Джесси Келлерман - Беда
— Быстро не получится, — предупредила она.
— Времени у меня сколько угодно, — ответил он.
Он не был готов возвращаться. Побродил по площади, глядя, как выходит изо рта и рассеивается пар. Сходил постричься. Купил набор фотографий — танцоры 1920-х годов, — попросил завернуть в подарочную упаковку. Для Ханны. Купил себе новую рубашку. Зашел в охотничий отдел спортивного магазина.
— Шесть месяцев, — ответил продавец на вопрос, сколько ждать разрешения на покупку оружия. — Закон штата. Проверят вас, как положено, вдруг вы, знаете, по людям стрелять надумаете.
Джордж запихивал чемодан в багажник такси. Теплая куртка поехала вверх по согбенной спине, обнажив яркую гавайскую рубаху. Джона стоял на пороге, в спину дул теплый воздух из дома, в лицо холодными лучами светило закатное солнце.
— Номер для срочной связи, — напомнил Джордж, вернувшись на крыльцо.
— Есть.
— Деньги про запас.
— Есть.
— Я позвоню из Майами. Если рейс задержат, позвоню из аэропорта. — Джордж через плечо Джоны поглядел на свой дом. Ханна отказалась попрощаться с отцом. — Скажи ей, что я ее люблю.
— Скажу.
— Скажи ей, что люблю ее, понял? Скажи, что я все еще часто вспоминаю ее мать.
— Я скажу ей, что ты ее любишь, — пообещал Джона.
Джордж навалился на входную дверь, словно цепляясь за корму отплывающего судна. Он бы вошел в дом, он бы поднялся в комнату дочери, он бы просил прощения за то, что пытается жить своей жизнью, за смерть Венди, за то, что ему не хватает терпения, за то, что он пьет. В чем-то он вправду был виноват, в чем-то не был, отделить одно от другого не мог, так все в нем и перегнивало.
Джордж развернулся и пошел к машине.
Колеса завертелись, пробуксовывая, наконец сила трения вступила в свои права, автомобиль начал разворачиваться по дуге, длинноносому «линкольну» удалось это проделать лишь в три приема, тормозя и снова газуя. Визжала на снегу, чуть ли не крошась, резина. Джона смотрел вслед: вот уже автомобиль на углу, просигналил, прощаясь, и скрылся. Он еще постоял, прислушиваясь к тишине. Потом вернулся в дом разбираться с ужином.
Пиццу, которую они обычно заказывали, не брались доставить — не могли пробиться через снежные заносы. Тот же ответ он получил в китайском ресторанчике, в мексиканском, в тайском. Поджарит яичницу. Насыщенные холестерином каникулы.
Запах жареного лука выманил в кухню Ханну. Она присела за стол, поджала ноги под ночную рубашку — предпочитала именно такой наряд, когда соглашалась снять с себя джинсы и халат. В студенческую пору не укладывалась, как все, в постель, нацепив растянутую футболку и трусы, а наряжалась в викторианскую ночнушку с оборочками — призрак Офелии, да и только.
— Привет, — улыбнулся ей Джона.
Ханна старательно заправляла за ухо выбившуюся прядь.
— Будешь яичницу?
— Ладно.
Однако есть не стала, только следила, как он ест.
— Хочешь что-то другое? Супу?
Она потыкалась в тарелку и не ответила.
Джона составил посуду в раковину.
Без Джорджа, наполнявшего дом своим эго, их словно погребло покровом тишины, отгородило от всех, будто в космическом корабле или в сибирской юрте. Джона пообещал себе съездить с Ханной в кино, когда расчистятся дороги. Они поиграли в «Скрэббл», но Ханна все время отвлекалась. Болтала что-то о будущем, смесь нумерологии с астрономией, нахваталась из псевдонаучных телешоу. Как бы у нее приступа не случилось, встревожился Джона. Если понадобится помощь — в такую погоду…
Игру они бросили на полпути. Джона видел, как Ханна борется, подавляя неверные мысли, допуская только те, которые следует допускать. Наконец пожала плечами, давая понять, что сдается.
Джона отошел к камину, взял фотографию Венди с маленькой Ханной в чем-то вроде слинга. В левом верхнем углу отметился Джордж — пальцем, частично перекрывшим объектив.
За спиной Джоны сонный голос Ханны:
— Я тебя люблю.
Он не ответил. Она захрапела.
Собравшись с силами, Джона отнес ее наверх.
В шкафу у Ханны пряталась большая картонная коробка с надписью SYLVANIA, куда Ханна свалила накопленные за двадцать лет письма, поздравительные открытки, корешки билетов — бумажный след своей жизни. Тайные летние влюбленности, поддерживаемые перепиской, растягивались на первые полтора месяца школьного года. Приглашения в команды по софтболу из разных городов Штатов. Почему она не поехала в Калифорнийский университет, подумал Джона. Или еще куда-нибудь, где теплее, чем в Анн-Арбор. Открытка (БРЮССЕЛЬ) от Джорджа, раньше она не попадалась Джоне на глаза.
6-22-71 Дорогая Венди, в Европе жарко, мы живем в гостинице у вокзала.
Усевшись и поджав под себя ноги, Джона принялся выкладывать содержимое коробки в обратном порядке на пол. Ханна повернулась в постели, всхрапнула, затихла.
На дне коробки обнаружилась книга.
«Щедрое дерево».[30]
Джона заглянул внутрь. На форзаце надпись:
Моей ХАННЕ на двадцатилетие.
Я люблю тебя, ты хороший человек. Всегда оставайся такой же.
Твой Джона.
В темной комнате Джона пересаживался до тех пор, пока не поймал луч лунного света, и при таком освещении прочел всю книгу от корки до корки. Дерево отдавало свои плоды и свои ветки, с него сдирали кору, на нем вырезали надписи, его спилили — и на все оно соглашалось во имя любви. В детстве Джона восхищался этой сказкой, теперь она его растревожила. Даря книгу Ханне, он имел в виду только хорошее: превознести ее бескорыстие, скромность точки, движущейся вдоль линии.
Он сидел в лунном свете и вспоминал свою Ханну.
День Колумба, первый курс. Они провели выходные вдвоем в хижине на озере Гурон — эту хижину арендовали родители подруги Ханны по команде. Маленький городок, рано закрывающиеся магазинчики. Ханна с восторгом перебирала второразрядный антиквариат, Джона играл в солидного мужчину средних лет. Ханна купила ему старинный портсигар, он ей — бижутерию. Поболтали с продавцом, он сказал им, что сезон закончился. Парень, который водит по лесу, в тот самый день перебрался в Боку. В супермаркете они запаслись продуктами и купили брошюру «Флора и фауна Верхнего полуострова». Покатались на машине по берегу, проехали мимо безлесного участка, на котором якобы было старое индейское кладбище. Ханна то и дело заглядывала в брошюру, опознавая деревья. Ели и осины, березы и белый кедр. Джона остановил машину, они отправились собирать чернику. Берегись ядовитого дуба, предостерегала Ханна, бывший скаут. А он и не знал, что она была скаутом, он пришел в восторг. Каждое новое знание о любимой — словно подарок.
В тот вечер Ханна приготовила на медленном огне лосося. Только три блюда она и умела готовить. Они распили полбутылки дешевого белого вина. Заниматься любовью перед камином — по идее романтично, а на деле пол жесткий, его давно не подметали, оба расчихались. Сдались и пошли в спальню, а к камину потом вернулись допить вино и поиграть в «Скрэббл».
Он выложил «нуль», она — «грязь». Он выложил «мясо», она — «яргх». Что за слово «яргх», возмутился Джона. Такой звук, сказала она. Какой звук, спросил он. Звук «яргх», сказала она.
Они вышли на балкон. Тучи собрались, но и звезды меж ними светили ярко. Поджимая пальцы в тапочках, Джона спросил: О чем ты думаешь?
Она сказала: О моей маме.
Оба притихли.
Он спросил: Ты замуж собираешься?
Она кивнула.
Он сказал: Так что?
Здесь так красиво, сказала она. Спасибо, что привез меня сюда.
Он улыбнулся: Твоя затея.
Она улыбнулась ему, и это, видимо, было ответом на его вопрос. Она сказала: Знаю.
Перед их глазами медленно смещались небеса.
Люди говорят, несчастных случаев не бывает, все навлекаешь на себя сам. Восхвалим свои ноги за высокий прыжок, свалим на ободранные коленки вину за то, что так быстро вращается Земля.
Воскресенье, 19 декабря 2004
Под конец первого полного дня на дежурстве одиночество начало сказываться. Сколько можно таращиться в телевизор, читать, смотреть на Ханну. Снег огромными мягкими хлопьями завалил наружные подоконники, в доме в полдень стемнело, а вскоре после полудня стал уходить и тот скудный свет, что еще просачивался в окна. Отопление работало кое-как, Джона не снимал толстые носки и свитер, Ханна куталась в одеяло, как супергерой в свой плащ.
Кошка потрогала Джону лапой за ногу, просясь на улицу.
Воздух аж звенит.
На миг ему стало жаль Джорджа, как мог он в чем-то отказывать бедолаге. Хоть в чем-то. Разве это жизнь. Но тут же он напомнил себе, что Джордж сам выбрал такую жизнь, отказавшись поместить Ханну в лечебное заведение. Он мог бросить выпивку, бегать трусцой, сесть на вегетарианскую диету. Его манера спать до полудня, запускать себя — все это проявилось раньше, уже после смерти Венди.
