Монс Каллентофт - Летний ангел
Да и что я могла сказать, папа? Хоть я и видела тебя, от тебя остался лишь запах, образ, голос из моего детства, когда я так тосковала по тебе здесь, в Скугалунде, мечтала увидеть, как твоя машина въезжает на холм перед домом, мечтала, чтобы ты, а не он вошел в мою комнатку в подвале, где хранились мои игрушки.
В тот день ты собрался на рыбалку, как не раз прежде.
Ты уже начал стареть.
Я оставила машину в стороне от мостков и пошла к тебе.
Я была ребенком, женщиной, девушкой — всем сразу.
Стоял осенний день, холодный, но солнечный, и ты узнал меня с первого взгляда. Едва я вступила на мостки, ты крикнул мне:
— Уйди, я тебя знать не желаю. Уйди, я пришел сюда порыбачить.
Если человеку суждено умереть несколько раз, то одна из моих смертей произошла там, на мостках.
— Я не желаю тебя знать. Убирайся.
Одно из весел лежало на мостках, длинное и тяжелое, с металлической оковкой на лопасти.
«Знаешь ли ты, кого ты впустил в дом?» — хотела я спросить.
«Я пришла, чтобы получить хоть частичку твоей любви», — хотела я сказать.
— Убирайся! — крикнул ты.
Весло.
При вскрытии завещания выяснилось, что ты оставил все, чем владел, своей новой жене и ее дочерям.
Но в конце концов я получила пять тысяч триста двадцать крон.
63
— Туве! Туве! ТУВЕ! ТУВЕ!
Туве…
Малин ходит по квартире, кидается из стороны в сторону, обыскивает комнату за комнатой, но дочери нет нигде — ни под простыней в ее кровати, ни в кровати Малин, ни в кладовке, ни в кухонном шкафу — да и как, черт подери, она могла бы поместиться в кухонному шкафу?
Проклятье, до чего жарко.
— Туве!
Только без паники, Форс, без паники. Она садится на стул в кухне, чувствует, что вспотела до корней волос, внутри ее звучит мантра: думай, думай, думай.
Она не у Маркуса. Но туда все равно нужно позвонить.
Малин выхватывает мобильник, набирает номер. Трубку берет Ханс. Судя по всему, он не в курсе, что они расстались.
— Нет, Туве здесь нет. А что, она пропала?
Времени на разговоры нет.
— Извини, Ханс, у меня звонит другой телефон. Я с тобой прощаюсь.
Друзья?
Кто сейчас в городе? С кем она ела мороженое? Юлия, позвонить Юлии.
Малин бежит в спальню, включает компьютер, находит в базе телефон Юлии Маркандер.
— Юлия, привет, это Малин, мама Туве. Туве с тобой? Нет? А ты не знаешь, где она может быть?
Филиппа и Элиса.
Обе на даче.
Часы на компьютере показывают 19.37.
Она должна была давно вернуться домой или позвонить.
Проклятье.
Без паники, Форс, без паники. Внезапно все ущербности ее спальни начинают резать глаз — пожелтевшие обои, бесформенные немодные шторы с лилово-желтым узором, отсутствие картин на стенах и цветов на подоконнике придают комнате нежилой вид.
В больничной палате бывает уютнее.
Сосредоточиться на главном.
Янне. Может быть, она поехала к нему? Но он в лесу.
Или она скоро вернется домой. Просто пошла в кино.
Но она позвонила бы, Туве старается поступать правильно, и она знает, что мама с ума сойдет от беспокойства, учитывая, что происходит в городе.
Опасения.
Произошло самое ужасное.
Нельзя светиться на пресс-конференциях.
Кто знает, какие механизмы это может запустить в безумном мозгу.
Она звонит Янне.
Он отвечает после третьего звонка.
— Янне слушает. Да, Малин.
— Туве. Она пропала.
По ее тону он понимает, что дело серьезно.
— Я сейчас приеду, — говорит Янне. — Пожар может некоторое время обходиться без меня.
Малин опускается на диван в гостиной, трет глаза, думает: «Как, черт подери, это могло случиться?»
Сколько ты весишь, маленький летний ангел?
Килограммов сорок пять.
Не больше.
В машине я завернула тебя в ковер, положила на плечо и принесла туда, где мы находимся сейчас.
Ты спишь на деревянной кушетке. Спи себе, всегда трудно оценить, сколько нужно эфира. С другой девушкой, которую зовут Юсефин, я использовала другое средство, которое выветривается бесследно, и принесла ее в эту комнату, мою комнату, и пока она лежала на кушетке, я отмыла ее дочиста. Уж как я терла ее хлоркой — но не слишком, чтобы не повредить кожу, потому что она пригодится тебе.
Я взяла ее в парке Рюда, когда она ехала домой.
Ее велосипед они так и не нашли.
Я помахала ей, и она остановилась, испугалась, увидев меня в маске, пыталась сопротивляться, но вскоре заснула.
Раны и отметины на ее руках. Я сделала их ножницами, которые мне подарили на десять лет, после того как отмыла и очистила ее. От нее пахло хлоркой, и я, конечно, могла использовать химикаты для очистки бассейнов, но их легче было бы отследить. Затем я разделась, надела на себя синее нечто, зашелестела когтями кроликов в воздухе, превратила свои пальцы в белые паучьи лапы, и тут она проснулась, снова увидела меня в маске и закричала, но вырваться не могла.
Как и ты, мой маленький летний ангел.
И затем я стала вводить в нее синее нечто.
Вперед-назад, вперед-назад, и она стала отключаться, а я крикнула ей, чтобы она не исчезала. Ведь чтобы ты могла возродиться, моя дорогая сестра, ты должна быть здесь, и вскоре я поняла, что ничего не выйдет.
Она не могла стать тобой.
Эта простоватая девчонка оказалась не способна вместить тебя или место было выбрано неправильно?
Я дала ей еще средства.
Вынесла наружу.
Тело ее кровоточило от такой ерунды.
Я отпустила ее возле Тиннербекена. Наверное, она побрела в парк. Она меня не видела, и я сохранила ей жизнь, потому что она не могла стать тобой.
Но та, что лежит сейчас на кушетке, возле клеток с кроликами и коробкой с белыми паучьими лапами, — она может стать тобой, дать шанс возрождению любви.
А нас?
Зачем ты убила нас?
Не убивай ее, оставь ее жизнь. Она не будет парить рядом с нами, не надо, будь милосердна, ты слышишь? Пусть горячая лава утечет обратно в землю, она достаточно побушевала. Покажи себя, открой свое лицо. Кто ты на самом деле — люди должны понять, что с тобой сделала нелюбовь, что человек не может стать человеком, если сталкивается с монстром там, где ожидает встретить любовь.
Янне в прихожей ее квартиры — потный, лицо перепачкано сажей, на нем тонкие белые брюки и желтая футболка с надписью «Kuta Beach».[26]
Они обнялись, безуспешно пытаясь выдавить друг из друга тревогу.
— Ты позвонила в полицию? — спросил он.
И они рассмеялись, но потом замолчали, страх и тревога застыли в воздухе, как свинец.
— Позвони, пусть они начнут поиски.
И Малин звонит в управление, ее соединяют с дежурным сержантом, это Лёвинг, она объясняет, что произошло, и он говорит: «Мы немедленно начинаем розыск. Ты можешь рассчитывать, что все тут же подключатся».
«Зак, — думает Малин. — Надо бы позвонить Заку».
Он сразу снимает трубку и тяжело дышит, и она знает, что он уже знает, чувствует всем своим телом — лишь бы не опоздать. А Янне стоит рядом с обеспокоенным лицом, словно недоумевает, что происходит.
— Малин, я уже выхожу. Остальным тоже позвоню.
— Кому остальным?
— Сундстену и Экенбергу. Шёману. Кариму.
— Но где же мы будем искать?
— Везде, Малин, везде. Я поеду в квартиру Фолькман.
— Она поймала ее.
— Да. Это очень вероятно. Скажу всем, чтобы брали с собой табельное оружие.
— И я свое возьму.
Они одновременно кладут трубку.
— Пошли, — говорит Малин Янне, достает из сейфа в спальне пистолет и прячет кобуру под тонким белым жакетом. — Мы поедем к тебе домой, посмотрим, нет ли ее у тебя.
— Сколько времени?
— Четверть десятого.
— Если бы она пошла в кино на семичасовой сеанс, то уже должна была бы вернуться.
— Может быть, одному из нас стоит остаться здесь и ждать — вдруг она появится?
Правильная мысль, Янне, но в корне неверная.
— Мы должны искать вместе, — говорит Малин. — Она наша дочь.
Затем Малин пишет записку и кладет на полу в прихожей:
Туве, позвони!
Мама и папа
64
Кто-то приближается.
Я не сплю, голова раскалывается — во всяком случае, я понимаю, что не сплю.
Я лежу на чем-то твердом и не могу пошевелиться. Что это шуршит позади меня? И запах, здесь ужасно воняет, и я не дома, где моя книга, я что — заснула под деревом?
Боль во всем теле.
Туве пытается освободить руки, но они закреплены.
Кто-то приближается.
Безликое лицо, не похожее на лицо, и я кричу, но рот у меня заткнут кляпом, я это чувствую.
Совсем близко.
Я рвусь и упираюсь.
Мама.
Папа.
Затем я ощущаю носом холод, и сон, благодатный сон.
