Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Матильда и на этот раз ничего не ответила, но руки у Андреино не отняла до тех пор, пока на пороге не возникли три человека, которых она видела впервые в жизни. Хрупкая, грациозная женщина, седовласый мужчина, а посредине, держа их под руки, — смуглый молодой человек.
Они прошли перед Матильдой, бормоча невнятные слова сочувствия и скорби. Но уже у выхода женщина вдруг повернула обратно и, не обращая внимания на Андреино Коламеле, поднявшегося, чтобы уступить ей место, заговорила:
— Я знаю, как вам тяжело, синьора. Я сама только что потеряла дочь. Мы, родители, напрасно тешим себя иллюзиями, что дети навсегда останутся с нами. Нет, приходит время, когда они перестают нам принадлежать. — Она помолчала и добавила: — А нам остаются только слезы.
Матильда вся подалась вперед.
— Вы были знакомы с Энеа?
— Недолго. Он был очень хороший человек.
Матильда и не подозревала, что люди, даже совсем ей незнакомые, с такой теплотой относились к ее сыну. Она вдруг вспомнила Джорджа Локриджа. Его среди посетителей не было, но она не успела задать вопрос по этому поводу, так как в гостиной появился деверь.
— Пора, Матильда, — тихо сказал он, склонившись над ней. — Ты все-таки решила идти на кладбище?
Матильда кивнула.
Во время мессы она так до конца и не осознала, что сын уходит навсегда. Повторяла слова заупокойной молитвы, невидящим взором глядела на венки, машинально выполняла все, чего требовал ритуал. А когда четверо мужчин в форме служителей похоронного бюро подняли гроб, чтоб нести его к выходу, даже посетовала про себя, что эта ноша легла на плечи совершенно посторонних людей.
Но на кладбище ощущение неотвратимости происходящего вдруг нахлынуло на нее ледяной волной. Она взглянула на вставленный в стену семейного склепа гроб, и лицо сына на фарфоровом овале могильной плиты, рядом с портретом Нанни, показалось чужим и далеким.
— Какой же он длинный, бедолага! — проворчал один из могильщиков, продолжая толкать гроб, который никак не входил в нишу.
И тогда Матильда попросила Доно отвезти ее домой.
После похорон прошло всего несколько дней, а она уже успела возненавидеть Саверию, которая донимала ее разговорами об Энеа.
— Говорят, если в день похорон идет дождь, значит, покойник был человек хороший и небо его оплакивает. А когда синьора Энеа хоронили, дождь не шел. Вот и верь после этого приметам! Ведь ежели и был на свете хороший человек, так это синьор Энеа.
— Зато сегодня идет, — отозвалась Матильда, прислушиваясь к шуму воды, уже несколько часов заливавшей сад. — Видно, небо его оплакивает с опозданием.
В другой раз она вошла на кухню, чтобы поставить кофейную чашку в раковину, а Саверия тут же отложила утюг и заявила:
— Не мне вас учить, синьора, вам-то поди не до того сейчас, а одежду покойника все ж таки лучше вынуть из шкафов и раздать нищим. Так ему повольготней будет на том свете.
Матильда уже начала подумывать, не обойтись ли без служанки. Ей было невыносимо слушать, что кто-то говорит об Энеа как о покойнике.
Еще Саверия то и дело напоминала ей, что пора навести порядок в комнатах над оранжереей, а у нее не хватало духу туда подниматься. Она даже в спальню Энеа больше не заходила, хотя знала, что горничная каждое утро вытирает там пыль и проветривает. Матильда часто думала о пузырьке с оранжевой этикеткой — стоит ли еще он там на подносе? Но проверить не решалась.
— Женить его надо было, вот что! — в очередной раз изрекла Саверия. — Сейчас бы внучата у вас были — как-никак утешение в жизни. То-то благодать, когда детишки бегают по дому!
— Не говорите глупостей! — прикрикнула на нее Матильда. — Если б синьор Энеа в свое время женился, сейчас его дети были бы уже взрослыми и занимались бы совершенно другими делами, а отнюдь не бегали по дому.
Прошло уже довольно много времени, и вот как-то вечером зазвонил телефон. Матильда не хотела подходить, но звонки не прекращались, словно человек на другом конце провода точно знал, что она дома. Не выдержав, она все-таки взяла трубку. Это был Джордж Локридж. Она сразу узнала его дребезжащий голос.
— Матильда, мне сообщили только полчаса назад. Меня не было в городе. После стольких лет решил ненадолго съездить на родину, возвращаюсь, а тут… — Он сухо кашлянул. — Можно мне навестить тебя? — И, видимо боясь отказа, поспешно добавил: — Я хочу тебе кое-что отдать.
Матильда согласилась, не раздумывая:
— Пожалуйста, в любое время. Я почти не выхожу, только до газетного киоска и обратно. Если вдруг не застанешь, подожди пять минут.
— Ладно, я приду завтра.
27
День начался как обычно. Матильда встала в половине восьмого, выпила кофе в маленькой гостиной (Саверия больше не накрывала в столовой к завтраку), вытерла пыль во всех комнатах, кроме спальни Энеа, второй раз напилась кофе и села почитать газету в кабинете Нанни. Собственно, она не столько читала, сколько пробегала взглядом заголовки, думая о своем. То и дело отрывала глаза от газеты, устремляя их в пространство.
За обедом Матильда доела суп, оставшийся с вечера, и проглотила кусочек сыра, только чтоб Саверия не ворчала, что она ничего не ест. Потом прилегла; такую привычку она завела себе с тех пор, как не стало Энеа, — спать днем хотя бы часок, потому что ночью ее сон после целой таблетки снотворного был тяжелым и отдохнуть как следует не удавалось.
Прихода Локриджа она ждала без всякого любопытства, просто ей хотелось, чтобы кто-нибудь — неважно кто — скрасил ее одиночество. Когда уходила Саверия, ей становилось страшно в сумерках, в пустом доме, окруженном со всех сторон деревьями.
Но в дверь позвонили, когда солнце еще только клонилось к закату. Матильда пошла открывать и прямо остолбенела, увидев перед собой не того, кого ждала, а Коламеле.
— Даже не приглашаешь войти? — спросил нотариус, скривив губы в невеселой улыбке. В руке он держал букетик полевых цветов. — Вот возьми, это для Энеа. Когда пойдешь на кладбище, отнеси ему от меня. Или поставь перед фотографией. Я уже много лет не могу смотреть на могилы…
Солнце пригревало, воздух был еще теплый, и они решили сесть в саду. У входа в кухню, под дубом, стояли четыре креслица кованого железа с подушками на сиденьях и на спинках, а промеж кресел возвышался большой круглый стол и на нем — два горшка с геранью.
— Хорошо здесь, — сказал нотариус, осторожно опускаясь в одно из кресел.
Он внимательно посмотрел на Матильду, сидящую напротив. Она ему показалась не такой встревоженной, как в прошлый раз, но очень-очень грустной.
— Ну, как дела?
Матильда пожала плечами.
— Какие могут быть дела? Вот, живу с привидениями. — (Она решила наконец отбросить свою хваленую выдержку: что с того, если кто-то увидит, как ей плохо?)
Андреино наклонился к ней, ласково потрепал по руке.
— Послушай, а может, тебе уехать отсюда? Хотя бы в Импрунету? Погода-то какая, а?
— Нет, что-то не хочется. Мне и тут хорошо… О Боже, что я говорю? Хорошо! В общем, привыкла…
Коламеле заметил, что Матильда лишь отвечает на его вопросы, а сама разговора не поддерживает. От неловкости он ляпнул такое, за что тут же обругал себя. Жаль, мол, владеть такой усадьбой, как Импрунета, не имея прямых наследников.
Матильда нахмурилась.
— Надеюсь, ты не о завещании пришел говорить?
— Да нет, нет, что ты! — заторопился он. — Извини, просто с языка сорвалось. Когда всю жизнь сидишь в нотариальной конторе, поневоле одни и те же мысли лезут в голову.
— Не знаю… — проговорила Матильда, — я как-то никогда над этим не задумывалась. У нас ведь есть внучатые племянники Нанни в Сан-Кашано. Они сироты, и хотя мы уже много лет не виделись, все-таки они носят нашу фамилию. — После небольшой паузы она добавила с неожиданной для себя горечью: — Могли бы и прийти на похороны!
— Должно быть, не видели сообщения, — попытался утешить ее Андреино, сам не слишком в это веря. — Знаешь ведь, какая нынче молодежь.
Матильда снова замкнулась в молчании, и Коламеле подумал, не уйти ли ему, презрев всякие приличия. Матильде, казалось, не нужно ничье общество. Вдруг она сама поднялась и направилась на кухню.
— Пойду принесу лимонада из холодильника. Ты еще не разлюбил лимонад?
Она вскоре вернулась с запотевшим хрустальным кувшином и двумя стаканами на эмалированном подносе. Андреино решил перевести разговор на другую тему:
— Ты читала? Его наконец-то взяли.
— Кого? — рассеянно спросила Матильда, разливая лимонад.
— Маньяка. С поличным взяли.
Матильда резко повернулась к нему.
Взглянула на морщинистое, словно пергаментное, лицо, на бледные потрескавшиеся губы, потом перевела глаза на розовый куст, весь в бутонах, и ничего не сказала.
