Деон Мейер - Смерть на рассвете
Ван Герден вскрыл конверт, извлек оттуда две фотографии размером с почтовую открытку и бросил их на стол.
— Видали? Покойный Йоханнес Якобус Смит. Его привязали к собственному кухонному стулу. Что вы сейчас испытываете — сострадание, сочувствие, жалость? На что он вправе рассчитывать как человек? Подберите любое политкорректное слово. Его пытали. Прикрутили проволокой к стулу и прижигали паяльной лампой до тех пор, пока он сам не захотел, чтобы его пристрелили! Кто его мучил? Люди. А ваша не подлежащая критике клиентка, Вилна ван Ас, находится в самом центре событий. Толстый инспектор Тони О'Грейди из отдела убийств и ограблений считает, что она каким-то образом причастна к гибели Смита. Кое-что не сходится. А когда дело касается убийства, статистика на его стороне. Обычно виновными оказываются муж, жена, любовница, любовник. Может быть, инспектор прав, а может, и нет. Но если он прав, что останется от вашего идеала?
Хоуп оторвала взгляд от фотографий. Лицо у нее было бледное.
— И вы собираетесь проткнуть мой мыльный пузырь…
— Хоуп, вы когда-нибудь видели живого убийцу?
— Спасибо, достаточно.
— Или насильника-педофила? Мы… — Прежде чем продолжать, ван Герден помолчал какую-то долю секунды и сам себе удивился. — Я… однажды задержал насильника, который охотился на детей. Он оказался милым, симпатичным старичком пятидесяти девяти лет, который здорово смахивал на Санта-Клауса. Он соблазнил семнадцать девочек в возрасте от четырех до девяти лет; заманил их к себе в машину ирисками и отвез на Констанциаберг…
— Вы уже сказали все, что хотели.
Ван Герден откинулся на спинку стула:
— Так позвольте же мне, черт возьми, сделать свое дело!
Северо-западный ветер снаружи гнал в окна мрак, а внутри Вилна ван Ас говорила, говорила… Она искала Яна Смита с помощью слов; пальцы рук, лежащие на коленях, постоянно двигались.
— Наверное, я его совсем не знала. Его трудно было узнать, понять. Но я не настаивала. Я любила его, он был такой… Как будто у него была рана, как будто… Иногда я лежала рядом с ним ночью и думала: он похож на собаку, которую часто и жестоко били. Я представляла себе всякое. Может быть, думала я, у него где-то есть жена и дети. Когда я беременела, он страшно пугался. Поэтому я решила, что, может быть, у него была жена, которая бросила его и забрала ребенка. Или, может быть, он — сирота. В общем, кто-то когда-то так сильно его обидел, что он никогда никому об этом не рассказывал. А больше я ничего не знала и ни о чем его не спрашивала. Я ничего о нем не знаю. Понятия не имею, где он родился и вырос, не знаю, кто его родители, живы ли они. Не знаю, почему он начал заниматься именно торговлей старинной мебелью. Зато в одном я уверена: по-своему он меня любил. Ян был добр ко мне, нам бывало весело вместе — нечасто, но бывало. Мы вместе смеялись над кем-нибудь. Он терпеть не мог напыщенных дураков. И еще тех, кто выставляет напоказ богатство. Мне кажется, в прошлом ему пришлось пережить трудные времена. Он так следил за своими деньгами — был так аккуратен, так осторожен. По-моему, он боялся людей. Или стеснялся… Друзей у него не было. Мы были с ним только вдвоем. А больше нам никто не был нужен.
Она замолчала. В тишине стали слышнее завывания ветра и стук дождя по стеклу. Вилна ван Ас подняла голову и посмотрела на Хоуп Бенеке:
— Я много раз хотела что-то у него спросить. Хотела успокоить его: мне он мог рассказать все, я всегда буду его любить, что бы он ни натворил. Я была ужасно любопытна, мне хотелось узнать его получше. Наверное, дело в том, что я хотела куда-то его поместить, как мы поступаем со всяким, помещая в определенное место в голове. И тогда мы знаем, что сказать этому человеку в следующий раз при встрече, как ответить, чем утешить. Тогда жизнь становится чуточку легче. Но я ни о чем его не спрашивала. Боялась, если начну расспрашивать, то потеряю его.
Она перевела взгляд на ван Гердена:
— У меня ничего не было. Иногда я представляла, что его родители похожи на моих: отец крепко пил, и мать развелась с ним. Может, он тоже вышел из низов. Как я. Но у него была я, а у меня — он, а больше нам ничего не было нужно. Вот почему я не перечила ему. Даже когда я забеременела и он сказал, что надо что-то придумать, потому что дети не заслуживают того, чтобы бросать их в наш жестокий мир, и что мы не сумеем их защитить. Я ни о чем его не расспрашивала, потому что поняла, что его били. Как собаку. Часто и жестоко. Я пошла и сделала аборт. И попросила стерилизовать меня, чтобы я больше никогда не могла иметь детей. Нам с ним никто не был нужен.
Вилна ван Ас вытерла каплю с кончика носа, посмотрела на свои руки. Ван Герден не знал, что сказать, хотя и понимал, что не может задать ей те вопросы, которые собирался.
Дом превратился в могилу.
Наконец Хоуп Бенеке произнесла:
— По-моему, нам пора. — Она встала, подошла к ван Ас и положила руку ей на плечо.
Они вместе выбежали под дождь, к своим машинам. Когда она вставила ключ в дверцу БМВ, ван Герден вдруг оказался рядом.
— Если мы не найдем завещание, она ничего не получит?
— Ничего, — ответила Хоуп Бенеке.
Он молча кивнул. А потом направился к своей «тойоте». Струи дождя били его по плечам.
Он позвонил, когда лук, перец и гвоздика закипели.
— Я готовлю, — заявил он, когда мама сняла трубку.
— Который час? — спросила она, и ему не хотелось слышать в ее голосе удивление.
Он посмотрел на часы:
— Десять.
— Прекрасно, — ответила она.
Ван Герден повесил трубку. Он знал: мама будет довольна. Сделает собственные выводы, но ни о чем не будет его спрашивать.
Он вернулся к газовой плите на кухне — единственной комнате в домике, которая не свидетельствовала об упадке и нужде. Вода почти выкипела. Он высыпал на ладонь несколько палочек корицы и добавил к остальным ингредиентам, томившимся в серебристой сковороде. Налил оливкового масла, отмеряя на глазок, прикрутил огонь. Луку надо румяниться медленно. Потом он придвинул к себе разделочную доску, нарезал бараньи ножки на куски и переложил их на сковороду. Размолол в мельничке имбирь и два стручка кардамона, добавил к мясу. Помешал и еще прикрутил газ. Засек время по часам, накрыл сковороду крышкой. Стол он накрыл белой скатертью, положил столовые приборы, поставил солонку, перечницу, подсвечник с белыми свечами. Он не помнил, когда зажигал их в последний раз.
Пора снова за работу. Ван Герден вскрыл две банки итальянских помидоров — на его вкус, они были лучше свежих. Размял томаты, достал из холодильника маленький стручок зеленого перца чили, помыл под краном, измельчил, добавил к помидорам. Заранее почистил картошку, сложил в миску. Потом налил в раковину горячей воды, добавил жидкости для мытья посуды, вымыл нож и разделочную доску. Откупорил бутылку красного вина.
В том сейфе было что-то важное. И кто-то знал, что именно там лежит.
В отдельной кастрюльке — молодая морковь, тушенная с добавлением столовой ложки апельсинового сока и чайной ложечки коричневого сахара. Он добавил немного тертой апельсиновой цедры, напомнив себе попозже добавить к моркови немножко сливочного масла.
Только так все становится понятно. Потому что из дома больше ничего не пропало: грабители не рылись в шкафах и буфетах, постели не перевернуты, даже телевизор не вынесли.
Ян Смит. Одинокий волк с любовницей. Человек без биографии, без друзей.
Ван Герден посмотрел на часы. Мясо тушится уже полчаса. Он снял крышку, добавил к жаркому пюре из помидоров и чили. Включил чайник, выложил еще в одну кастрюльку рис басмати, подождал, пока закипит вода, залил ею рис, зажег газ, поставил кастрюльку на конфорку, засек время. Подошел ко входной двери, убедился, что она не заперта, зажег свечи. Она скоро придет.
Ян Смит.
С чего же начать?
Дождавшись, пока апельсиновый сок полностью выкипит, он добавил к моркови ложку сливочного масла. Пошел в спальню, вынул из кармана куртки записную книжку, сел в продавленное кресло в крошечной, тесной гостиной, просмотрел свои записи, которые он сделал в участке, когда читал взятое у О'Грейди досье.
Полный тупик.
Ничего. Он глянул на номер удостоверения личности. 561 123 5127 001. Жизнь Яна Смита началась 23 ноября 1956 года. Где?
Открылась дверь. Джоан ван Герден вошла с порывом ветра; с зонтика капала вода. Увидев сына, она улыбнулась, встряхнула зонтик и поставила его на пол у двери. Голову она повязала шарфиком. Потом мама сняла плащ. Ван Герден встал, взял у нее плащ, бросил на спинку стула.
— Пахнет вкусно, — заметила она. — А стул намокнет. — Она переложила плащ на маленький журнальный столик.
Он кивнул.
— Томатное рагу.
Ван Герден сходил на кухню за красным вином, разлил его в два бокала, один протянул маме. Она выдвинула из-за стола стул, села.
