Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката
Я медленно прочитал формулировку дважды, но мой гнев не утихал. Швырнул ордер рядом с собой на сиденье.
– В каком-то отношении действительно жаль, что я не искомый вами убийца, – произнес я.
– Да? Это почему же? – отозвался Лэнкфорд.
– Потому что этот ордер – кусок дерьма, и вы оба это знаете. Он не выдерживает никакой критики. Я сказал вам, что телефонное сообщение поступило, когда я уже беседовал по телефону – что может быть проверено и доказано. Только вы поленились или не хотели это проверять, поскольку тогда было бы трудновато получить ордер – даже у вашего карманного судьишки из Глендейла. Ваша ложь свидетельствует как о вашей профессиональной халатности, так и о нарушении закона. Это документ, не имеющий юридической силы. – Я сидел позади Лэнкфорда, и мне лучше была видна Собел. Говоря все это, я наблюдал за ее лицом в поисках признаков сомнения. – А предположение, что Анхель вымогал у меня работу и я не желал платить, просто анекдот. Вымогал – с помощью чего? И за что я ему не заплатил? Я платил ему всякий раз, как получал выставленный счет. Парень, говорю тебе: если вот так вы работаете по всем уголовным делам, то мне пора открывать свой филиал в Глендейле. Я запихну этот ордер прямо в задницу вашему начальнику.
– Вы солгали насчет пистолета, – проговорил Лэнкфорд. – И у вас были деньги Левина. Они значатся у вас в приходно-расходной книге. Четыре штуки баксов.
– Я ни о чем не лгал. Вы ни разу не спрашивали меня о пистолете.
– Солгали по умолчанию.
– Чушь собачья!
– Четыре куска.
– Ах да, четыре куска. Убил его, пожалев четыре тысячи! – воскликнул я с сарказмом. – Вот тут вы меня подловили, детектив. Это мотив. Но думаю, вам и в голову не пришло проверить, выставлял ли он мне на тот момент счет на четыре штуки. Или посмотреть, оплатил ли я ему только что выставленный, за неделю до смерти, счет-фактуру на шесть тысяч долларов.
Лэнкфорд был непоколебим. Но я увидел, как сомнение начинает проявляться на лице Собел.
– Не имеет значения, сколько и когда вы ему платили, – сказал Лэнкфорд. – Шантажист никогда не бывает удовлетворен. Невозможно прекратить платить, пока не достигнешь точки необратимости. Вот в чем вся штука. В точке необратимости.
Я потряс головой.
– А какой же компромат он имел на меня, что вынуждал давать ему работу и платить вплоть до точки необратимости?
Лэнкфорд и Собел обменялись взглядами, и Лэнкфорд кивнул. Собел достала из кейса файл и протянула его мне через спинку сиденья.
– Посмотрите, – предложил Лэнкфорд. – Вы проглядели это, когда обыскивали место преступления. Он спрятал это в ящике комода.
Я раскрыл папку и увидел, что она содержит несколько цветных фотографий восемь на десять. Снимки сделаны издали, и на каждом изображен я. Фотографировавший следил за моим «линкольном» несколько дней и в диапазоне нескольких миль, причем на каждом снимке зафиксировано время. Я был запечатлен с различными персонами, в которых легко узнал своих клиентов. Проститутки, уличные наркодилеры и «ангелы дорог». Запечатленные моменты можно было интерпретировать как подозрительные, поскольку они отображали какой-нибудь краткий миг времени: мужчина-проститутка в мини-шортах, высаживающийся с заднего сиденья моего «линкольна»; Тедди Фогель, передающий мне в машину толстую пачку наличных через окно. Я захлопнул папку и швырнул ее обратно через спинку сиденья.
– Вы меня разыгрываете? Вы хотите сказать, что Анхель шантажировал меня вот этим? Что он вымогал у меня деньги при помощи вот этой туфты? Люди – мои клиенты. Это шутка, или я чего-нибудь не понимаю?
– Калифорнийская коллегия адвокатов может не посчитать это шуткой, – возразил Лэнкфорд. – Мы слышали, что вы в натянутых отношениях с коллегией. И Левин знал это. Он это использовал.
Я потряс головой, словно стараясь избавиться от наваждения.
– Невероятно!
Я знал, что мне нужно перестать говорить. Я с самого начала повел себя неправильно с этими людьми. Понимал, что мне надо просто захлопнуть рот и таким образом выйти из затруднительного положения. Но я испытывал необоримую, можно сказать, всепоглощающую потребность их убедить. Я начинал сознавать, почему так много уголовных дел стряпается в комнатах для допросов при полицейских участках. Люди просто не умеют вовремя заткнуться.
Я попытался определить места, где сделаны находящиеся в папке снимки, вспомнить, к чему они относились. Фогель, вручающий мне свиток купюр на автостоянке перед стриптиз-клубом «Ангелов», на бульваре Сепульведа. Это произошло уже после суда над Гарольдом Кейси, и Фогель платил мне тогда за подачу апелляции. Мужчину, зарабатывавшего на жизнь проституцией, звали Терри Джонс, и я представлял его в деле, где ему вменялось приставание к людям на улице, – это случилось в первую неделю апреля. Мне пришлось тогда разыскивать его прямо на бульваре Санта-Моника накануне судебного заседания, чтобы убедиться, что он на него явится.
Ясно, что все снимки сделаны в промежутке времени между тем утром, когда я взялся за дело Руле, и моментом, когда убили Анхеля Левина. Затем убийца подбросил их на место преступления. Все это являлось частью гнусного плана Руле держать меня под контролем. Снабдить полицию всем необходимым для того, чтобы повесить убийство Левина на меня. Почти всем – кроме орудия убийства. До тех пор пока Руле держал у себя под спудом это оружие – он держал в руках и меня.
И хотя этот замысел повергал меня в бездны отчаяния, я не мог не восхищаться его дьявольским хитроумием.
Я попытался опустить стекло в машине, но кнопка не работала. Попросил Собел открыть окно, и она выполнила мою просьбу. В автомобиль стал задувать свежий ветер.
Вскоре Лэнкфорд посмотрел на меня в зеркало заднего обзора и попытался начать разговор с другой стороны.
– Мы проследили историю этого «вудсмана», – сказал он. – Вы ведь знаете, кто владел им когда-то, не правда ли?
– Микки Коэн, – небрежно ответил я как о чем-то само собой разумеющемся, пялясь на отвесные склоны Лорен-каньона.
– Как к вам попал пистолет Микки Коэна?
Я ответил, все так же не отводя глаз от окна:
– Мой отец был адвокатом, а Микки Коэн – его клиентом.
Лэнкфорд присвистнул. Коэн был одним из самых знаменитых гангстеров, когда-либо называвших Лос-Анджелес своей родиной. Он был из тех времен, когда гангстеры соперничали с кинозвездами за броские заголовки газет.
– И что же? Он прямо так и подарил вашему старику пистолет?
– Коэн обвинялся в нападении с применением огнестрельного оружия, и мой отец защищал его. Коэн утверждал, что это самооборона. Был процесс, и мой отец добился вердикта «невиновен». Когда оружие было возвращено, Микки отдал его моему отцу. Что-то вроде подарка на память, если можно так выразиться.
– А ваш старик когда-нибудь интересовался, скольких людей этот Мик угрохал из своего пистолета?
– Не знаю. Я, в сущности, не знал своего отца.
– А как насчет Коэна? С ним вы когда-нибудь встречались?
– Мой отец представлял его в суде еще до того, как я вообще появился на свет. Пистолет перешел ко мне по наследству. Неизвестно, почему отец решил завещать его мне. Мне было всего пять лет, когда он умер.
– А вы, значит, выросли и стали адвокатом, как милый старый папочка, и, будучи хорошим адвокатом, зарегистрировали оружие.
– Я подумал, что, если его когда-нибудь украдут или с ним что-нибудь еще случится, мне бы хотелось иметь возможность вернуть его. Далее на Фэрхольм-драйв.
Мы начали подниматься в гору, к моему дому. После чего я выдал им скверные новости:
– Спасибо, что подвезли. Вы, ребята, конечно, можете обыскивать мой дом, и кабинет, и автомобиль сколько захочется. Но должен сообщить: вы зря теряете время. Я не только не тот человек, который вам нужен, но и никакого пистолета вы тут не найдете.
Я увидел, как голова Лэнкфорда, снова бросившего на меня взгляд в зеркало заднего вида, дернулась вверх.
– Это почему же, советник? Вы уже от него избавились?
– Потому что пистолет был украден из моего дома и где он, я не знаю.
Лэнкфорд засмеялся. Я прямо-таки видел радость в его глазах.
– Ну да, украден… Как удобно. Когда это случилось?
– Затрудняюсь ответить. Я годами не проверял наличие пистолета.
– Вы обратились по этому поводу в полицию или подали заявление в страховую компанию?
– Нет.
– Значит, кто-то приходит и крадет у вас пистолет Микки Коэна, а вы об этом даже не заявляете. Особенно после того, как только что сказали нам, будто зарегистрировали пистолет на свое имя, на случай если такая вещь приключится. Вы же юрист. Вам не кажется, что подобное заявление звучит странно из ваших уст?
– Согласен, но только я знаю, кто его украл. Это сделал один клиент. Он сам сообщил мне, что украл пистолет и если я пойду на него заявлять, то это будет означать попрание клиентского доверия, поскольку мое обращение в полицию приведет к его аресту. Что-то вроде заколдованного круга, детектив.
