Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
— Вы правы, мсье. К сожалению, я еще очень плохо его знаю. Да?
Генерал Багиров даже подпрыгнул на стуле.
— Что она от вас хочет, Слава? Не понимаю!
Рядом с Натали уже стоял мсье Леон. Он ей что-то сказал по-французски. Она покраснела. А профессор объяснил залу:
— Господа, мои ученики просто влюблены в ваш замечательный город. Смею надеяться, что именно на моих лекциях зародилась эта любовь.
Зал был очарован!
Когда отгремели овации, за столом президиума встал разрумянившийся «пожилой ангел».
— Господа! Вернемся к теме конференции. Лично я с нетерпением ожидаю сообщения о новых материалах, найденных в архиве барона Геккерна.
Его тут же поддержали нетерпеливые голоса. Особенно звездные дамы интересовались новыми материалами о несчастной возвышенной страсти. Они потребовали, чтобы Натали немедленно перешла к делу.
И она перешла…
— Господа, самые новые материалы найдены у вас в Петербурге. Да?
В зале зашушукались. Натали вышла к краю сцены.
— Рассказать о них я попросила своего друга. Да? Вашего земляка, историка… да? — она всмотрелась в темноту зала. — Слава, иди сюда! — она не нашла меня на месте. — Где ты, Слава?
Я рванулся с места. На моем плече повис генерал Багиров.
— Спокойно, Слава! О каких материалах идет речь? Отвечайте!
— О бумагах, которые я вычислил… Пустите.
— О моих бумагах?! — поразился Багиров. — Откуда они у вас?!
— Это бумаги Пушкина! Они принадлежат всем! — я хотел встать.
— Сидеть! — прижал меня к стулу генерал. — Сидеть! Непосредственно!
Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не «пожилой ангел». Критский увидел нашу возню.
— Ярослав Андреич, идите сюда. Кто там вас хватает? Не вижу! Э-э-э, батеньки мои! Господин Багиров, поимейте «историческое сознание». Отпустите молодого человека! Это же безнравственно… так его хватать…
Весь зал смотрел на нас с интересом.
— Подлец! — прошептал генерал. — Искусствовед в штатском!
Он встал и вышел в фойе.
В полной тишине звездного зала я поднялся на сцену. Первое, что я увидел, — суровое лицо Константина. Я ощущал на себе его обжигающий металлический взгляд. В душном зале мороз пробежал у меня между лопатками. Но мне улыбнулась Натали и подвела меня к пюпитру…
Я слышал, как за моей спиной о чем-то возбужденно говорил по-французски профессор. А его, тоже по-французски, добродушно успокаивал «пожилой ангел». Одним взмахом своего накрахмаленного крыла он мог тут же вызвать охранников. И я бы мгновенно отправился следом за чернокожим наследником. Но Критский почему-то не делал этого…
Натали шепнула мне:
— Ты не забыл, что я обещала? Да?
Как же я мог такое забыть?!
Зал уже начал нетерпеливо покашливать. Я достал из кармана смятые листы черновика и разгладил их на пюпитре. Но ничего не увидел. Надо признаться, на сцене я находился первый раз в жизни. От волнения мои торопливые строчки расплывались перед глазами. Я уже не помнил тех четких доказательств зловещего заговора, который задумал барон Геккерн, а осуществили комильфотные молодые люди из «шайки».
И я начал со строчек, которые по моей просьбе перевела у меня дома Натали с четырнадцатой страницы Геккерновых бумаг. Строчки эти находились под подчеркнутой таинственным автором цифрой 1841. И я прочитал наизусть:
Весной в своей берлоге проснется медведь…
В лапах он будет держать старинную, ветхую книгу…
Тигр, потерявший клыки, зарычит, но уступит…
Бурый медведь с ревом ворвется в полуночную пещеру…
Которую указала звезда, когда родился Посланец…
Только бессонный звездочет может загнать медведя
обратно в берлогу…
Месяц июль — срок последний…
Строки эти были для меня так ясны и понятны, что я запомнил их дословно. Зал недоуменно зашумел. Но Натали вмешалась и объяснила залу:
— Это грубый перевод. Да? Как это?… Подстрочник. Да? На старофранцузском языке — это стихи. Очень красивые стихи. Да?
Зал молчал. Даже косматый эрудит молчал. Я увидел, как рядом с ним поблескивают в темноте круглые очки генерала Багирова. За столом президиума возник сияющий «пожилой ангел».
— Господа, юноша нам прочитал сейчас старинный катрен из бумаг, счастливо найденных совершенно случайно, так сказать промыслом Провидения, в нашем неистощимом на чудеса славном городе. Катрен этот, очевидно, списан из каких-то очень древних книг. Автор его — некий средневековый астролог… Так сказать, Нострадамус своего рода… Слова эти имеют, очевидно, провидческий смысл. Я правильно вас понял, Ярослав Андреевич?
Я кивнул. Критский радушно вскинул крахмальные крылья.
— Так объясните же нам скорей, молодой человек, что же скрывается за этими загадочными словами? Прошу внимания, господа! Тишина в зале!
Интуитивно я чувствовал, что хорошим этот спектакль не кончится. Но отступать уже было некуда. С меня не спускала взволнованных перламутровых глаз Натали. И я сбивчиво стал объяснять:
— Бурый медведь — это Россия. Тигр, потерявший клыки,— Турция. Полуночная пещера, где родился Посланец, — Святая земля, которая в то время находилась под властью султана. Катрен предсказывает, что Россия, после недолгой борьбы, победит Турцию и овладеет Святой землей…
— Израилем?! — воскликнул косматый. — Ишь чего захотел!
— Палестиной. Так она тогда называлась, — уточнил я.
— И когда же это, по-вашему, произойдет? — ехидно вопросил косматый.
— Это не по-моему, — поправил я его. — Это предсказал, как правильно заметил Игорь Михайлович, неизвестный средневековый автор…
— Нестор! Пимен! Фалалей! — бушевал косматый эрудит.
Критский вынужден был встать и постучать ручкой по хрустальному стакану.
— Леня, успокойся. Поимей «историческое сознание», к которому ты так страстно призывал. Что ты так расстроился? Ярослав Андреич, насколько я понимаю, имеет в виду далекую историю. Не так ли?
— Да,— подтвердил я.— Человек, переписавший этот катрен, отметил его 1841 годом…
— При Николае Палкине? — возмутился эрудит. — Крепостничество, шпицрутены, Аракчеев! И все это на Святую землю?! Бред!
— Ле-ня! — неожиданно грозно рявкнул «пожилой ангел». — Ты мешаешь мне!
И эрудит мгновенно замолк. А Критский улыбнулся мне подбадривающе.
— Ну-ну, Ярослав Андреевич… Почему же именно в 1841 году вся эта, так сказать, фантасмагория должна была произойти? Я вас внимательно слушаю.
Он меня слушал действительно очень внимательно. И я приободрился.
— Не просто в 41-м году. В центурии даже назван месяц — июль!
— Скажите, какая точность! — удивился Критский.
— Действительно, точность необыкновенная для средневекового астролога, — согласился я.
— Что же произошло в июле тогда? Дай Бог память! — потер свой высокий, благородный лоб Критский.
— Могло произойти, но не произошло! — я полностью освободился от волнения,— Восьмого, если не ошибаюсь, июля 1833 года Россия подписала с Турцией Ункяр-Искелесийский мирный договор, названный так по месту подписания в местечке Ункяр-Искелеси, недалеко от Стамбула. Русская армия стояла рядом в Андрианополе, а Черноморский флот — в Босфоре, под самыми стенами Стамбула. Турецкий султан Махмуд II действительно напоминал тогда тифа, потерявшего клыки. Египетский султан Махмед-Али, вассал турецкого, поднял восстание против своего сюзерена. Его поддержала Франция. Махмуд II попросил помоши у своего недавнего врага, у России. По условиям мирного договора Россия получила беспрепятственное право прохода через проливы в Средиземное море. А море это в то время являлось ключом всей европейской политики. Кроме того, Турция обязывалась быть союзницей России на случай войны, закрывать проливы для любого неприятеля России. Договор был подписан на восемь лет. И как раз в июле 41-го года истекал его срок…
— А при чем тут Святая земля? — не выдержал эрудит.
Я вежливо объяснил ему:
— Сразу после подписания этого договора Франция стала усиленно налаживать с Россией отношения. Вопрос как раз касался раздела Палестины между православным медведем с ветхой книгой в лапах и католической Францией… Франция предлагала России поделить Святую землю после смерти дряхлого султана. Я сам удивлен, как точно в средневековом катрене описана тогдашняя ситуация… Это просто поразительно… Если бы это произошло, мы бы с вами сегодня жили совсем в другом мире!
— И что же? — перебил меня Критский. — Почему же этого не произошло? — он пристально посмотрел на меня. — Как вы считаете, юноша?
Я был увлечен явным подтверждением моей недавней догадки.
— Помните конец пророчества? «Только бессонный звездочет может загнать медведя обратно в берлогу… Месяц июль — срок последний…» И звездочет не дремал!
— То есть? — встал за столом Критский.
Меня уже не нужно было подстегивать вопросами, я завелся:
— Все восемь лет, начиная с 1833 года, вся европейская политика была направлена на срыв этого договора! А когда Франция захотела проявить самостоятельность и поделить с Россией Палестину без санкций Европы, интриги звездочетов обрушились и на нее! Мы тут с большим удовольствием выслушали очень яркое выступление мсье Леона о случайной, сказочной прямо, встрече старого дипломата и молодого бедняги француза. Хочу напомнить только, что встреча эта произошла как раз осенью 1833 года, как раз в начале борьбы за срыв договора и за разрушение наметившегося союза России и Франции. Помните, Пушкин осенью 33-го года написал своей «смуглой мадонне» из Москвы, что на Кузнецком мосту вновь появились французские вывески?… Впервые с пожара Москвы. Впервые с 1812 года. Осенью 33-го года Россия и Франция протянули навстречу друг другу руки. Но, согласно пророчеству, звездочеты не могли этого допустить…
