Тара Янцзен - Безумно холодный
Наблюдая за тем, как она входит в его лофт, он попытался, да поможет ему Бог, попытался найти хоть что-то в ее костюме, лице, личности, характере или внешности, что не вызывало бы в нем ненависти — потому что именно она станет бабушкой его детей.
Эта мысль вызывала приступ тошноты.
Вместе с ней вошла лейтенант Лоретта Брэдли, и, когда Мэрилин остановилась, приняв вызывающую позу посреди его гостиной, лейтенант прошла дальше в одиночестве. Она была крупной женщиной, не полной, просто высокой и крепко сбитой, нос ее был слишком велик, но золотисто-карие глаза отличались поразительной красотой. Волосы она стригла коротко и всегда красила их во всевозможные оттенки красного. За всего годы знакомства он видел, как они менялись от цвета каштана до морковки, а однажды стали почти розовыми.
Никто над этим не насмехался.
— Кристо, — спокойно произнесла она.
— Лоретта, — ответил он на приветствие.
— У меня имеется орден на твой арест и Ремингтон.308, сплошь покрытый твоими отпечатками, который мы нашли в Ботаническом саду позапрошлой ночью.
Вот отстой.
— Зачитай ему права, Карл.
Пока Карл зачитывал ему права, Хокинс перевел дыхание и пораскинул мозгами над неверодерьмоятным развитием событий.
— Я стрелял из Ремингтона.308 только один раз — в Куантико, три месяца назад.
Лоретта, не моргнув, встретилась с ним взглядом.
— Дилан подумал точно так же.
Дилан. Значит механизм заработал, и лейтенант, очевидно, готова чуть замедлить процесс, давая Дилану шанс вникнуть в ситуацию.
— Итак, — продолжила она, — Дилан позвонил одному вашему общему другу. Ганни Хаузер? И этот Ганни сказал, что пистолет украли, почти сразу после твоего визита.
— Так почему же ты здесь? — Хокинс посмотрел прямо на Мэрилин Деккер прежде, чем встретиться взглядом с Лореттой — и увидеть искреннее сожаление.
— Ты знаешь правила. Нам все равно положено станцевать. Так что ты выбираешь: драму с наручниками или тихий отход?
Ему хотелось крикнуть что-нибудь непристойное, врезать кулаком по стене, а потом схватить Мэрилин Деккер за горло и трясти ее, пока не посинеет.
— Без драм.
— Сдай свое оружие, пожалуйста.
Он отдал ей Глок.
— Ты позвонил Франческе?
— Она уже едет сюда.
— Ну, позвонишь ей еще раз из участка. Уверена, она не будет возражать против дополнительного путешествия. Как она выставляет тете счет? По миллисекундам? — невозмутимо спросила лейтенант.
— Обхохочешься, Лоретта.
Посмотрев вниз, он заметил, как подернулся уголок ее рта — это его разозлило. Это не смешно. Это ужасно.
— Ладно. Пошли.
Он повернулся и на долю секунды встретился глазами с Кэт прежде, чем перевести многозначительный взгляд на Алекса. Он надеялся, что его послание кристально ясно, и, судя по безумному взгляду, полученному в ответ, оно было получено: если что-то случится с ней, что-то определенно случится с тобой.
КАТЕ ВДРУГ пришло в голову, что в присутствии Мэрилин было нечто тонизирующее. Во-первых, при матери у нее никогда не случалось проблем с дыханием. Никогда. Она просто не решалась часто дышать. Эмоциональные кризисы лучше переживать в кругу друзей и любимых — тех, кто заботиться о тебе больше, чем о себе самом. В этом плане, ее мать оказывалась за бортом. Еще одним преимуществом присутствия Мэрилин были неизменные правила игры. Они всегда сохраняли однозначность. Им всегда следовали все заинтересованные стороны. Вежливость — благодетель выше истины. Украшение дневного порядка.
Кэт была так рада, что оделась в черное.
— Катя, серьезно, ты слишком стара для подобных штучек. — После нескольких секунд злорадства, вызванного уходом Хокинса, Мэрилин обратила свое внимание к дочери. — Этот человек — преступник в лучшем случае, в худшем — убийца. И мне плевать, что там говорилось в оправдательном приговоре. Мне казалось, что ты выучила этот урок. То, как настойчиво ты липнешь к нему, стоит тебе оказаться хоть в сотне миль от родного штата — штата, прошу тебя не забывать, который дал нам шанс служить столице нашей родины — отвратительно, да, отвратительно.
Боже, ее мать, воистину, была просто поразительной. Она привела морскую пехоту, чтобы отчитать дочь.
— Я действительно думала, что ты в опасности. Этот мужчина не тот, кем кажется.
— Не тот? — Сыграла дурочку Катя. Мэрилин никогда не ожидала от нее многого, и со временем она поняла, что самое лучшее — соответствовать ее ожиданиям. Радар ее матери так и не отметил огромного успеха художественных галерей. То была изысканная, интеллектуальная, культурная карьера, которая полностью соответствовала имиджу Мэрилин как изысканного, интеллектуального и культурного политика — никакой другой оценки не существовало. Подобный успех был излишне приземленным в глазах Мэрилин, поэтому Катя оставляла его при себе.
Ее матери это было неинтересно.
— Нет, дорогая моя. Не тот. О, я так скучала по тебе. — Мэрилин пошла к ней навстречу, раскинув руки в стороны, и Кэт постаралась собраться с силами и подготовиться к этому формальному объятью, воздушному поцелую — зависанию над каждой из щек, которое гарантировало, что никто не смазал помаду и не оставил ее следы на коже. То была старая пьеса, сценарий которой носил название «Приветствие». Она всегда следовала за «Нравоучением», и никогда не предшествовала ему.
Мэрилин всегда начинала с наставлений. Наставления создавали комфортную для нее атмосферу. Ей нравилось указывать людям, что делать, и она всегда была права — осознание этого приносило ей безграничный комфорт.
Конечно, все это доставляло окружающим страдания, но Мэрилин не особо заботили чужие чувство — ведь ее собственные были куда интереснее.
Катя вытерпела фальшивое прикосновение губ к своей щеке. Вытерпела и легкое сжатие плеч. Когда все закончилось, Мэрилин снова обошла стол, чтобы встать перед прилавком.
— Не волнуйся, дорогая. Очевидно, этот мужчина некоторым образом очарован тобой, но об этом можно позаботиться, — продолжила ее мать, и на секунду Кэт засомневалась, сможет ли удержать в норме свое дыхание, как сильно бы ни старалась. Материнские представления о том, как нужно «позаботиться», стали ее самым страшным кошмаром.
Вернее, они были ее самым страшным кошмаром. Арест Хокинса, случившийся три минуты назад, стал ее самым страшным кошмаром. И она не собиралась сидеть на попе ровно, пока он отправляется в тюрьму. Самое полезное, что она могла сделать для него, — занять мать и удерживать ее как можно дальше от него, позволить ей решить, что ситуация находится под ее контролем. В противном случае, Мэрилин стала бы куда менее управляемой и куда более опасной.
И Кэт нужно было сделать телефонный звонок — один единственный.
Она уже, было, потянулась за мобильником, как заметила излишнее возбуждение матери. Тревожная дрожь пробежала вниз по позвонкам. А, взглянув на материнскую свиту, состоявшую из четверых мужчин и одной женщины, она заметила, что все они настороженно следят за каждым движением матери, словно предвидят катастрофу. В двух мужчинах Кэт узнала помощников; женщина, Линда Гудрич, была персональным ассистентом. Другие двое мужчин выглядели как телохранители, но не нанятые со стороны, а правительственные.
— Ты должна знать, что вспылыли кое-какие улики, — сказала Мэрилин, меряя шагами небольшое пространство посреди лофта. Голос ее был натянутым, сдержанным.
Эти слова были явно обращены к Кате, и из обострившегося чувства самосохранения она ответила:
— Улики?
— Да. — Короткое, отрывистое слово. — Вот почему все это стало так важно, так чрезвычайно необходимо.
Катя припоминала, что ее мать совсем недавно уже употребляла это словосочетание: в новостях, когда потворствовала военному захвату армией Соединенных Штатов какой-то маленькой страны Третьего мира. Чрезвычайно необходимо.
— Ты должна знать, что я это просто так не оставлю, — голос ее матери задрожал, и Кэт начала понимать, почему ее помощники выглядят столь нервными. Дрожащие сенаторы — опасные сенаторы, а от слова «не оставлю» веяло катастрофой. — Ты должна была сказать мне, Катя. Тебе следовал мне все рассказать. О нем могли бы позаботиться еще в тюрьме.
О, Боже. Тревожный сигнал взвыл на полную мощность. Вот опять появилось что-то, о чем ее мать могла «позаботиться», и это «что-то» явно имело отношение к Хокинсу. Нервный холодок на позвонках рос, грозя превратиться в огромную приливную волну.
— Точно так же, как он позаботился о том мужчине в Кэньон Сити. — Ее мать развернулась на одном месте и прошла к другому концу кофейного столика. — Не о том, которого он убил открыто, а другого.
— О ч-чем, черт возьми, ты говоришь? — едва выдавила она, ей вдруг стало трудно дышать.
