Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
— Там ровно килограмм? — спросила она мимоходом.
— Приблизительно, — ответил я. — Покажу тебе.
— Ты чертовски… — И она осеклась. Ее внимание захватило то, что предстало ей в зеркале заднего вида.
Я наполовину обернулся, пытаясь выяснить, что ее заинтриговало.
— Кто это?
Темный фургон свернул с шоссе и стал спускаться по дороге вслед за нашим шлейфом пыли.
— Хрен его знает, — выругалась она. — Либо они едут ко мне, либо сбились с пути. Эта дорога никуда не ведет, кроме как к моему дому.
У меня зачесалась голова. Я скреб ее слишком сильно и долго.
— Машиной какой марки пользуются лягушатники?
— Не знаю, — пожала плечами Мэри. — Не видела.
— Сколько было лягушатников? Двое?
— Трое.
— Трое?! — воскликнул я. — Как это могло быть?
— Что ты имеешь в виду?
Я замотал головой. Вероятно, она ошиблась, но это не имело значения. Становилось все более очевидным, что я позволил заманить себя в западню и не мог понять, где совершил промах. Легкость, с которой я доверился Кровавой Мэри, зная, что она общалась с Жан-Марком, была, возможно, первой из моих сегодняшних ошибок. Весьма вероятно, что мне придется в самое ближайшее время скрыться. Я ощущал себя крысой, загнанной в угол. Снова обернулся, машина следовала за нами.
— Брось паниковать, — проворчала Мэри. — Это просто заблудившийся турист. Они часто здесь ездят и, убедившись, что это тупик, возвращаются на шоссе.
— А если это не туристы?
— Ладно, почему бы нам не остановиться и не подождать их? — предложила Мэри, как блондинка из второсортного фильма. — Если они туристы, мы скажем им, что эта дорога ведет в никуда.
— Прекрасно, — пробормотал я, — а что, если это Жан-Марк?
Она покачала головой:
— Это не может быть он. Как бы он узнал, где мы находимся?
— Да, верно. Как бы он узнал?
У меня возникла идея.
— Здесь есть какой-нибудь поворот, за которым мы могли бы укрыться, пока его машина поедет мимо?
— Нет, — ответила она, вздрогнув, когда маслосборник лязгнул о валун.
С тех пор, как утром мы покинули полицейский участок, меня не оставляло ощущение настороженности. Я не мог припомнить какую-нибудь подозрительную машину на автомобильной парковке. Возможно, я заметил фургон Жан-Марка, но этот темный фургон не подавал сигналов.
Совсем не подавал.
Ни единого сигнала.
Одно звяканье.
Как раз в переднем отсеке моего мозга, в зоне, куда я потерял доступ с тех пор, как в заднем контролирующем отсеке стала нарастать подозрительность, был зафиксирован фургон темного цвета, двигавшийся передо мной. Вот все, что можно было констатировать. Время и место оставались неизвестными. Следовало бы проверить мои впечатления.
— Поверь, это просто туристы, — проворчала Мэри, глядя в зеркало заднего вида.
Я смог вспомнить машину, проехавшую впереди меня. Два бледных лица…
— Когда подъедем к твоему дому, я обойду его сзади и убегу за реку. Ты же войдешь в дом и будешь ожидать их прибытия. Если они туристы, замечательно. Если кто-нибудь еще, скажи, что я остался в полицейском участке.
Мы выехали на прямой короткий отрезок пути к дому. Солнце перевалило через горный хребет и разогнало туман, осветило, словно прожектор, участок Мэри. Я останусь в укрытии, пока не уйдут незваные гости, и проведу там время, пересматривая свои краткосрочные цели. Одна из новых задач будет состоять в том, чтобы уговорить Мэри оставаться дома, пока я отлучусь с ее деньгами, машиной и кокаином. Это требовало воображения.
Проехали мимо будки с генератором под пыльной смоковницей. Как раз тогда, когда стало слишком поздно что-либо делать, кроме как кричать, я поднял голову. Хотел крикнуть ей остановиться, остановиться хотя бы на мгновение и подождать, пока я выберусь из машины, потому что обстановка менялась слишком быстро, чтобы в ней разобраться, и что-то складывалось совсем не так, как надо. Две фигуры двигались к машине, обходя ее спереди, в то время как Мэри что-то кричала, а я пытался жать на замок дверцы даже тогда, когда они ее открыли и волокли меня наружу. Они накинули мне на шею мою тенниску и бросили на землю. Перекатываясь по земле и щурясь от яркого света, я прикрывал одной рукой глаза и лицо, видел торжествующие усмешки Бенуа и арапчонка. Извиваясь в пыли, как пронзенная змея, ругал хриплым голосом Мэри:
— Ты мерзкая сука!
Она ловила мои взгляды, раскрыв наполовину рот и качая головой, словно увидела кого-то, пораженного молнией.
— Клянусь, я не знала.
Рядом стоял Жан-Марк.
— Тащите его внутрь дома! — крикнул он. — Кто-то еще идет сюда.
Они поставили меня на ноги, впились пальцами в мои вялые мышцы.
— Откуда я знаю, кто это? — кричала по-английски Мэри, когда Жан-Марк тащил ее из машины.
Когда меня втолкнули в заднюю дверь, я заметил, что она не особенно прибралась в доме. Фотографии, книги, шифоновые платки в большом количестве были разбросаны по полу. Мэри влетела в комнату вслед за мной и пожаловалась, ловя воздух:
— Боже! Меня ограбили.
Раздался звук смачной затрещины с одновременным вздохом, Жан-Марк ударом тыльной стороны руки заставил Мэри растянуться на полу.
— Заткни пасть и ступай туда.
Я почувствовал злобный взгляд, который она бросила на своего обидчика. Однако она смолкла и проползла на коленях ко мне.
— Глупая корова! — проворчал я. — Видишь, что теперь с нами!
Бенуа был сосредоточен, но нервозен.
— На колени, — скомандовал он. — Руки за голову. Лицом к стене.
Я выполнил, что было приказано.
— Ты вывернешься наизнанку, когда узнаешь, где кокаин, — продолжал я ворчать, словно это могло чему-нибудь помочь.
— Заткните глотку этому ублюдку! — взорвался Жан-Марк. — Суньте ему в пасть что-нибудь.
Арапчонок подбежал на скрипучих резиновых подошвах и, схватив за волосы, откинул мою голову назад.
— Ешь, — процедил он сквозь зубы, запихивая в мой рот вонючее кухонное полотенце.
Я чувствовал, что Бенуа стоит позади меня. Не было сомнений, что ничто не сможет отвлечь его внимание. Сообщники были озабочены появлением неизвестного фургона.
— Ты видишь их, — прошептал Жан-Марк.
— Да, они остановились.
— Что они делают?
— Ничего.
— Что ты имеешь в виду, черт возьми, под словом «ничего»? — взвизгнул Жан-Марк.
— Ничего, — повторил арапчонок. — Они просто… ждут… ходят вокруг.
Теперь я изменил свое мнение о темном фургоне. Хотел, чтобы его пассажиры зашли в дом.
— Они уходят.
— Уходят? — переспросил Жан-Марк. — Ты уверен?
— Уходят, — подтвердил арапчонок.
Я почувствовал, как сжались мои внутренности, как кровь хлынула от конечностей к моим жизненно важным органам. Закрыл глаза, склонил голову и задержал дыхание. Меня ожидало первое из необозримого числа тяжелых испытаний.
Как оказалось, первым испытанием стал удар подушкой, но он имел определенный смысл.
— Встань и сядь здесь, — приказал Жан-Марк. В его голосе смешались ярость, злоба, насмешка и удовлетворение.
Я поднялся, прошел к столу, не отрывая взгляда от его загорелого лица.
— Не смотри на меня так, — сказал он угрожающим тоном. — Тебе следует быть учтивым.
Я опустился в кресло. Мое тело сковала свинцовая усталость.
— Для чего?
Для чего? Как говорил Жан-Марк, ситуация в Кадисе не вернется. Может, я ударился головой в нужном месте, когда меня тащили из машины, или к моему опыту что-то, наконец, прибавилось, но, когда я изучал вспученную осыпающуюся поверхность стены и прислушивался к нервной перебранке похитителей, с моих глаз спала пелена на время достаточное для того, чтоб усвоить истину. Эта истина заключалась в том, что мир, в котором я привык жить, пришел к концу. Что бы я сейчас ни предпринял, это не могло спасти меня от смерти, поскольку она была предопределена восемь дней назад, а я был слишком толстокож, чтобы понять это. Мне следовало умереть, а мое имущество должно было перейти в руки моих убийц. Кокаин излучал нездоровье и неудачу, как краденые стержни из плутониевого русского реактора. Даже если бы я преуспел в бегстве от лягушатников, кокаин, видимо, продолжал бы заражать меня и приносить несчастье всем людям, которые попадали в искрящийся круг его вредоносного воздействия. Он был прекрасен, изумителен и ужасен. Он владел моей волей настолько, что даже сейчас, если бы меня поставили перед выбором: кокаин или свобода, я бы предпочел все-таки первое.
Жан-Марк стоял рядом со мной, опершись обеими руками о стол. Он был так близко, что я мог видеть пятна на его манжетах, обонять запахи пота и солярки, исходящие от его рубашки. Его фургон работал на дизельном топливе.
— Итак, где кокаин?
— Там, снаружи, — сказал я, — сейчас схожу и принесу. Перед этим скажи мне кое-что. — Возможность получить от него ответ была пятьдесят на пятьдесят. Такое всегда происходило в кино перед развязкой.
