Майкл Смит - Слуга смерти
Следующая машина стояла в десяти ярдах дальше. Было очень холодно, и я докурил сигарету. Я подумал было о том, чтобы пройти мимо, но все же подошел. Машина была большая, ржавая и покрытая грязью, и не похоже было, что кто-то взял ее напрокат, но я все же наклонился, чтобы заглянуть внутрь.
Услышав за спиной тихие шаги, я начал оборачиваться.
А потом у меня из глаз посыпались искры и наступила темнота.
Глава
25
Что-то красное, как огонек на другом берегу бухты в кромешной тьме ночи. Какой-то звук, тихий, словно шелест волн о берег, наподобие белого шума. Тошнота и головокружение, затем боль, будто в мое тело медленно ввинчивались два длинных болта. Боль в плече. И еще в спине. И в левом виске.
Я дернул головой, открыв глаза чуть шире, и понял, что красное сияние — часы возле кровати. Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобрать цифры — пять часов утра с минутами. Вокруг царила мертвая тишина, такая, что, казалось, можно было услышать шорох ковра. Пахло мотелем.
Судя по всему, я сидел на стуле, наклонившись вперед. Голова все еще кружилась, и мысли спотыкались, будто едва научившиеся ходить младенцы. Я попытался выпрямиться и обнаружил, что не могу. Сперва я перепугался, но потом понял, что мои ноги и запястья привязаны к передним ножкам стула. И тогда я испугался еще больше.
Я перестал дергаться и повернул голову. Боль пронзила меня от виска до плеча, и я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Вероятно, у меня не было никаких причин этого не делать, но, когда обнаруживаешь себя привязанным к стулу в темной комнате, стараешься не привлекать к себе большего внимания, чем то, которое тебе уже оказали.
Я немного подождал, пока перед глазами перестанут плясать светлячки, затем попытался снова, на этот раз медленнее. В комнате действительно было очень темно, как может быть только вдали от огней большого города. Однако света хватало, чтобы у меня тяжело забилось сердце, когда я увидел чью-то тень на фоне окна.
Рот мой приоткрылся, издав негромкий хрип, но я не произнес ни слова. Возможно, просто не мог. Всмотревшись внимательнее, я увидел, что силуэт возле окна вовсе не стоит, а сидит скрестив ноги на столе.
Наконец я обрел дар речи.
— Пол?
— Нет, конечно, — тотчас же послышался ответ. — Думаешь, будь это он, ты был бы до сих пор жив?
В это мгновение я мысленно расстался со всяческой надеждой. Я понятия не имел, как нашел нас тот человек из ресторана во Фресно. Но я знал, что во второй раз мне живым не уйти. По крайней мере, пока я был привязан к стулу. Я подумал о том, где сейчас Нина, надеясь, что она жива, а если нет, то я никогда об этом не узнаю.
Раздался шорох, и я понял, что это тот же самый звук, который я слышал, пытаясь прийти в себя.
Его издавал плащ незнакомца, соскользнувшего со стола и шагнувшего ко мне.
Остановившись, он некоторое время смотрел на меня, затем присел, так что наши лица сблизились вполне вплотную.
— Привет, Уорд.
— Ну ты и сволочь.
Это был Джон Зандт.
Он сел на край кровати, лицом ко мне, но не сделал даже попытки развязать веревки.
— Где Нина?
— В соседней комнате. Связана, как и ты, и на двери висит табличка «Не беспокоить».
— Она будет кричать, когда проснется. И ты не поверишь, как громко.
— Только не с кляпом во рту. И если ты хотя бы попытаешься набрать в грудь воздуха, я ударю тебя так, что ты не придешь в себя неделю, а может быть, и вообще никогда.
— Что ты делаешь, Джон? Что с тобой?
— Ничего, — ответил он. — Просто не хочу, чтобы вы мне помешали.
— Помешали чему? Убивать?
— Кого, по-твоему, я убил?
— Например, Питера Ферильо.
Он фыркнул.
— Да. Я его убил, это правда.
— А кого еще?
— С чего ты взял, что есть кто-то еще?
— А зачем ты тогда спрашиваешь? Это ты убил женщин? Ты убил Джессику и Кэтлин, чтобы отомстить Полу?
— Прекрати его так называть. Он не заслуживает имени.
— Но оно у него есть, и он к нему привык. Ты убил их или нет?
— Ты действительно думаешь, будто я могу убить женщину?
— Какая разница? А мужчин убивать нормально? Если так рассуждать, то ты мало чем отличаешься от Пола. Ты ударил девушку Ферильо так, что она получила сотрясение мозга. Как это соотносится с твоей новой моралью?
— Этого я делать не собирался. Я знал, как я намерен поступить, чтобы заставить Ферильо говорить, и просто слегка перенервничал. Ее я оставил там, где ее должны были быстро найти.
— Ты прямо-таки принц. А после того, как он все сказал, он должен был умереть, так?
— Да. Как только я выяснил, что в Лос-Анджелесе он помогал организовывать доставку девочек в руки убийц. Возможно, он думал, что из них просто готовили малолетних проституток — так он, по крайней мере, утверждал. Но, знаешь ли, мне этого вполне хватило.
Судя по выражению лица Джона, он либо не мог, либо не был готов вновь мысленно представить себе смерть Ферильо от собственных рук.
— Джон, развяжи меня. Ради всего святого.
Он покачал головой.
— Ни в коем случае. Ты станешь мне мешать. Ты просто не способен на то, на что способен я.
— Пошел ты…
Неожиданно он ткнул пальцем мне в лицо.
— Помнишь, в последний раз? Извини, может, я чего-то не понимаю, но разве ты убил того, кто расчленил мою дочь, когда он был прямо у тебя на мушке?
Ответить я не смог. Я знал, что я этого не сделал.
— Он здесь, да?
— Да, — ответил Джон. — Он кое-что здесь ищет, поскольку верит, что это ему во многом поможет.
— Он провалился. Верно? Он больше не крупная шишка среди подонков. Его прогнали прочь и теперь хотят его смерти.
— А ты не так глуп, должен признать.
— Расскажи обо всем, Джон. У меня есть право знать. И либо развяжи меня, либо принеси выпить. Здесь холодно.
Он направился в ванную. В темноте послышался звон, затем он снова появился с маленьким стаканчиком, на два дюйма наполненным янтарной жидкостью. Я открыл рот, и он наклонил стакан. Я закашлялся, но внутри сразу стало тепло.
Он отступил назад и, подойдя к окну, некоторое время смотрел на автостоянку.
— Он ведь наверняка здесь не живет?
— Жил, вместе с каким-то другим парнем. Я приехал сюда вечером, но его уже не было. Но он до сих пор где-то рядом.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что он свихнулся. Он думает, будто нашел какой-то магический способ переделать весь мир так, как хочется ему.
— Что? И что же это?
Он покачал головой.
— Ты не поверишь.
— Ты знаешь, что убитые женщины — из приемных семей, тех, где он жил в детстве?
— Да. Я нашел людей, которые им занимались. И разговаривал со старухой в Сан-Франциско. А потом сложил два и два.
— Но почему Ферильо?
— Он был прикрытием для «соломенных людей», одним из многих по всей стране. В свое время они помогли ему уйти от правосудия. Не думаю, что он вообще догадывался об их истинной сущности, но оказывал им услуги, отмывая деньги посредством своего ресторана. Квартира, в которой он умер, принадлежала человеку по имени Джордж Дравецкий. Дравецкий занимается строительством и очень богат. У него не было своего дома в Холлсе, но он подавал первоначальную заявку и внес необходимую сумму. Он один из них.
— Как ты все это узнал?
— Я хорошо знаю свое дело.
— Ты больше не полицейский и отказался привлекать к этому Нину. Так где ты черпаешь информацию?
— От одного парня, с которым в свое время вместе работал в Лос-Анджелесе. Когда-то у него была привычка заимствовать из вещественных доказательств по делам о наркотиках чуть-чуть для личного употребления. Ничего особенного, но он человек честный, к тому же взрослел и просто не хочет, чтобы об этом стало широко известно. И потому он делает то, о чем я его прошу.
— Случайно, не Дуг Олбрич?
Джон коротко улыбнулся. Зрелище было не из приятных.
— А ты совсем не глуп.
— Нет. Просто склонен доверять не тем, кому следует, особенно если считал их друзьями. Олбрич знает про все остальное?
— Нет. Он всего лишь коп.
— Ты добрался до Дравецкого?
— Да. Он подтвердил то, о чем я уже начал догадываться. Ты понятия не имеешь, чему нам приходится противостоять.
— Думаю, что имею.
— Нет, не имеешь. Я упомянул про Роанок, чтобы посмотреть, не намекнет ли это тебе хоть на что-нибудь. Я наблюдал за тобой, ища хоть какой-то знак того, что ты сам что-то сообразишь, но ничего не заметил. Как так может быть, Уорд? Чем ты занимался все это время?
— Пытался остаться в живых.
— То есть прятался. Зачем? Стоит тебе понять, что представляют собой эти люди, — и пути назад уже нет. Уже нельзя просто сидеть, смотреть телевизор и отрываться по полной. Нет больше счастливых семей, прогулок вдоль берега, нормальной жизни. Ничего уже не сделаешь, и некуда больше идти.
