Николь Нойбауэр - Подвал. В плену
Она уже набрала номер, но он вырвал у нее из рук телефон, швырнул на паркет, так что батарейки выскочили и разлетелись по комнате.
Он издал протяжный звериный вой, всхлипывания сотрясали его тело. Он слышал себя словно со стороны. Она положила руки ему на плечи, прижала к себе, он уткнулся в нее лицом, зарылся в мягкую шерсть ее шали. Она хорошо пахла и крепко держала его, пока всхлипывания не прекратились. Только дрожь осталась – озноб охватил его изнутри и сотрясал грудную клетку.
– Я могу у тебя переночевать?
Она молча отвела его в спальню. Каждое движение отдавалось болью в мышцах. Она уложила его на большую кровать, он лег головой на ее плечо, теплое, пахнущее сном. Наверное, так бывает на самом деле, когда лежишь рядом с матерью. Как давно это было! Он уже и вспомнить не мог.
– Ты же дрожишь.
Она привлекла его ближе к себе, он сопротивлялся, не хотел, чтобы она его трогала. Его лицо покраснело и опухло, ребра болели от прикосновений.
– Ш-ш-ш. Я буду внимательной, не бойся.
Он сдался, и она обвила его руками. Лучше всего было сдаться. Это он выучил хорошо. Тогда будет не так больно. И он хотел, чтобы она его обнимала, как его уже не обнимали многие годы. Никто не обнимал.
– Я посмотрю на тебя.
Она стащила с него футболку и покрыла легкими поцелуями его синяки. Он вздрогнул.
– Пожалуйста, не надо.
– Тихо. Ш-ш-ш. Закрой глаза.
Кончики ее пальцев скользнули по животу и забрались под резинку его шортов.
– Нет, – машинально произнес он, но тело предало его.
Он повиновался и закрыл глаза, остался в темноте, наедине с ее прикосновениями и тяжелым запахом духов. Послышался шорох, и аромат ее парфюма дурманил его, под его руками оказалась ее мягкая ночная рубашка. Она села верхом, и он кончил в тот же миг, когда в нее вошел.
Она весело рассмеялась, а в его голове что-то лопнуло, словно натянутая струна. Он свернулся калачиком, голый и уязвимый, как моллюск с раскрывшимися створками раковины, в которую беспрепятственно попадали ее слова:
– Не плачь. Я же рядом. Все будет хорошо.
– Тогда тебе было еще тринадцать, да? – спросил он.
– Да.
– И как долго это у вас продолжалось?
– За три недели до… – Голос Оливера осип.
– До убийства?
Он кивнул.
– Ты ведь был еще один раз в квартире, правда? Ты был возле трупа.
Оливер дернул себя за прядь с треском, от которого волосы у Вехтера на шее встали дыбом.
– Я ждал в подвале, пока не убедился в том, что он ушел. Потом поднялся снова. Я надеялся, что она хотя бы уложит меня на диван, всего на одну ночь. Куда мне было идти?
Вереница машин продвинулась еще немного.
– Я отпер своим ключом. Она мне дала ключ, уже давно. Я звонил, думал, там никого нет. Я заглянул в жилую комнату, и потом…
Он прикрыл рот ладонью.
– И что потом?
– Там повсюду была кровь. А потом снаружи раздались крики. И я хотел убежать прочь. Прочь оттуда.
– Ш-ш-ш, – произнес Вехтер. – Теперь я отвезу тебя домой.
Однако он не был уверен в том, что Оливера стоит оставлять одного в пустом доме с его воспоминаниями. Мог ли он так поступить? Имел ли право заставить мальчика пережить все это еще один раз, а потом оставить одного? Но Вехтер не был психологом. Он был полицейским. Он не мог никого спасти, он умел лишь распутывать дела. Спасать должны были другие люди.
Оливер молчал, пока они не доехали до виллы. Поднялся ветер, создавая перед ними пелену снега, сухие ветки деревьев бились о бетонные коробки. Вехтер вышел из машины и прищурился, мелкий ледяной дождь хлестал по лицу. Он обошел вокруг машины, открыл пассажирскую дверь и взял у Оливера рюкзак.
– Выходи. Ты дома. У тебя есть ключи?
– Да.
Оливер вышел и заморгал от дневного света. На нем были лишь шерстяная кофта и футболка с капюшоном, его пуховик оставили как улику в технико-криминалистическом следственном отделе. На ногах – все те же рваные матерчатые тапочки. Бедные богатые люди.
– Ну, тогда пока.
Оливер не ответил, он взял рюкзак и зашагал прочь от Вехтера к входной двери. Контрольная лампочка сигнализации не горела. Дверь гаража была приоткрыта. Наверное, его отец покидал дом в спешке.
Не хватало лишь одного куска головоломки. Куска, о котором он еще никогда не спрашивал, потому что поначалу слишком многих фрагментов недоставало.
– Оливер?
Мальчик остановился, спина его напряглась.
– Почему тебя бил отец?
Оливер обернулся, он трясся от холода в тонкой кофте, подбородок дрожал.
– Это мой последний вопрос. После этого ты меня никогда больше не увидишь.
Мальчик покачал головой, словно Вехтер был неизлечимо туп.
– А вы сами не можете сообразить?
Его ключ провернулся в замке двери в квартиру Розы. Не важно, насколько она задержится на работе, он собирался подождать ее здесь. Сегодня он узнает, что случилось, почему у нее больше нет на него времени. Почему она вела себя с ним в последние недели как с надоедливым школьником. Он посидит на диване, пока она…
– Роза!
Она стояла в коридоре. Взглянула на него, удивленно подняв бровь:
– Да, что такое?
– Почему ты не на работе?
Он все еще ждал у открытой двери, она не пригласила его войти. Раньше она, положив ему руку на плечо, сразу вела его в квартиру, варила какао на кухне, прибавляла отопление, потому что он постоянно мерз. С лестничной клетки дуло. Он проскользнул внутрь и прикрыл за собой дверь.
– Я уволилась. У тебя что-то важное? У меня много дел.
Важное? Вдруг он сам себе показался смешным. Никого не интересует его нытье. Он снова опозорился.
– Уво… лилась?
– Я переезжаю. Хотя и не сразу же…
– Почему… куда… Почему ты хочешь уехать?
Его голос сорвался на фальцет. Он звучал как ломающийся голос маленького мальчика. Он ненавидел себя за это.
Она все еще стояла там, такая же прекрасная, как всегда, каждая прядь словно отлита из металла, а на лице – ироническая усмешка. Будто она стала чужим человеком. Он хотел видеть прежнюю Розу. Но незнакомая женщина лишь спросила:
– Разве я должна перед тобой отчитываться?
Она развернулась и ушла в жилую комнату. Ему снова пришлось бежать за ней, как всегда. Он бегал за ней.
– Но… но… – Он хотел себя остановить, но с губ слетела фраза, словно позаимствованная из плохой мыльной оперы: – Но что будет с нами?
Теперь сказанного не вернешь, и он в ту же секунду захотел умереть.
Она пожала плечами, рассмеялась, хотя уголки ее губ были опущены вниз.
– С кем это – «с нами»? – Она потрепала его по волосам. – Ах, Оливер, ты на самом деле милый. Ты воспринимал это всерьез? Ступай домой, найди себе хорошенькую подружку.
Но… Он вовремя удержал внутри эти слова. «Ты была моей мамой. Ты была моим домом. Мы были вместе». Его лицо горело огнем, словно она дала ему пощечину. Он обхватил себя руками и сказал первое, что пришло в голову, только чтобы защититься, только чтобы показать: он может за себя постоять.
– Мой папа тебя прикончит.
Она рассмеялась. Она хохотала ему в лицо, запрокидывая голову, он мог видеть ее белые зубы.
– Да, я очень боюсь твоего большого и сильного папу! Давай его спросим? Давай же спросим его, как он хочет меня прикончить!
Прежде чем он успел отреагировать, она схватила трубку и нажала на кнопку быстрого набора номера.
– Алло? Лорен, мой любимый? Твой сын как раз у меня.
Оливер хотел выхватить у нее телефон, но она увернулась. Он бежал вслед за ней, тянулся, но она держала его на расстоянии вытянутой руки.
– Прости за беспокойство, но твой сын считает, что ты хочешь меня прикончить. Да, я тоже не знаю, почему у него родилась такая мысль. Но не утруждайся. Я даже этому рада.
Он снова попытался выхватить трубку, но она опять не дала ему шанса. Она была выше его.
«Отдай ее, черт подери, отдай же ее мне!» – мысленно кричал он.
Она хихикала, пряталась за диваном, словно в какой-то игре, и прижимала трубку к уху.
– Мне очень жаль, дорогой Лорен. Твой сын оказался лучшим любовником, чем ты, но проигрывать он еще не научился. Au revoir![64]
Она нажала на красную кнопку. Он замер, все желания, все силы покинули его тело. Сердце билось о ребра, оно соображало быстрее, чем его совершенно пустая голова, пока не наступил шок.
Роза подошла ближе, наклонилась к нему. Ее лицо оказалось прямо перед ним. Тонкая линия рта, в уголках виднеются белые пятна. Она произнесла лишь одно слово:
– Беги.
За одну минуту обстоятельства снова кардинально изменились. У Оливера был отличный повод взять в руки нож. Вехтер проклинал себя за то, что решился на такое в одиночку, и теперь он стоял наедине с Оливером на заснеженном въезде. А признания Оливера растворялись, исчезали вместе с облачками пара, вырывавшимися у него изо рта.
