Замерзшее мгновение - Седер Камилла
Он несколько секунд пристально рассматривал Сейю, и вдруг вспомнил:
— Точно. Теперь я точно тебя узнал. Сколько лет тебе тогда было?
— Шестнадцать-семнадцать.
Сейя скривилась. Она уже давно перестала рассказывать о своих чувствах и переживаниях полузнакомым людям за чашкой кофе. Она напрасно пыталась вспомнить, какие записи оставила в этих книгах. Естественно, у нее был псевдоним, и вряд ли этот мужчина мог его знать.
Между ними по-прежнему существовала большая разница в возрасте, но она в свои тридцать совершенно другая, нежели он в тот же период, когда она была неуверенным в себе шестнадцатилетним подростком. «К счастью», — подумала Сейя.
К ее облегчению, мужчина повернулся к Ханне, чтобы поговорить о возможных общих воспоминаниях, хотя таковых и быть не может.
— Как тебя зовут? Ханна? Ханна Андерссон, правильно?
— Аронссон.
— Точно. Я помню тебя, ты была… Мне кажется, ты была на нескольких тусовках, которые я организовывал. На музыкальных вечеринках. «Вельвет»? «Магазин двенадцать»? И приходила с моим приятелем Манге, если я правильно помню.
У Ханны был такой вид, словно она не знала, подтверждать это или смущаться. Вероятно, у нее сохранились не особо четкие воспоминания о тех событиях.
— Я почти все забыла. Понимаете — тогда довольно много всего происходило. Так что воспоминания у меня несколько расплывчатые.
Он захохотал и почесал щетину на подбородке.
— Да, согласен. И вы были довольно отвязными подростками, если я не ошибаюсь.
— Сирка, — напомнила Сейя, которую все это начало уже утомлять. Она не сомневалась, что этот мужик не помнит ни ее, ни Ханну. Возможно, воображает типаж: одетый в черное, с панковской стрижкой подросток, погруженный в мысли о своей личности и со слезой, нарисованной на щеке подводкой. Ему, наверное, уже в то время трудно было отличать их друг от друга и не подшучивать над характерной для всех юнцов тенденцией воспринимать себя исключительно всерьез.
Он скрестил руки на груди, демонстрируя, что способен, если нужно, обойтись без пустой болтовни.
— Если она их сохранила, то у себя дома. Можете пойти к ней, она живет в нескольких шагах отсюда. Я позвоню и предупрежу, что вы зайдете. Или попрошу взять книги с собой — она подойдет сюда через пару часов.
Пока они говорили с владельцем ресторана, солнце вышло из-за туч. Лучи отражались от хромированных столов на летней веранде, и солнечные зайчики плясали в окнах кафе на другой стороне улицы. Несколько девушек, потягивая горячие напитки из высоких стаканов, дрожали от холода, хотя сидели, завернувшись в пледы.
Сейя и Ханна собрались было быстренько перекусить в кафе, но решили сначала завершить работу, то есть зайти к Сирке и забрать у нее гостевые книги.
Карта, которую набросал им на салфетке владелец ресторана, без проблем привела их на Кунгсхёйде, это действительно оказалось совсем недалеко. Узкие переулки и лестницы с Кунгсгатан вывели их к каменному дому, построенному в начале двадцатого века и стоявшему высоко над морем. Прежде чем войти, они восхитились видом на город и гавань.
— Я перевернула всю гардеробную.
Сирка Немо не изменилась. Подростками они восторгались ею и значительностью, которую она имела, несмотря на небольшой рост. Она по-прежнему была такой же маленькой и худенькой, черные крашеные волосы обрамляли лицо а-ля Роберт Смит. Казалось, одежда на ее тощем теле не менялась с тех давних пор — тот же ушедший и не имеющий возраста стиль, как и обстановка крошечной однокомнатной квартирки, где они оказались.
— Я только что нашла свои старые «бабушкины» ботинки, которые купила в Лондоне, когда мне было девятнадцать. Глядите! Суперприкольные!
Она подняла с пола пару обуви кричащего оранжевого цвета. Сейя услужливо кивнула. Как меняется жизнь. Она была здесь, дома у Сирки Немо, и общалась с ней на равных! А Сирка, казалось, не удивилась их странной просьбе. Наверное, потому, что странные вещи обычны в ее жизни?
«Странные случаи происходят каждый день», пронеслось у нее в голове. И она резко приказала себе вернуться к действительности. В юности она восхищалась этой женщиной с хриплым стокгольмским диалектом и несомненным авторитетом, хотя на фоне девочек, нервно втиравших клерасил в упрямые подростковые прыщи на лбу, большинство людей казались умудренными опытом. Она по-прежнему считала, что уверенность в себе — это сексуально, но, стряхнув с глаз подростковую пелену, не могла не обратить внимания на жесткую линию рта Сирки Немо. И на затхлый запах из переполненного мусорного пакета в маленьком кухонном уголке — точно такой же был у Сейи в ее первой студенческой квартире.
Сейя догадывалась, что Сирка по крайней мере в два раза старше ее. Когда Сирка не улыбалась, уголки рта опускались к подбородку, кожа под которым уже становилась дряблой. Отросшие корни волос были седыми.
Сейя не могла удержаться от тайного тщательного изучения внешности женщины. Прошедшие годы особенно очевидны при рассмотрении частицы своего прошлого: в Какой-то степени неизменного, но и совершенно изменившегося. Это открыло ей, что и она теперь другая. Уже не тот неуверенный в себе тинейджер, обливавшийся потом каждый раз, когда к нему обращался кто-то стоящий выше в иерархии девушек-подростков.
— Они лежали в самой глубине вместе с гостевыми книгами из «Норра». Вам повезло, иначе они давно бы уже отправились в мусор. Трудно сохранять ностальгические воспоминания, когда живешь на тридцати квадратных метрах.
Они поняли, о чем она говорит. Маленькая квартирка от пола до потолка была забита виниловыми пластинками. Да и в остальном здесь не многое изменилось с конца восьмидесятых — времени искусственного шелка и бархата. На одной из стен, покрашенной в черный цвет, мерцали наклеенные звезды, а пространство, не занятое музыкальной коллекцией, заполняли плакаты в рамах: «Столкновение», Нина Хаген, «Кьюр», «Сестры милосердия», Ник Кейв. Прямо на полу лежал пружинный матрас, а на нем — пачка потрепанных тетрадей в черных обложках.
Сейя сразу же их узнала.
— Я была страшно влюблена в Вуди.
Взгляд Ханны затуманился, и Сейя не удержалась от смеха. Они покинули венгерский ресторан в рыночном комплексе, где угодили в разгар обеденного перерыва и очередь за дешевым гороховым супом и гуляшом из колбасок с зеленым чили и джамбалайей, и обосновались в эспрессо-баре рядом.
— Не нужно быть гением, чтобы понять это.
Сейя показала на несколько комментариев под рисунками Вуди, которые сделала тогда Ханна.
— Ханнами. Кстати, откуда взялось это «ми»?
Ханна закатила глаза.
— Ханнами. Господи, как тупо. Мое второе имя Мария, так что это как бы сокращение. Помню, я так представлялась какое-то время. Словно двойное имя. Я даже пыталась поменять имя в официальной регистрации, но для этого требовалось согласие родителей. Мама, естественно, отказалась подписать — может, оно и к лучшему.
— Серьезно? Я называлась просто Герл, и точка. Посмотри: «Вуди, твои рисунки трогают меня за душу. Если ты думаешь, будто ничто не имеет смысла, то ошибаешься!.. В самый мрачный час, когда тебе кажется, что никто тебя не утешит, помни, что я с тобой… Ханнами».
Ханна передернулась и, смущенно засмеявшись, пожала плечами.
— Стыдно. Тогда казалось, что делаешь это незаметно. Но согласись, он круто рисовал.
За пару часов они разобрали большую часть обширного материала. Стоявшая за стойкой владелица кафе начала хмуро поглядывать на их пустые кофейные чашки. Чтобы усыпить ее бдительность, они взяли еще по одной.
К сожалению, они пока не нашли этот список псевдонимов, который, каким казалось, должен быть в конце каждой гостевой книги.
Первая книга была датирована 1991 годом. Ни Ханны, ни Сейи там еще не было, они появились позже. Герл и Ханнами возникли только в следующем году, вначале они делали записи редко и осторожно, словно хотели сперва проверить реакцию, прежде чем бросить свои творения на растерзание волкам. Позже их записи стали более личными. В нескольких местах встречались фрагменты, напоминавшие официальную переписку или политические дебаты между Сейей и Крабом, называвшим себя анархистом, в то время как Сейя предпочла именоваться социалистом. Она удивленно читала написанное. Многие аргументы казались наивными, однако другие были продуманными и интересными.
