Крейг Расселл - Кровавый орел
Упираться – значит, сорвать операцию. Анна решилась.
– Ладно. Но если мне не понравится – придумаем лучше что-нибудь на суше. Договорились?
– Договорились.
Пауль в командном фургоне мрачно оглянулся на Марию и решительно сказал:
– Он может взять ее на пушку – запустит мотор не спрашиваясь. Звони Фабелю.
Пятница, 20 июня, 21.30. Шпейхерштадт, Гамбург– В то время я был майором и служил в министерстве внутренних дел. Американцы снабжали афганских мятежников таким количеством современного оружия, что война в Афганистане быстро становилась Вьетнамом Советского Союза. Время было в политическом отношении отчаянное. Коммунисты годами пели, что они против войны, а тут все больше и больше российских солдат возвращаются домой в цинковых гробах. Или того хуже – пропадают без вести в далеком Афганистане, где нам, если по уму, делать совершенно нечего! Было очевидно, что если мы быстренько не выиграем эту войну, то дело худо. А с каждым месяцем становилось все яснее, что нам эту войну никогда не выиграть.
Украинец вынул из кармана пачку сигарет с надписью на кириллице и предложил закурить сначала Фабелю, потом Махмуду. Оба отказались. Старик недоуменно пожал плечами и щелкнул массивной зажигалкой. Пока он прикуривал, Фабель успел заметить рельефного орла на боковой поверхности зажигалки. Придерживая сигарету без фильтра большим и указательным пальцами между мясистыми губами, старик с наслаждением затянулся.
– Своими деяниями в те мрачные времена я, герр Фабель, не горжусь. Война есть война, как дерьмо есть дерьмо. В Афганистане шла в основном партизанская война – в некоторых отношениях отвратительнейший вариант войны. Нападение – возмездие. Новое нападение – новое возмездие. Возмездие за акцию возмездия. И так далее, без конца. Обе стороны совершенно звереют. Нет ни наступления, ни отступления, только засады и погони. И каждая вторая погоня заканчивается засадой – и ты из охотника мгновенно превращаешься в дичь… Благодаря американцам у моджахедов было столько ракет «земля – воздух», что поддерживать наших солдат с воздуха было почти невозможно – потери самолетов и вертолетов огромные! Отряд за отрядом в результате той или иной операции оказывался глубоко на территории противника – абсолютно отрезанным и без надежды на спасение. Выбирайтесь как можете. Или попадете в руки оголтелых исламских фанатиков, у которых вы к тому же только что перестреляли семьи. Отряд спецназа под командованием Василя Витренко оказался именно в такой ситуации.
Украинец стряхнул пепел на пол. Помолчал, глядя на Фабеля невидящими глазами.
– Но сперва я расскажу вам про самого полковника Витренко. Умение командовать – особый талант. На войне хороший командир солдатам – отец родной. Плохой быстро пулю в спину получит… Солдат должен верить, что командир зря его в пекло не пошлет, что он думает за него и в обиду не даст. А уж если посылает на верную смерть – так ради дела, потому что иначе не может, и сердце у него при этом кровью обливается. Тут важно не то, что на самом деле, а то, что солдату кажется. И солдат понимает, что, если командир велел умереть за эту высотку – значит, не умереть за нее – предательство и срам перед товарищами. Знание человеческой психологии командиру так же важно, как и хорошее оружие. Василь Витренко был командир, как говорят, от Бога. Еще ребенком он был умница, истинный вундеркинд. Однако проявлялись в его характере и настораживающие черты. Нехорошие такие чудинки… И родители, а он вырос в семье военного, сознательно толкали парня к военной карьере – в надежде, что армия подправит странности в его характере…
Действительно, в армии он стал делать быструю карьеру. Образцовый офицер, с блестящими задатками. Мог побудить людей делать вещи, которые им казались невозможными. Мало-помалу он сделался фигурой легендарной, солдаты и младшие офицеры на него буквально молились. Что несколько раздражало его начальников. Он проповедовал философию «вечного солдата» – подчиненные должны были ощущать себя прямыми наследниками поколений и поколений воинов, восходящих к бесстрашным ратникам древности, которые две тысячи лет назад начали цепочку служителей бога войны.
Пустив изо рта облачко дыма, украинец, щуря зеленые глаза, проследил за его полетом.
– Насколько я знаю, – вдруг обратился он к Фабелю, – ваш убийца тоже разглагольствует о благородной миссии, да? Мол, я современный доблестный викинг, воитель древней языческой истины, призванный вернуть нынешних заблудших людей в лоно исконной скандинавской веры!
Фабель был ошарашен этим вопросом.
– Да, слова почти те же. Но откуда вы…
Украинец сухо рассмеялся.
– И потому вы ищете немца или скандинава?
– Ну да, разумеется…
– Вы меня разочаровываете, герр Фабель. Я видел вашу биографию. Учились на историка. Стало быть, средневековую историю хорошо знаете?
– Более или менее. Но к чему вы клоните?
– Я полагал, что историк должен мыслить шире – как в исторических, так и в географических категориях.
Фабель, хмуря брови, сверлил старика глазами, пытаясь понять упрек. И вдруг его осенило. Как же он раньше об этом не подумал!
– Ах ты, черт! – С глаз словно пелена спала. Многое стало мгновенно понятно. – Киевская Русь!!!
– Совершенно верно, герр Фабель. Киевская Русь. Уж легенда это или нет, но принято считать, что основатели Киева, его первые правители, не были славянами.
Фабель испытал то же ощущение прорыва в следствии, что и во время беседы в тюремном кабинете Дорна. Сейчас украинский элемент, который прежде решительно не хотел стыковаться со всем остальным, вдруг обрел смысл и место в картине-загадке.
– Да, – сказал Фабель, – они были шведскими викингами.
– Викингами были не только князья – каждый явился со своей дружиной. Историки спорят, как все происходило на самом деле и сколько правды в летописных рассказах. Но Витренко опирался на расхожие представления о русской истории, которые даже советская школа не вышибла из русских и украинцев, – и использовал викингов для создания квазирелигиозной философии военной службы. Советская пропаганда – вся эта белиберда про интернационализм – в то время уже не срабатывала, и Витренко прививал своим подчиненным веру, что они – наследники военного кодекса древнескандинавских воинов, от которых пошло русское государство. Вы знаете эту черту человеческой психологии: аристократы всегда возводят свой род к иностранцам, к пришлым людям – таким образом они оказываются особенными уже в силу своего происхождения. Можно, конечно, вести свой род от легендарных русских богатырей или реально существовавших витязей-героев. Тоже неплохо, но меньше шарма. Куда заманчивей в виде предков иметь загадочных викингов – это решительно выделяет из славянской толпы. Витренко внушил своим бойцам, что важна и ценна борьба как таковая – не имеет значения за что. Офицер – дружинник, вассал – воюет не за что-то, а просто за своего начальника – своего князя, сюзерена. Воюет исключительно из любви к войне, дабы постоянно испытывать себя. Братство по оружию и коллективная храбрость превращаются в самоцель, в образ жизни… Люди Витренко могли быть частью Советской армии или наемниками любого государства, воевать против Запада или за Запад, против фундаменталистов или за фундаменталистов… Никакой разницы! Витренко вбил им в головы, что важен лишь акт войны как таковой. Это единственная правда в мире жалких неправд, к которым относятся и фундаментализм, и борьба с фундаментализмом, и социализм, и борьба с социализмом… Все это он искусно рядил в следование полумифическим верованиям и культам древних викингов, для которых война была образом жизни и прямым служением жестоким богам. В итоге Витренко стал то ли божком, то ли жрецом Одина или Вотана и образовал вокруг себя группу абсолютно преданных ему людей, которые ради него и «поддержания моральных ценностей викингов» были готовы на любое зверство, потому что он умел подать зверство как нечто чудесное, исполненное великого ритуального смысла, – то есть накрутить философию на вульгарную кровожадность. Разумеется, за человека, открывшего им «свет истины», воины-последователи могли не задумываясь и в любой момент пожертвовать своей жизнью.
Украинец замолчал, рассеянно глядя на дымящую сигарету, и поднял глаза на Фабеля. Тот вздрогнул: ему редко доводилось видеть столько мудрости и тоски!
– Невозможно словами описать ту власть, – продолжил старик, – которую Василь Витренко имеет над душами своих апологетов, и те изуверства, на которые он способен.
Старик опять замолчал, словно надорвавшись в попытке описать неописуемое.
– Я могу понять, что заставляет вас подозревать Витренко в этих убийствах, – сказал Фабель. – Однако по вашим словам, Витренко – несомненный автор этих преступлений. На чем основано ваше убеждение?
