Джесси Келлерман - Беда
Ханна закапала малиновым соусом футболку с логотипом Stussi. Его футболку. Он уж и забыл, когда отдал ее Ханне.
Ему снился круизный корабль. Завыла сирена. Судно горит. Вишневое празднество не удалось: сок хлынул через щель в полу бального зала, обтекая дымовые трубы, пропитывая палубу. Горят спасательные жилеты, пассажиры вопят, прорываются к шлюпкам, скользят на горячем сиропе в развевающихся фраках, в порванных вечерних платьях. Ив созерцает эту сцену с носа, спокойно потряхивая ледяными кубиками в стакане, улыбаясь Джоне. Он совсем рядом, но дотянутся до нее все не может, пальцы пронзают бесконечную пустоту, никак не соприкоснуться с ней, хотя вот же она, в полумиллиметре от него. Корабль кренится, выпускает отрыжку из чрева. Трубы диксиленда — задать ритм и структуру катастрофы. Играет оркестр. Нерон со скрипкой над полыхающим Римом. Наскочили на риф. Сирена пожарной тревоги подгоняет Джону, он бегает кругами, скользит на сладком горячем вишневом муссе, видит перед глазами палубу, сплошь заполненную ботинками, бегущими крысами, тонущими жуками, скользит прочь от Ив, занозы под ногтями, — споткнулся, замахал руками, упал, он горит, немыслимая боль, всеохватывающая, такая, что ее не почувствовать, не пережить как боль, он словно расширяется, разлетается на куски, миллиард кусочков не сложатся больше в пазл, молекулы, рассыпавшиеся во все стороны под рукой Творца. Он скользит все быстрее, палуба накреняется, заноз под ногтями все больше, а потом ногти разом отлетают, разом восемь корочек со спичечных коробков, и пальцы тоже, остались только большие, и он тянется ими к Ив, единственной неподвижной точке пространства, та улыбается, начинает вращаться. Судно ломается пополам, облезает плоть с ладоней…
Привет.
В подвале было темно. Не поймешь, который час. Он не помнил, как проснулся, как взял трубку, но трубка была у него в руке.
Сдавленный — не буди ребенка — шепот:
— Джона Стэм…
А голова еще пылает в огне, в расплавленном сахаре.
Он хотел бросить трубку, но не посмел. Нужно говорить с ней. Выяснить, где она затаилась. Позвонить копам. Телефон местных наверху, в том блокноте с цветочками. Блокнот наверху в кухне. Нужно выйти из подвала, подняться, потом через гостиную, открыть дверь, и там — блокнот, телефонный номер, подмога, — там, на кухонном столе. Сам оставил после ужина. Теперь надо идти за блокнотом. Или звонить 911? Темно. Нужен тот номер. Он поднялся, покачнулся, с трудом приходя в себя.
Нащупал дорогу к лестнице из подвала. Ив все говорила. Джона чувствовал: сердце провалилось в кишки, кишки в ужасе жмутся друг к другу. Он сонный, голова кружится, дурно, он ползет вдоль стены в темноте, зажав телефонную трубку между воспаленной щекой и мокрым горячим плечом. Он слышал, Ив говорит, говорит, как будто прямо у него в голове, гораздо ближе, чем хотелось бы, гораздо ближе, чем голос в телефоне.
— Где ты? — спросил он.
Добрался до верхней площадки и открыл дверь подвала. Свет в гостиной был выключен, сквозь заснеженные окна не видать луну. Джона прошел через комнату, включил свет в кухне. На блокноте валяется кроссворд. Будет болтать с ней, а сам тем временем наберет 911 с домашнего. Вызнает у нее, где она сейчас. Семь минут пятого на кухонных часах. В голове проясняется. Он справится, проведет ее.
— Скажи мне, где ты.
И она ответила:
— В твоем сердце.
33
Выйдя из кухни, Джона нащупал выключатель у двери, и гостиную залил свет. Он зажмурился. А потом заставил себя открыть глаза. Ему плохо, все тело болит, во рту пересохло, ему страшно, и глаза ни за что… Надо открыть.
Он открыл глаза и разом увидел все. Влажные следы через дальнюю комнату, потом на дощатом полу гостиной и дальше темные отметины на лестничном ковре. Он разминулся с Ив: она все это время была наверху. Теперь спустилась.
— Доброе утро, — сказала она.
Остановилась на нижней ступеньке. Босая, где-то успела раздеться и бросила свои вещи — скорее всего, в комнате Ханны, там пряталась. Губы бледные, перемерзла. Волосы сделались жесткими, как у Ханны, когда та выскакивала зимой из душа и бежала через кампус, не высушив голову. Однажды какой-то ублюдок из ее испанской группы отломил замерзшую прядь и вручил ее Ханне: «Сосулька, а сосулька!» Пришлось ей срочно отправляться к парикмахеру, хотя всего за три дня до того Ханна сделала себе стрижку, и недешевую — к рождественскому балу. Джона кипел от возмущения, и Ханна же его утешала: Всего лишь волосы, скоро отрастут.
В правой руке Ив нож.
На камине жужжит цифровая камера.
— Тебе кофе хряпнуть не помешает, — посоветовала она.
Джона кивнул. Про себя прикидывал: расстояние до Ив. Расстояние до двери. До Ханны. Поезд А выходит из точки А со скоростью страха, поезд Б выходит из точки Б со скоростью страсти, а поезд В тем временем сидит наверху, — никогда ему не давались текстовые задачки. Да и математика в целом. Он был, скорее, гуманитарием. Идиотом он был.
— Прости, что так рано тебя подняла. Хотелось поскорее начать день.
Если он кинется обратно в кухню, звонить полицейским, она успеет добраться до него. Успеет добраться до Ханны. Если еще не добралась. Поезд В простаивает на станции. Поезд В истекает кровью.
— Жуть как тяжко было, — сказала Ив. — Дороги перекрыты. Ты знал? Ни одной машины. Не уверена, работает ли «скорая». Пришлось идти пешком. Очень долго. Ты только посмотри. — Она продемонстрировала свою руку, дрожащую, почти что синюю. — Никак не согреюсь. Прямо зомби, вот кто я, Джона Стэм. Отломи руку — я, наверное, ничего не почувствую. Смешно, правда?
Позвонить? Броситься на нее? Ну да, в руках у нее лезвие, сантиметров десять. Стеклянный подсвечник остался в дальнем углу гостиной. (Треск в кустах — ветви, ломавшиеся под тяжестью снега, или шаги по промерзшим клумбам? Он проморгал? Она давно уже здесь?) Еще вариант — броситься в кухню и тоже вооружиться ножом, но для этого придется повернуться к ней спиной. За это время — сколько понадобится? тридцать секунд? — она успеет вернуться наверх. Или набросится на него сзади. Впрочем, вряд ли она попытается ранить его. С какой стати? Она же его любит.
— Ну, — произнесла она. — Скажи что-нибудь и ты.
Единственный тяжелый предмет в пределах досягаемости — большой словарь для кроссвордов. Лежит на журнальном столике между диваном и широким креслом.
— Говори! — Она шагнула к нему.
Кожа под глазами набрякшая, в пятнах. Ив тряслась всем телом, как в ту ночь, когда разбила чашку и порезалась. Джоне припомнилась кровь в кухонной раковине, завитки крови на нержавеющей стали, быстро скапливающиеся сгустки смывались водой, уплывали в свинцовый кишечник Города, — Города, который кормится кровью своих жителей, а Ив прижималась к Джоне и вся тряслась.
— Если ты будешь молчать, я рассержусь. Скажи что-нибудь. Сейчас же.
Он произнес ее имя.
Она вдруг перестала дрожать. Выпрямилась. К ней вернулась уверенность. Она отступила, снова загородила от него лестницу.
— Не шепчи, — сказала она. — Никто не спит.
Он спросил:
— Где Ханна?
— И это все, о чем ты думаешь? Я прошла такое расстояние в этот страшный мороз, когда у ведьм титьки отваливаются, а ты только и способен спросить: А что там за той дверью? Да ты шутишь. Или делаешь большую глупость. Я дам тебе еще один шанс, Джона Стэм. И подсказку дам. Скажи мне: «Доброе утро».
— Доброе утро, — повторил он.
— Доброе утро, Ив.
— Доброе утро, Ив.
А если ее стулом огреть?
— Как поживаешь?
— Как поживаешь?
Или кинуть в нее мобильником? Угодит в стену, разобьет телефон, обозлит Ив. Но отвлечет ее на минуту. Или — погоди-ка, — а если в нее кошкой запустить? Или видеокамерой? Или просто броситься на нее, голыми руками схватить… Если б он на собственном горестном опыте не узнал, что может произойти, когда бросаешься на человека, у которого в руках нож.
— Побольше чувства, прошу тебя.
Можно попытаться…
— Еще раз!
— Как поживаешь, Ив?
— Бывало и лучше. Бывало и лучше. — Пронзительный смех. — Все пошло не так, как я задумывала. По правде говоря, не знаю, как быть дальше. Ты же помнишь, я не слишком талантливый режиссер. Мой дар — создавать концепцию, но воплотить ее не так-то просто. Например, при плохом освещении начинаются проблемы с автофокусировкой. Ты заметил это на той записи?
Он кивнул.
— Нам ни разу не представилась возможность обсудить это. Что ты думаешь по этому поводу? Поделись со мной. Но прошу тебя, умоляю, не бормочи «это было очень интересно». Я готова заплакать, если ты вздумаешь так от меня отделаться. Тебе в самом деле было интересно?
