Дин Кунц - Холодный огонь
— Он тратил все карманные деньги на книжки о пришельцах и прочей чертовщине. Конечно, в те дни на два доллара в неделю можно было разгуляться — книжка-то стоила не дороже пятидесяти центов.
Джим испытал приступ боязни замкнутого пространства. Казалось, комната уменьшилась в размерах и превратилась в тесный склеп с толстыми стенами. Его неудержимо влекло на улицу.
«Он идет, — подумал он с тревогой. — Враг идет».
— Возможно, Джим перенял этот интерес у своих родителей, — продолжал аптекарь.
— У родителей? — нахмурилась Холли.
— Ну да, у родителей. Я не слишком-то хорошо знал Джеми, отца Джима, хотя мы учились в соседних классах. Не обижайся, Джим, но у твоего отца были весьма необычные увлечения. Впрочем, с тех пор столько воды утекло, что они теперь не кажутся такими странными, как в начале пятидесятых.
— Необычные увлечения? — сказала Холли, стараясь не выдать волнения.
Джим огляделся по сторонам, спрашивая себя, откуда может появиться Враг и куда от него бежать. Он все еще находился на перепутье, решая, принять или отвергнуть теорию Холли, но наконец утвердился в мысли, что она ошибается. Враг — не внутри его, он, как и Друг, существует сам по себе. Враг — злой пришелец, который проникает куда захочет, и он идет, чтобы их убить.
— Когда я был еще мальчишкой, Джеми частенько захаживал к нам в аптеку — тогда здесь работал мой отец — и покупал старые журналы. Знаете, такие, на дешевой бумаге, с роботами и красотками на обложках. Любил поговорить о том, как однажды люди полетят на Луну. Многие тогда считали, что он чересчур зациклился на всей этой чертовщине, но, выходит, как раз он-то и оказался прав. Я нисколько не удивился, когда узнал, что он ушел из бухгалтеров, женился на артистке и подался в экстрасенсы.
— Экстрасенсы? — Холли удивленно взглянула на Джима. — Ты говорил, что твой отец был бухгалтером, а мама — артисткой.
— Они и были — он бухгалтером, а она артисткой до тех пор, пока не стали давать представления, — отозвался Джим.
Он совсем забыл о сеансах, которые устраивали его родители. Удивительно, но факт: все стены его кабинета в Лагуна-Нигель оклеены фотографиями их поездок, он смотрел на них каждый день, но у него совершенно вылетело из головы, что снимки сделаны во время гастролей.
Он стремительно приближается.
Ближе. Еще ближе.
Джим хотел предупредить Холли об опасности, но словно потерял дар речи.
Невидимая сила сковала язык и намертво стиснула челюсти.
Он идет.
Он не хочет, чтобы Холли догадалась о его приближении. Враг стремится захватить ее врасплох.
Покончив с уборкой стенда, Хандал сказал:
— Страшно подумать, что с ними случилось. Когда ты впервые приехал к деду, Джим, то был как бы не в себе. От тебя и двух слов нельзя было добиться.
Холли во все глаза смотрела на Джима. Она чувствовала, что он на грани срыва.
— А потом, через два года, когда умерла Лена, Джим словно воды в рот набрал, я уж думал, он вообще перестанет разговаривать. Помнишь, Джим?
Слова Хандала словно громом поразили Холли.
— Выходит, твоя бабушка умерла через два года после того, как ты сюда приехал, и тебе тогда было только одиннадцать лет?
«Я говорил ей, что пять лет назад, — подумал Джим. — Почему я так сказал, когда на самом деле это случилось двадцать четыре года назад?»
Он идет.
Джим чувствовал, как тот неумолимо приближается.
Ближе, ближе. Враг.
— Извините, пойду глотну свежего воздуха, — сказал Джим и поспешно направился к машине, пытаясь перевести дыхание.
Оглянувшись, он понял, что Холли осталась в аптеке.
Через окно видно, как она разговаривает с Хандалом.
Враг приближается.
Не разговаривай с ним, Холли, не слушай его, скорее беги оттуда.
Враг рядом.
Опершись о капот машины, Джим напряженно думал. Ясно, что он боится Корбета Хандала, потому что аптекарь знает о жизни Джима Айренхарта в Нью-Свенборге больше его самого.
— Лаб-даб-ДАБ…
Враг настиг их.
* * *Хандал проводил Джима испытующим взглядом.
— Мне кажется, он так и не сумел забыть о том, что случилось с его родителями… и с Леной, — заметила Холли.
Аптекарь понимающе кивнул:
— Разве такое забудешь? А какой славный был паренек! Эх, да что говорить!
И прежде чем Холли успела задать вертевшийся у нее на кончике языка вопрос о Лене Айренхарт, Хандал снова спросил:
— Собираетесь поселиться на ферме?
— Да нет. Поживем пару деньков.
— Конечно, может, я лезу и не в свое дело, но стыд и позор, когда земля пустует.
— У Джима не получится самому заниматься хозяйством, и раз уж ферму нельзя продать…
— Нельзя продать? Побойтесь Бога, юная леди, да стоит только заикнуться — с руками оторвут!
Холли в недоумении уставилась на старика.
— У вас есть настоящий артезианский колодец, а это значит: не страшны никакие засухи. Что бы ни случилось, всегда, деточка, с водой будете. А в наших краях — это великое дело. — Он облокотился о прилавок и скрестил руки на груди. — Система работает безотказно: когда в пруду много воды, ее вес давит на артезианскую скважину и уменьшает напор. А как только начнешь брать воду для поливки, скважина включается, и пруд снова полон до краев. Совсем как в сказке про бездонный колодец. — Хандал наклонил голову и искоса взглянул на Холли. — Значит, Джим сказал вам, что ферму нельзя продать?
— Это я так думала…
— Знаете, что я вам скажу, юная леди… — Хандал посмотрел Холли в глаза. — Похоже, ваш избранник сентиментальное, чем я думал. Может быть, он не хочет продавать ферму, потому что с ней у него связано слишком много воспоминаний.
— Может быть, — кивнула она. — Но среди них есть не самые приятные.
— Верно говорите.
— Например, смерть бабушки. — Холли попыталась вывести собеседника на интересующую ее тему. — Это был…
Слова Холли внезапно прервало бряканье стекла.
Обернувшись, она увидела, что на полках, стукаясь друг о друга, подпрыгивают флаконы шампуней, бутылки с лосьонами, упаковки витаминов и пузырьки с лекарствами.
— Землетрясение, — встревожился Хандал и поглядел на потолок, точно боялся, что он может на них обрушиться.
Склянки задребезжали еще громче. Холли знала, что их звон означает не землетрясение, а нечто похуже. Ее предупреждают, чтобы она оставила Хандала в покое и не задавала новых вопросов.
— Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…
Уютный мирок аптеки стал разваливаться прямо на глазах. На полках начали с треском лопаться бутылки, во все стороны полетели осколки. Холли закрывала лицо руками. Ей на голову градом посыпались коробки с лекарствами. Увлажнитель воздуха свирепо гудел и вибрировал. Подчиняясь внутреннему инстинкту, Холли бросилась на пол, и в тот же миг с грохотом разлетелся стеклянный стенд. Осколки, точно шрапнель, изрешетили воздух в том месте, где она только что стояла. Спотыкаясь на битом стекле, она рванулась к выходу. За спиной обрушился тяжелый кассовый аппарат. Опоздай она на долю секунды — уже лежала бы с переломанным позвоночником. Прежде чем стены успели ожить и запульсировать, Холли опрометью вылетела на улицу, предоставив Хандалу самому разбираться с последствиями разгрома, причиной которого он наверняка считает землетрясение.
Она бежала по выложенному кирпичом тротуару, чувствуя, как бьется земля под ее ногами.
Джима она нашла возле машины. Он стоял, обессиленно опершись на капот, и трясся как в лихорадке. Сейчас он походил на человека, стоящего на краю пропасти и уже решившегося на смертельный прыжок. Джим не ответил на ее зов. Ей показалось, что еще миг — и злобные темные силы, которые он столько лет держал под гнетом, вырвутся на свободу.
Холли рывком оттащила Джима от машины и, крепко прижав к груди и всхлипывая, повторяла его имя. Она ждала, что из тротуара вот-вот забьют кирпичные гейзеры, а в нее вцепятся зазубренные клешни или холодные склизкие щупальца. Однако глухие удары стали затихать и Джим начал приходить в себя. Он поднял руку и обнял Холли за плечи.
Враг отступил.
Но она знала: затишье — только отсрочка приговора.
* * *К «Садам Тиволи» примыкал Мемориальный парк, а еще дальше, за остроконечной чугунной оградой, начиналось городское кладбище.
Джим сбросил скорость и остановился.
— Приехали.
Выйдя из машины, он испытал новый приступ боязни замкнутого пространства, хотя в отличие от прошлого раза находился на улице. Казалось, каменное серое небо придавило могильные плиты, и гранитные квадраты и треугольники торчат из земли, как древние обломки потемневших от времени костей. В тусклом мертвенном свете деревья стали серыми и огромными, словно собирались вцепиться в него своими ветвями.
