Деон Мейер - Смерть на рассвете
Ван Герден задумался, переваривая информацию.
— А ты спрашивал Вилну ван Ас о долларах?
— Да. И получил обычный ответ. Она ничего не знает. Никогда не принимала доллары в качестве платы за свою долбаную мебель, никогда не расплачивалась долларами. Даже не знает, как выглядит долларовая купюра, мать ее! Я что хочу сказать: баба прожила с покойным больше десяти лет, а все равно что те три обезьяны — не вижу, не слышу, не скажу ничего плохого. А ее адвокатша, секс-бомба, набрасывается на меня, как борец сумо, всякий раз, как я осмеливаюсь о чем-то впрямую спросить ее клиентку. — О'Грейди рассеянно откусил еще кусок нуги и снова развалился на стуле.
— И американских клиентов, и друзей она тоже никаких не знает, — произнес ван Герден просто так, на всякий случай. Ответ он знал заранее.
Толстяк ответил с набитым ртом; ему с трудом удалось выговорить фразу членораздельно:
— Ни одного. То есть если взять вместе ружьецо и доллары, тогда все имеет смысл; значит, тут наверняка замешаны янки.
— Ее адвокат уверяет, что она невиновна.
— Значит, ее адвокатша — твоя новая работодательница?
— Временно.
— Ты ее хотя бы в постель затащи. Потому что от нее, кроме секса, скорее всего, ничего не получишь. Тупик. То есть непонятно, какой у этой Вилны ван Ас мотив, мать его! Без завещания она ведь ничего не получит.
— Если только она не договорилась, что отдаст половину добычи. Через годик-другой, когда о деле подзабудут.
— Может быть…
— А кроме нее других подозреваемых не было?
— Нет. Не было.
Ван Герден понял, что пора унижаться и клянчить.
— Нуга, мне очень нужно взглянуть на дело.
О'Грейди смерил его мрачным взглядом.
— Нуга, я знаю, ты — отличный сыщик. Я ведь только так, ради проформы.
— С собой уносить нельзя. Читай здесь.
6
Землетрясение разбудило меня поздно ночью: я услышал грохот, доносившийся из самых недр земли. Стекла в окнах задребезжали, заскрипела железная крыша нашего дома. Я заплакал, и отец пришел меня утешить. Он взял меня на руки и объяснил: это только земля, которая решила устроиться поудобнее.
Я успел снова заснуть, когда зазвонил телефон, — прошел, наверное, час. Отца вызвали на улицу.
Остальное мне потом поведала мама; она соединила скупые официальные объявления, рассказы отцовских друзей и дополнила картину с помощью собственного воображения.
Отец возглавил один из спасательных отрядов; надо было вытащить из-под земли четырнадцать человек, оказавшихся в завале. Обрушился свод туннеля, и шахтеры оказались заперты в километре под землей.
Там, внизу, было жарко и суматошно. Когда их отряд попал на место, спустившись в дребезжащей клети, другие уже работали вовсю. Они прихватили с собой лопаты и киркомотыги, аптечки первой помощи и бутылки с водой. Ни на одном спасателе не было предписанной правилами каски, спустились в чем были. Все они, белые и черные, разделись до пояса, и их голые торсы блестели от пота в тусклом свете фонарей. Ритмичное пение чернокожих задавало темп, в котором все работали — забойщики, шахтеры, бок о бок, забыв о всегдашних разногласиях и распрях из-за цвета кожи, потому что из попавших в подземную ловушку четверо были белые, а десятеро — черные.
Час за часом они копали в кромешной тьме, пытаясь сдвинуть гору. На поверхности начали собираться родственники белых; они ждали новостей, и их поддерживали все соседи, друзья, сослуживцы, а также семьи спасателей, потому что и жизнь спасателей тоже была в опасности.
В те часы моя мать рисовала, включив радиолу и поставив пластинку Шуберта. Она не тревожилась; ей казалось, что отец непобедим. А я вообще ничего не знал об охватившей наш городок панике.
Перед самым концом смены — скоро их должны были поднять наверх — отец и его товарищи услышали стоны и приглушенные крики о помощи. Они заработали с новой силой, сразу забыв об усталости. В преддверии успеха у всех было в избытке адреналина. Эмиль ван Герден полз впереди, ловко огибая углы и повороты. Ему хотелось скорее добраться до заваленных людей.
Его отряд наткнулся на небольшой ход, который выжившие прорыли голыми руками, стерев пальцы в кровь.
Наверху быстро узнали о том, что внизу слышны голоса; люди, собравшиеся в зале отдыха, хлопали в ладоши и плакали.
А потом произошел новый толчок.
Отец вытащил первых троих своими мускулистыми, жилистыми руками и уложил их на матерчатые носилки. Четвертого, чернокожего, завалило по грудь. У него были раздавлены ноги. Он нечеловеческими усилиями подавлял боль, и понять, как ему тяжело, можно было только по каплям пота, покрывавшим лицо, да по бившей его крупной дрожи. Эмиль ван Герден копал изо всех сил; он отбрасывал землю от ног раненого голыми руками, потому что лопата была слишком большой и острой. Именно тогда земля снова решила «устроиться поудобнее»…
Двадцать пять трупов подняли наверх только через три дня; среди них был и отец.
Мама заплакала только в морге, когда отбросила одеяло в сторону и увидела, что сотворила с красивым телом отца обрушившаяся на него тонна породы.
7
Ван Герден оказался совсем не таким, каким она его себе представляла. Кемп сообщил, что ван Герден — бывший полицейский.
— Что я могу о нем сказать? Он… не такой, как все. Зато он отлично умеет расследовать сложные дела. Только будьте с ним потверже.
А ей очень нужно было «отлично расследовать сложное дело».
Хоуп Бенеке не знала, чего и ожидать. Не такой, как все? Может, с серьгой в ухе и конским хвостом? Но такого напряжения, какое она испытала при общении с ним, она точно не ожидала. Как он давил на Вилну ван Ас! Да, она испытала страшное напряжение, иначе не скажешь. С ван Герденом трудно общаться. Он как будто начинен взрывчаткой.
Они договорились о гонораре: две тысячи рандов в неделю. Авансом. Если ван Герден не найдет завещание, ей придется платить ему из собственного кармана. Большая сумма! Даже если Вилна ван Ас после отдаст ей долг по частям. Такие деньги ее фирма не может себе позволить. Придется звонить Кемпу. Она потянулась к телефону и вдруг обернулась.
На пороге стоял ван Герден.
— Мне придется еще раз побеседовать с ван Ас.
Хоуп невольно залюбовалась его стройной фигурой, черными глазами и бесшабашным выражением лица. Он стоял опершись о дверной косяк, с коричневым конвертом в руке. Хоуп испугалась его и поняла, что он видел ее испуг. Рука потянулась к телефону. Неприязнь к новому знакомому еще только зарождалась в ней, но обещала стремительный рост.
— Нам нужно все обсудить, — ответила она. — Кстати, перед тем, как войти, не мешало бы постучаться.
— Зачем нам что-то обсуждать? — Ван Герден сел на стул напротив и подался вперед. Все его жесты демонстрировали враждебность.
Хоуп глубоко вздохнула и заговорила, стараясь держаться как можно тверже:
— Вилна ван Ас — человек, и потому она вправе ждать от нас с вами сочувствия и уважения. Не забывайте, за прошедшие девять месяцев она перенесла тяжелую душевную травму; немногим доводится испытать то же, что испытала она. Несмотря на то что у нас очень мало времени, сегодня утром вы вели себя с ней совершенно недопустимо.
Ван Герден выпрямился и принялся ритмично постукивать по конверту ногтем большого пальца.
— Вижу, у вас тут женское предприятие.
— Что?
— Ваша фирма. Женщины-адвокаты. — Он поднял голову и смутно махнул рукой в сторону окружающих кабинетов.
— Да. — Хоуп не понимала, куда он клонит. И при чем тут ее пол и пол ее партнерши?
— Почему? — спросил ван Герден.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к вашей черствости.
— Сейчас объясню, Хоуп. Вы нарочно создали такую фирму, где работают только женщины?
— Да.
— Почему?
— Потому что правовая система — мужской мир. А вокруг тысячи женщин, которые имеют право на то, чтобы с ними обращались чутко и уважительно, когда против них выдвигают судебные обвинения или когда они подают на развод. Или ищут завещание.
— Вы идеалистка, — заметил ван Герден.
— А вы — нет, — отрезала она.
— Да, Хоуп, тут мы с вами сильно различаемся. Вы думаете, что ваши женские группы, ваши фирмы, состоящие только из женщин, и регулярные взносы в фонд помощи беспризорным детям и миссионерам помогут вам стать чистыми и белыми как снег. Вам кажется, что вы и другие люди по сути своей хорошие. Вы ездите в дорогих БМВ, посещаете модные фитнес-клубы или клубы здоровья, и вы так довольны самими собой и окружающим миром, что просто тошно делается! Потому что все изначально хорошие. Позвольте вас разочаровать. Мы плохие. Вы, я, мы все.
Ван Герден вскрыл конверт, извлек оттуда две фотографии размером с почтовую открытку и бросил их на стол.
