Жан-Кристоф Гранже - Кайкен
Подруги проводили время в кварталах Сибуя, Омотэсандо и Харадзюку. Лакомились окономияки — лепешками с начинкой, которые выпекают у тебя на глазах. Забавлялись с тамагочи — виртуальными кошками и собаками. Стирали свои майки с надписью «Hard Rock Café» в машине до тех пор, пока те не садились настолько, что еле налезали на тело, и пытались разнообразить школьную форму, не выходя за обязательные рамки: синяя юбка и белые носки. Вели дневник, вместе мастурбировали и пили саке. Довольно много. Особенно любила выпить Аюми.
А потом случилась катастрофа. Наоко минуло семнадцать лет, но у нее все еще не было месячных. Мать решила сводить ее к врачу. Осмотры, анализы, диагноз. Врожденный физический недостаток: у нее были трубы и яичники, но не было матки. Синдром Майера-Рокитанского-Кюстера-Хаузера довольно часто сопровождается отсутствием вагины. Но в случае Наоко с вагиной все было в порядке, поэтому никто раньше и не заметил отклонений.
Наоко схватилась за телефон: Аюми, надо срочно увидеться. Они разработали собственную звуковую систему, похожую на азбуку Морзе, чтобы иметь возможность переговариваться на расстоянии. Аюми первым делом изучила вопрос: ее отец работал гинекологом, и дома книжные шкафы ломились от специальной литературы. По ее мнению, отсутствие матки не должно было помешать Наоко создать семью. Она могла зачать ребенка, только вынашивать его придется другой женщине.
Девушки составили план. Аюми поклялась Наоко, что выносит всех ее детей. От благодарности Наоко расплакалась и крепко обняла подругу, но в глубине души навсегда отказалась от материнства. Она станет деловой женщиной, воительницей, победительницей. А на остальное плевать.
В 1995 году произошло еще одно событие чрезвычайной важности: Наоко познакомилась в метро с фотографом. Пробные съемки, кастинг, контракты. Наоко стала моделью. Аюми не одобрила этот поворот в ее судьбе: она считала профессиональных манекенщиц кем-то вроде шлюх. Наоко допускала, что это суждение не лишено оснований, но ее заботило другое: работа принесла ей деньги, а значит, независимость.
Именно в этот момент девушки начали отдаляться друг от друга. Наоко обрела новый статус — из наперсницы, вечно остающейся на вторых ролях, она перешла в амплуа героини и больше не нуждалась в обществе вызывающе странной подруги, чтобы привлекать внимание мужчин. Уже через год они окончательно потеряли друг друга из виду. Наоко испытала смутное облегчение: в сущности, молчаливое верховенство Аюми чем дальше, тем сильнее тяготило ее. А иногда и просто пугало.
Наоко стала путешествовать: Милан, Нью-Йорк, Париж. А потом познакомилась с Пассаном.
Это была любовь с первого взгляда. Испепеляющее чувство. Она вышла замуж, на свадьбу пригласила некоторых японских друзей. Аюми в их числе не было. С годами пришло понимание того, что общение с немой подругой принесло ей больше вреда, чем пользы. Может, даже было ее проклятием.
Но она ошибалась. Настоящим проклятием было ее собственное уродство.
Очень скоро Наоко осознала, что означает во Франции слово «любовь». Дети. Пассан грезил о целом выводке, мечтал объединить Восток и Запад. У них родятся гениальные дети! Как обычно, рассуждая об этом, полицейский выглядел воодушевленным, наивным и трогательным. Именно таким она его и любила.
И тогда она своими упертыми японскими мозгами приняла худшее из решений — скрыть от него правду. Женщина, не способная выносить ребенка, — не женщина. Она выстроила целую систему лжи. Съездила в Японию и разыскала Аюми. Подруге исполнилось двадцать пять лет, она училась в медицинском, специализировалась на гинекологии и изучила проблему вдоль и поперек. Будь Наоко чуть поумнее, она бы сразу догадалась, что задумала Аюми…
Студентка-медичка ознакомилась не только с техническими подробностями, но и с международным законодательством в этой сфере. На свете не так много стран, где разрешено суррогатное материнство. Они выбрали Калифорнию. Наоко получила задание — собрать и заморозить сперму мужа. Аюми объяснила, как это надо проделать. Затем они договорились встретиться в Лос-Анджелесе, чтобы здесь сдать ооциты и осуществить оплодотворение в пробирке. С учетом того, что будут трансплантированы сразу два эмбриона, шансы на нормальное развитие беременности представлялись вполне обоснованными. Аюми будет ходить на медицинские осмотры и ультразвуковые исследования под именем Наоко. И родит тоже как Наоко. Тогда им будет достаточно зарегистрировать ребенка в Токио и подать соответствующие документы в посольство Франции. Наоко вернется в Париж с младенцем и свидетельством о рождении, оформленным по всем японским законам.
Аюми подумала обо всем. Она сделала Наоко эндоскопию брюшной полости и вшила ей анатомический карман, велев каждые две-три недели пополнять его физиологической жидкостью, чтобы имитировать беременность. Поначалу эта идея шокировала Наоко своей дикостью, но процедура оказалась до невероятия простой: укол в пупок, и все. Уже через несколько дней ее живот округлился. Аюми также выписала ей утрожестан — препарат прогестерона, от которого у Наоко увеличилась грудь и появился лишний вес. Она даже снабдила ее мочой беременной женщины, чтобы соответствующий тест показал положительный результат.
Последней препоной оставался Пассан. Придется долго убеждать его, что он должен отпустить жену рожать в Токио, а сам терпеливо ждать в Париже. Но Наоко знала, что сумеет его уговорить. Он с пониманием отнесется к ее решению и даже сочтет нормальным желание жены держать его в такой важный момент на расстоянии. Дескать, японский менталитет.
Так родился Синдзи.
Оливье проглотил обиду, но в его отношении к Наоко что-то неуловимо изменилось. Может быть, как раз тогда и пошатнулся их брак? Во всяком случае, к этому предательству добавились и разрушающее воздействие времени, и усталость друг от друга, и ненасытная жажда тел…
Когда они «зачали» Хироки, Пассан взбунтовался — и слышать не хотел о повторении прежнего сценария. Было много всего — ругань, слезы, угрозы. Но и в этот раз он уступил, Наоко улетела в Японию. Его капитуляция рвала ей сердце. Он по-настоящему любил ее и, скажи она ему правду, смирился бы с неизбежным.
Вернувшись в Париж с Хироки на руках, она поняла, что между ней и Пассаном все кончено. Последнее ее предательство оказалось решающим. Он, подаривший ей самое ценное — свое доверие, снова почувствовал себя брошенным мальчишкой, лишним на празднике жизни.
Отныне их связывали только дети.
Наоко замкнулась в себе, прервала всякое общение с Аюми. Предпочла забыть о том, что такое долг благодарности — оякоко. Мало того, она ловила себя на чувстве ненависти к сообщнице. Та помогла ей стать матерью, но именно из-за нее, думала Наоко, распадается семья.
В феврале подруга прислала письмо с сообщением о смерти своего отца. Наоко ответила, коротко выразив соболезнования и извинившись, что не сможет приехать на похороны. Это была роковая ошибка. Аюми взывала о помощи, а Наоко не услышала, не догадалась, в каком тяжелом психологическом состоянии та находится. Действительно, Аюми медленно сходила с ума. Потеряв отца, она вспомнила, что у нее есть и другие родственники.
«Они мои».
Аюми обратилась в меч без ножен. Теперь Наоко поняла, какой степени накала достигли ее гнев, ярость и решимость.
Вот только одного Аюми не учла — Наоко пылала теми же чувствами.
Она тоже ощущала себя обнаженным клинком.
78
Погода была под стать настроению.
Пассан чувствовал свое абсолютное единство с обрушившимся на город апокалипсисом. С неба низвергались потоки воды, — казалось, ливень никогда не кончится. Грязные тучи заволокли небо, но даже их не было видно под серой пеленой дождя, проникавшего на каждую улицу, под каждый воротник, в каждую душу.
Фифи вел машину с включенной мигалкой. Маячок на крыше рассыпал всполохи света, похожие на осколки стекла. Пассан не мог бы сказать, врубили они сирену или нет, — раскаты грома глушили все остальные звуки. Они добрались до верхней части Мон-Валерьен, и Пассан мысленно прочел молитву. Пусть этот потоп смоет всю грязь с его дома. Пусть в воде растворятся все их грехи. Он все еще не утратил надежды.
И не только в отношении расследования. Дети, дом, а может, и семья…
— Я на пять минут, — бросил он, когда они остановились возле дома.
Выскочив из машины, он пригнулся под порывами шквального ветра, открыл брелоком ворота и побежал через лужайку. Когда он добрался до дома, на нем уже не оставалось ни одной сухой нитки. В передней на миг задержался, чтобы разуться, а потом направился прямо в подвал.
По логике вещей, ему следовало упаковать чемодан в студии в Пюто, но он предпочел вернуться в родное гнездо. Впрочем, паспорт у него хранился здесь, как и старая обувная коробка, куда он складывал записные книжки и ежегодники, в которых отмечал мало-мальски значимые события своей жизни.
