Наталья Андреева - Угол падения
— Это он так говорит. Я недавно слышала краем уха, как он с Серебряковым собачился, царство ему небесное. Раньше все тихо-мирно было, а тут орали так, что особо и подслушивать не пришлось. Серебряков прямо так и сказал, что от Пашиной доли остался один дым и ему надоело, мол, субсидировать его дорогие привычки.
— Чего-чего делать?
— Субсидировать. Слово такое, но не в этом суть. Я только одну фразу четко запомнила: «Ты все отдашь до копеечки, и тогда, когда я тебе скажу». Вот такие дела, подруга дорогая.
— Да, значит, обе мы с тобой на мель сели.
— Как знать, как знать. Серебряков-то помер, а жена его корова коровой. Авось Паша и развернется, она-то считает, что он близкий друг, совладелец и все такое.
— А я теперь женщина свободная. Познакомила бы ты меня с каким-нибудь мужиком, что ли. С богатеньким таким Буратино.
— Смеешься? На дороге такие не валяются. Да и у меня с Пашей, похоже, остывает,
— Что, сорвался?
— Вроде того. Так что скоро вместе пойдем, подруга, на вольные'хлеба.
— Слушай, может, приедешь ко мне, дубленку посмотришь, посидим, водочки попьем.
— Лучше в кабак. Может, зацепим кого.
— Что мы, дешевки?
— Милая, знаешь, какая конкуренция подрастает? Помоложе нас с тобой, да и поумнее. Кризис всех на улицу выкинул. Сейчас умные девки в цене: образование там, манеры, языки.
— Что, может, и нам пойти поучиться?
— Ты читать не разучилась, подруга?
— А сама? Ладно, в кабак так в кабак. Гульнем на последние. Что ж делать-то. Времена сейчас тяжелые.
— А ты объявление в газету дай: «Молодая, красивая, свободная, ищет состоятельного мужчину для постельных дел за соответствующую плату».
— Смеешься.
— Ну вывеску на грудь надень: «Свободна, сдаюсь внаем».
— Что я, квартира?
— Это куда посмотреть.
— Ладно-ладно, я посмотрю, как ты пошутишь, когда тебя по следователям таскать будут.
— А меня-то с чего?
— Что ж мне одной, что ли, отпихиваться? Кстати, следователь ничего. Можно и пообщаться.
— А, этот блондин в дешевых шмотках? Приезжал сегодня к Паше, когда мы на корте торчали.
— Ну, шмотки у него, может быть, и дешевые, зато в шмотках все нормально.
— Проверяла?
— Нет еще. Но на коленки мои он отреагировал.
— Ты что, у них же там небось облико морале.
— Прям. Котяры — они и есть котяры. Я в следующий раз обязательно шорты кожаные надену. Тогда проверим, как там у них в милиции с потенцией.
— Ты что, серьезно? Нужен он тебе? Знаешь, какая у них зарплата?
— А я так, на интерес, может, он мне понравился?
— Давай-давай, подруга, потом расскажешь. А вообще-то не советую.
— Это ты так говоришь, потому что тебе слабо такого мужика завалить.
— Кому, мне?!! Тебе не слабо, а мне слабо? Большое у тебя самомнение, Ланочка.
— Пари хочешь?
— А давай. На что?
— Ужин в ресторане. Если я с ним пересплю, ты платишь, если ты — я плачу.
— А если он сегодня со мной, завтра с тобой?
— Ничья. Каждый платит за себя.
— Какой ресторан?
— Кто выигрывает, тот и заказывает музыку. Неделя сроку, а потом подводим итоги.
— Только по-местному.
— Я всегда свое слово держу.
— Ну ладно, подруга, звони.
— Пока.
А капитан уголовного розыска Леонидов, не подозревая о состоявшемся сговоре двух львиц, подняв воротник, шагал домой под мелким дождичком, нащупывая в кармане вожделенную кассету со взятым у приятеля «Титаником». В этот момент он мечтал выпить после рабочего дня рюмочку водки, может, две и, заев это дело тарелкой маминого борща, залезть с ногами на продавленный диван и насладиться шедевром мировой кинематографии. Алексея ждали дома Джеймс Камерон, мама и спокойный ленивый вечер.
Глава 2 О ЧЕМ ПЛАЧУТ ЛЮБОВНИЦЫ
Самый отвратительный звук на свете — это звонок будильника ранним утром, когда смертельно хочется спать. Он выдергивает из сладкого забытья, заставляя начать новый день, который зачастую не приносит ничего, кроме очередных неприятностей.
Алексей всегда заводил будильник на десять минут пораньше, чтобы полежать еще немного без сна и всякого движения и настроить мысли вместе со всем организмом на возможные ожидаемые катаклизмы. С утра его тело было сродни раздолбанному музыкальному инструменту, нуждающемуся в срочной настройке. Подъем напоминал утреннюю гамму: «до» — встать, сделать зарядку, принять холодный душ и заправиться крепким кофе. «Ре» — расчесать примятые волосы и попытаться привести себя в божеский вид. «Ми» — пережить битву за место под электрическим солнцем общественного транспорта. «Фа» — добраться в итоге до работы. «Соль» — составить план на текущий рабочий день. «Ля» — на этой ноте Леонидов проснулся окончательно, потому что на «ля» начиналось имя его девушки Ляли, которой он не звонил уже три дня. Вообще-то ее звали Еленой, но, как оказалось, женские имена преобразовывались по вкусу владелиц в наиболее приятное звучание, чем наградили их родители. Конечно, Ляля была девушкой работающей, недорогой и непретенциозной, поэтому выбрала имя, вполне соответствующее ее внешнему облику. На ней Леонидов должен был жениться, потому что этого активно хотели окружающие. Во-первых, хотела Лешина мама, мечтавшая о внуках, во-вторых, давно уже женившиеся друзья, жаждавшие такой же участи для до сих пор уклоняющегося соратника, в-третьих, Лялины подруги, предвкушающие, как классно будет оторваться на шумной свадьбе. И наконец, сама Ляля, потому что ей исполнилось двадцать пять лет и дальнейшее пребывание в девичестве казалось неприличным.
Ляля работала секретаршей в какой-то мелкой фирме, и ей давно уже осточертели: телефонная трубка, от которой под конец рабочего дня болело ухо, непрерывно тренькающий факс и тупой начальник. Надоела мышиная возня вокруг ничтожных проблем крохотного коллектива, и жутко хотелось семьи, ребенка и простой домашней жизни. К тому же Ляля начинала полнеть, девушка она была крупная, ей приходилось следить за своим весом, и она с трудом сдерживала здоровый аппетит.
В общем-то Алексей смирился с Лялей как с неизбежностью, она его устраивала, если бы не навязчивое воображение, рисовавшее ему толстую бабу с пробивающимися через краску темными прядями волос, которую он через некоторое время после свадьбы увидит утром в своей постели. Конечно, это можно пережить, и большинство мужчин так и делают, сами при этом расслабляясь и отращивая брюхо на сытных кормах. И, ложась в постель с распустившей себя супругой, воображают ее такой, какой она была до свадьбы, или вместо нее представляют себе юную диву, подсмотренную где-нибудь в метро. Но воображение такого будущего пробирало Алексея до дрожи, так что он его без конца оттягивал. А дело было просто в том, что Леонидов не любил Лялю. Любовь, если она есть, вообще не замечает таких мелочей, как плохая стрижка или неудачно подобранная одежда, ибо идеализирует избранный предмет. Леонидова же сводило с Лялей активное давление окружающих, это «давай-давай». Черт его знает, почему люди так любят устраивать чужие браки.
Поэтому Леонидов, вспомнив о невыполненном обещании позвонить, сразу проснулся от ощущения дискомфорта и схватил легкие гантели. Ничто так не отвлекает от дурных мыслей, как основательная утренняя гимнастика и ледяной душ.
Зелено-белая вывеска фирмы «Алексер» украшала фасад пятиэтажного, пупырчатого дома почти в центре Москвы. «Бытовая техника, оргтехника и офисное оборудование» — гласил многообещающий комментарий под ней. Кроме «Алексера», приметный дом осчастливили также «Мясо-рыба», мебельный магазин «Интерьер» и обычная «Оптика». Конечно, «Алексер» выглядел гораздо убедительней скромных соседей, просто-таки подавляя их величием дизайна и намеками на хороший вкус оформителя витрин. Тяжелая белая дверь давала понять посетителям, что в фирме недавно был евроремонт, что свидетельствует о неувядающем благополучии магазина.
Первое, что поразило Леонида, — безликость. Похоже было, сотрудники просто отбывают здесь свою повинность. Все выглядело банально до тошноты: геометрические витрины с чайниками, утюгами и тостерами, дизайн помещения и люди. Преобладал белый цвет с вкраплениями серой пластмассы продаваемых предметов. Климат-контролер не мог перебить ощущение холода, исходящее от стен. Леонидова сразу начало слегка знобить, хотя оделся он по прохладной погоде.
Второе, что удивляло, — это упитанность сотрудников. В торгующем столь несъедобным товаром месте это было по меньшей мере странно.
«Что у них тут, кондитерская, что ли, за ближайшей дверью?» — подумал Леонидов, наблюдая за работой двух толстеньких продавщиц. За кассой сидела еще одна коровоподобная девица со светлыми волосами, стрижкой «каре», в ярко-малиновом свитере с молнией посередине. У нее было такое злое лицо, что Леонидов сразу же мысленно примерил ей гестаповскую пилотку и черную форму со свастикой на рукаве.
