Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Предлагаемая сумма подскочила сразу, но уже через несколько мгновений борьбу продолжили лишь двое: Джо и некая дама в красном, которая, казалось, подавала Крупнику знаки, едва заметно поводя бровью. Обращал на себя внимание еще один человек, стоявший среди прочих в глубине зала; его серые глаза пристально следили за каждым движением Джо.
Цена возросла до двухсот сорока миллионов. Харт подошел к одному из сотрудников фирмы, устраивавшей аукцион.
— Это Джо Шэдуэлл? — шепотом спросил он.
Тот неохотно кивнул и отошел.
Харт подал знак, подхваченный на лету.
К р у п н и к. Триста.
Публика взорвалась у меня в наушниках бесконечными англосаксонскими «о-о!» и «о-о-о!». Многие стали смотреть на Харта, но только не Джо, поспешивший с контрпредложением. Восклицания в зале усиливались (мне страшно было представить себе, как плохо все это получится на итальянском: жалкая троица у микрофона, форсируя свои голосовые данные, тщится изобразить гул полного зала!). Новая цена Джо: триста девяносто миллионов… Затем удар молотка, означающий окончание борьбы. Юноша в сером приблизился к Джо, чтобы тот подписал бумагу, человек в глубине зала повернулся и исчез.
Д ж о. Мы попортили ему кровь.
Лишь теперь он решился посмотреть в сторону Харта.
М е л о д и. Не терзайся, это было великолепное сражение.
Д ж о. Ничуть не лучше других, только с тем отличием, что по здешним правилам за победу нужно платить.
Кто-то подошел пожать ему руку, и они с Мелоди направились к выходу. Харт проводил их взглядом и секунду спустя двинулся за ними.
Был вечер, я сидела в баре и не смогла бы объяснить, почему до сих пор не иду домой. Я просто-напросто позволила увлечь себя общей болтовней и даже согласилась на уговоры Массимо Пасты выпить кампари.
Когда он переходил от кассы к стойке, я вновь отметила что-то нервозное в его внешней уверенности; после того как Мариани и остальные отделились от нас, он начал с жаром говорить о фильме с Джин Харлоу, который нам предстояло дублировать: в скором времени мы должны были снова работать вместе.
— Я в третий раз буду Кларком Гейблом, — сообщил он с оттенком гордости (казалось, его настроение снова переменилось).
Последовало молчание.
Я посмотрела на него. Мне вдруг пришло в голову, что́ надо делать, чтобы разбить лед между нами, но я не знала, как к этому подступиться, к тому же не была уверена, поймет ли он меня.
— Моя мама дублировала Аву Гарднер в «Могамбо», — произнесла я наконец, — это перепев «Красной пыли», одного из наших фильмов с Харлоу. Я видела «Могамбо» в детстве и тогда впервые услышала голос матери, которым говорила женщина с чужим лицом. Помню, я раскапризничалась, и бабушке пришлось увести меня. Моим воспитанием занималась в основном бабушка.
— А кстати, твоя мама…
— Конечно, она и сама снималась, но в промежутках наделяла своим голосом роковых красавиц. Гарднер, разумеется, была ее вершиной. А сейчас, спустя четверть века, мне предстоит дублировать тот же персонаж, но в фильме, снятом на тридцать лет раньше.
Я спрашивала себя, удалось ли мне передать ему ощущение сбоя во времени. Он заметил, что я пожираю его глазами, и собирался что-то сказать, но тут нас прервал Мариани. Он предложил всем вместе где-нибудь поужинать и подчеркнул, что это идея Джусто Семпьони, с которым мне пора бы помириться.
— Извини, но я привыкла отвечать на провокации.
— Ах, так это он тебя провоцирует?
Паста хотел было тактично удалиться, однако Мариани остановил его.
— Да брось ты, это относится к нашей общей работе и ко всем нам.
— Диалоги, которыми он нас кормит в течение многих лет, самая настоящая провокация.
— У тебя предвзятое мнение, он сейчас один из лучших.
Паста пришел мне на выручку:
— Сколько раз нам приходилось прямо у микрофона переделывать реплики.
— Ну и что? Со всеми это бывает.
— Но Семпьони считает себя звездой, попробуйте оспорить хоть один его слог. Вот и сегодня он это продемонстрировал. «Не стало вместе с твоим» — как вам это нравится?!
Я, как обычно, слегка перегнула палку: моя привычка цитировать перлы Семпьони приводит к тому, что всегда именно я остаюсь в дураках. В конце концов мне пришлось принять приглашение.
Оба телефона-автомата в баре не работали, и я была вынуждена вернуться в тон-зал М и пройти в тесную, плохо освещенную канцелярию Итало Чели. За единственным столом сидела девица, и работавший у нее за спиной вентилятор направлял на меня зловоние пота, видимо скопившегося на ее теле за все время этого удушливого сирокко. Не то Чели, не то Мариани уже говорил мне о новой секретарше, и все-таки где ж они такую откопали, на складе радиоактивных отходов, что ли? Стараясь не поворачиваться к ней, я назвала себя. Девица изобразила на своей свинячьей физиономии подобие улыбки, признав меня, и, не сдвинувшись с места, развернула ко мне телефон. Лучше уж было вообще не разговаривать, чем в такой обстановке; я даже подумала отложить звонок, но в трубке уже раздались гудки, и Андреа сразу отозвался.
— Как дела?
Я просто задыхалась. Взяла платок и поднесла его к носу, делая вид, что время от времени сморкаюсь. Желтые глаза секретарши фотографировали все, возможно даже слова, вылетавшие у меня изо рта.
— Мне гораздо лучше, — продолжал Андреа. — Ты что, простудилась?
— Нет, немного заложило нос, вот и все.
— А-а… Совсем некстати при твоей работе. Палка, которую ты мне купила, оказалась очень ценной, я даже выходил.
Голос у него был намного бодрей, чем накануне.
— У тебя есть все, что нужно? А то я могла бы приехать. Правда, у нас на сегодня намечен ужин с коллегами, но я совершенно спокойно могу от этого отказаться, если тебе нужна помощь.
— Нет, не беспокойся, я вполне справлюсь сам. Грелка со льдом сотворила чудо.
Я представила себе, как он вынимает из этой грелки кубики и кладет их в виски.
— Ну смотри, а то я могла бы приехать.
— Мне ничего не нужно. И к чему портить тебе еще один вечер?
Мне почудилось раздражение в его голосе. Он всегда говорил таким решительным тоном, когда высказывал противоположное тому, что думал на самом деле.
— Да какой там вечер!.. — выдохнула я.
— К тому же нам незачем видеться слишком часто.
Радиоактивная секретарша наконец-то встала и вышла, не знаю уж, по делу или из деликатности.
— Мы видимся только по мере необходимости.
— Да, но в наших силах сделать так, чтобы эта необходимость возникала как можно реже. Мы должны стать независимыми друг от друга.
Я подумала о его вчерашнем появлении в зале.
— Ты прав, — сказала я.
— И благоразумными, — добавил Андреа.
Я промолчала.
— Ты меня слушаешь?
Радиоактивная секретарша вернулась с папкой в руке.
— Да, слушаю. Об этом мы уже говорили, я позвоню завтра утром.
Когда я вышла в коридор, мне показалось, что этот тухлый запах впитался в мою блузку, и я тут же направилась в уборную, расположенную в противоположной части коридора. Здесь стояла тишина, только слегка потрескивали старые неоновые лампы, однако стоило мне пройти несколько метров, как сквозь облупленные стены и красноватый линолеум неожиданно просочились звуковые волны, заставившие меня остановиться.
— У меня тот же голос, тот же характер, черт побери, как ты можешь этого не видеть?!
Дверь в кабинет Итало Чели была плотно закрыта, но пронзительный голос Боны Каллигари не узнать было нельзя.
— Ну вслушайся в оригинал — я это или не я? — продолжала она верещать. — Если это не я, значит, я занялась не своим делом! Так скажи, скажи, что я занялась не своим делом, не стой столбом, скажи, что я бездарь!
Я не спеша достала из сумки сигарету и закурила, чтобы чем-то себя занять.
— Позвони и устрой просмотр. Сейчас же! — не унималась Каллигари.
Наконец раздался смиренный бас Чели:
— Поговори с Мариани. Я эти вопросы не решаю.
— Послушай, Итало, я сейчас все тут разнесу!
— С тебя станется, ведь ты дешевая шлюха, какие уж там тридцатые годы и Джин Харлоу!
Приближавшиеся шаги вывели меня из оцепенения. Навстречу мне шли Мариани и Семпьони (последний сладко мне улыбнулся), и в тот момент, когда я пообещала вскорости к ним присоединиться, из кабинета Чели раздался звон какого-то разбившегося вдребезги предмета. Хрустальная пепельница, подумала я и, не оглянувшись, проследовала в уборную. Напилась из фонтанчика с питьевой водой. Если отбросить эмоции, Каллигари и впрямь вполне могла сойти за Харлоу; даже при ее скромных способностях замечательный ритм оригинала оказал бы на нее свое воздействие.
Я представила себе, как прекрасно было бы отказаться от работы в ее пользу, махнуть на все рукой и поехать отдыхать. Но сразу же подумала, во что превратится непринужденная и многозначительная фривольность великой звезды, если наложить на нее мелкообывательскую фривольность Каллигари. Да и вообще, это уж слишком: еще в прошлом году — с меньшим шумом, насколько мне известно, — она сделала все возможное, чтоб заполучить целый ряд фильмов самой великой актрисы американского кино, а теперь статус любовницы Чели давал ей право включить весь свой голосовой напор.
