Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания
Ку повернулся, поднял голову и увидел ее. Секунду он в замешательстве тряс головой и протирал глаза, а потом с такой скоростью поплыл назад, словно все акулы Южно-Китайского моря гнались за ним по пятам. Ухватившись за край бассейна, он рывком выскочил из воды.
Они стояли и смотрели друг на друга, забыв о проливном дожде. Линьчунь не могла отвести глаз от его почти обнаженного тела. Мускулистые ноги, выпуклая грудная клетка, плоский живот, крепкие ягодицы… тело пловца.
— Я не ждал вас так скоро, — сказал Ку.
— Самолет прилетел раньше.
— А-а. — По лицу Ку струился дождь, укладывая чуть отросшие черные волосы аккуратной прямой челкой. — Будьте добры, подайте полотенце.
Ку прошел в кухню, вытираясь на ходу. Линьчунь исподтишка разглядывала его. Он всегда казался таким невзрачным в костюме, на самом же деле тело его оказалось гибким и крепким, словно стальной трос. Оно было мускулистым и жилистым. Когда Ку поставил ногу на стул, чтобы вытереть пальцы ступни, она увидела, как изогнулась его спина и эластичная кожа без единой складки натянулась на стройном теле.
Ку заметил выражение ее лица и понял, что сам испытывает нечто подобное. Для него вдруг все стало удивительно простым, а ведь раньше он считал любовь безделушкой.
— Вы прекрасно выглядите.
Линьчунь одернула широкую зеленую юбку и улыбнулась:
— Ничего особенного. Самый простой дорожный костюм.
Ку отбросил полотенце и, прежде чем Линьчунь успела понять, что происходит, подошел к ней и притянул к себе. Он стоял, расставив крепкие ноги, и прижимал ее к себе, ощущая теплое тело сквозь ее легкую блузку. Соски у Линьчунь набухли от возбуждения. Его торс был крепок как сталь, а ниже…
Линьчунь ощутила, как что-то терпкое подступает к горлу, и отолкнула Ку, но полубессознательно, словно во сне. Она не видела, как набухает его член, но почувствовала это. Он касался ее осторожно, но настойчиво, и магия мужского жезла действовала неотвратимо.
Ее воспитывали с верой в силу человеческого разума. Впервые испытав власть тела, она растерялась — нравственность дала трещину в ее душе, поползшую словно та, что на стене дома, и по той же причине: упрямый росток пробил себе путь, невзирая на препятствия.
— Скучала по мне хоть немного?
— Я… я очень скучала, — призналась Линьчунь.
Цю приподнял ее подбородок двумя пальцами и, с нежностью заглянув в лицо, поцеловал в губы. Нет, подумала она, я не вынесу этого, просто не смогу. Это все равно что наркотики. Я погибла. От губ по телу разливалась истома. Потом что-то прохладное и влажное настойчиво раздвинуло их, проникнув в рот, и Линьчунь ошеломленно вздрогнула. Нет, продолжай, продолжай! Не останавливайся!
Цю начал гладить ее по спине, вдоль позвоночника. С каждым новым движением руки его опускались все ниже. Линьчунь опять вздрогнула и застонала, но стон поглотили его губы. Она почувствовала, что ее руки тоже движутся, словно живут своей отдельной жизнью. Только что они лежали на его плечах и вот уже повторяют движения его рук.
Он вел себя как врач, готовивший больного к операции; еще секунда, и сознание ее отключится. Но этого не случится, потому что достаточно сказать слово, и он остановится, и все снова будет как прежде. Она сможет вернуться домой к родителям, прямо смотреть ему в глаза и…
Его язык стал настойчивее. Линьчунь прижалась к его груди и в ту же секунду поняла, к чему стремится. Ей хотелось раствориться в Ку. Раздельное существование кончилось. Прощай, подумала она. Прощай, прощай.
Ее пальцы скользнули под резинку его плавок. Он застонал, сильнее прижал ее к себе, бедра к бедрам. И тут Линьчунь очнулась. Ее глаза широко открылись, она поспешно оттолкнула его и закрыла лицо руками.
— Что случилось? — В его голосе звучала нежность и тревога, но Линьчунь не могла вынести этого. Она запачкана, опозорена…
— Подожди минуту, — пробормотала Линьчунь.
Вскоре она успокоилась, дрожь унялась, приятное головокружение тоже. Жизнь вошла в привычное русло, но взгляд ее не мог оторваться от плавок, где все еще проступало могучее проявление той ужасной силы, которую она только что испытала на себе. Линьчунь чуть было не спросила, не больно ли ему, но удержалась, поняв, как это глупо. Вместо этого она сказала:
— Оденься, пожалуйста. — И когда он начал было что-то говорить, она закрыла уши руками. — Пожалуйста!
Цю вышел из кухни и вскоре вернулся, надев широкие черные брюки и рубашку с открытым воротом. Линьчунь снова обнаружила, что ее глаза предательски косятся на его промежность, но теперь там ничего не было видно.
— Мне не нравится этот дом, — сказал он. — Давай поговорим на улице.
— Дождь все еще идет.
— Мы можем посидеть в беседке перед входом. Я провел там массу времени.
Цю подошел к двери и снял с вешалки зонт из вощеной бумаги. Она неохотно последовала за ним, понимая, что нужно или прижаться к нему, или остаться под дождем. Каким-то образом Линьчунь ухитрилась не слишком промокнуть и вместе с тем не преступить границы приличия.
В центре беседки стояли две каменные скамейки. Линьчунь села на одну, Ку — на другую.
— Нам нужно о многом поговорить, — сказал он. — Спасибо, что приехала.
— Ты сказал, что это срочно. А у меня еще оставались дни от отпуска. — Линьчунь нервно рассмеялась и развела руками. — И вот я здесь.
— Ты говорила кому-либо, куда едешь?
— Только маме, а в банке — никому.
— При сложившихся обстоятельствах я рад, что ты доверилась мне и приехала.
Линьчунь промолчала. По правде говоря, она не совсем ясно представляла себе, зачем ей понадобилось сюда приехать.
— Линьчунь, мне нужно многое сказать. Я скрывался, сначала в Пенане, теперь здесь. В Пенане мое убежище раскрыли. Здесь еще более опасно. Мне придется скоро уехать.
— Что это за дом?
— Он принадлежит человеку по имени Ни. Много лет назад я познакомил его с Саймоном Юнгом, и они стали деловыми партнерами. И друзьями, я полагаю.
— Понятно.
— Теперь я работаю на Юнга. Ни оказал Юнгу услугу: согласился на время оставить меня здесь, в целях безопасности. Но все равно опасность существует…
— Почему? Из-за полиции?
— Полиции я не интересен. Что бы ни думали директора банка, я не вор. Настоящая опасность в другом. Господин Ни неофициально поддерживает тесные связи с материковым Китаем, а сейчас они представляют для меня большую угрозу.
— «Красные» преследуют тебя?
— Да. И это создает большие трудности для господина Ни, потому что его друзьям в Пекине не понравилось бы, что он опекает меня.
— Но куда же еще тебе можно уехать? Где безопасно?
— Нигде. Слушай: есть много вещей, о которых трудно рассказывать. В сущности, это целая история всей моей жизни.
Ливень поутих, но крупные капли дождя еще били по железной крыше высоко над их головами, словно кто-то играл на контрабасе в самом низком регистре. Наконец дождь окончательно прекратился, и Цю Цяньвэй начал свой рассказ.
А в это время пожилой господин стоял на первом этаже у окна, прячась за ставнями и наблюдая за странной парой. Он размышлял о том, что могло привести этих людей в его дом. Через некоторое время Цю принялся жестикулировать, и, судя по тому, как двигались его губы, можно было догадаться, что говорит он очень быстро. Потом девушка запротестовала: прервала его, встала, села и снова встала. Старик с любопытством наблюдал за этой пантомимой.
Разговор в саду продолжался минут двадцать, а закончился тем, что Линьчунь выбежала из беседки на подъездную дорогу и бросилась к шоссе.
Она бежала долго, пока тропическая жара не заставила ее перейти на шаг. Какое-то время она с трудом понимала, куда идет. Она оказалась в парке с крутым холмом посередине. Линьчунь взобралась на вершину, после чего, видимо, опять спустилась вниз, потому что обнаружила, что сидит на автобусной остановке, напротив огромного, оранжевого цвета торгового комплекса и смотрит на проезжающие мимо машины.
Ее переполняло множество мыслей и чувств. Облегчение от того, что она остановила его и они не стали заниматься любовью; печаль, потому что он был с континента, оказался шпионом и имел семью; презрение к себе, к собственной глупости и слабости; жалость к себе, потому что она полюбила Цяньвэя (теперь она поняла это) и невозможно, совершенно невозможно увидеться с ним вновь. И еще потому, что никогда ей не встретить человека хотя бы на десятую долю столь же привлекательного. Или на сотую часть такого же хорошего. Так долго ждала, берегла себя для этого единственного мужчины, а теперь посмотри, куда тебя завело.
Линьчунь плакала. Она презирала себя за это, но не могла остановить слез. Поэтому она закрыла лицо платком и притворилась, будто ей в глаз попала соринка.
