газеты… но он все равно не вспомнил, хотя согласился, что снимал скорее всего он. Так и сказал: «Скорее всего снимал я».
— Когда это было?
— Точно он не указал. Непосредственно перед выходом статьи. Решение о нарезке принято в коммуне за три дня до статьи, так что в какой-то из этих дней он и сделал снимок.
— А отпечатки у него есть?
— Нет. Дальше — больше. Он отправлял пленки на проявку в главную редакцию. Иногда с каким-то фермером, иногда автобусом. Снимки проявляли в городе и там же печатали. В газете есть архив. Оттуда я и звоню.
— Ты видела оригинал?
— Да… у них сохранился негатив. Я его заберу с собой, и пусть техники поработают. Как только удастся сделать приличное увеличение, я тебе позвоню.
— Отлично!
— Я поговорила с судьей. Он сомневается насчет обыска дома в Блокхусе… ссылается, и не без оснований, на параграф семьсот девяносто четыре… Должны быть обоснованные подозрения на совершение преступления…
— А кто хозяин дома?
— Хозяин умер. Наследники живут в Орхусе, но, по-моему, ни разу там не были.
— Как, ты сказала, это называется? Обоснованные подозрения на совершение… значит, надо найти и обосновать.
— Я позвоню насчет фотографий, — сказала Микаэла и повесила трубку.
— Якобссон исчез, — сообщил Рингмар. — Его брат считает, что дело нечисто. Подозревает преступление.
— Сам по себе Якобссон — преступление, — пожал плечами Хальдерс. — Накурился и квасит в какой-нибудь малине.
— Он исчез. — Рингмар предупреждающе поднял руку. — Ушел из дома позавчера и не вернулся. Брат заявил его пропавшим.
— И что мы об этом думаем? — ни к кому не обращаясь, спросил Бергенхем.
— Мы не думаем об этом ничего хорошего, — сказал Рингмар.
— Я слышал, в Билльдале пока никаких поклевок. — Винтер посмотрел на Сару Хеландер и Анету Джанали.
— Там прямо деревенская идиллия. Новые аккуратненькие дома… Сохранились и кое-какие лачуги, естественно. Но никто никого не знает. — Анета взглянула на Сару Хеландер. — Наша группа прошла по всем остановкам. Никто не видел неизвестную маленькую девочку с рыжими волосами.
— Даже на той остановке, где, как сказал водитель, они вышли, — добавила Сара.
— Побывали во всех домах. — Борьессон подошел к карте. — Отсюда… и досюда. Может, стоит попробовать не с домами, а с полем? Начать копать? — Он повернулся к Анете. — Ты это хочешь сказать?
— Я ничего такого не говорила.
Вечерняя оперативка порядком затянулась. Хальдерс еще в самом начале поговорил с Винтером, и тот попросил его остаться.
— Пойдем в мой кабинет, — сказал Винтер.
Хальдерс задержался взглядом на развешанных по стенам рисунках, но промолчал и провел рукой по бритому черепу, словно желая подчеркнуть разницу между его мужественной лысиной и декадентской шевелюрой Винтера. Винтер тоже невольно поправил волосы.
