Андерс Рослунд - Ячейка 21
Шесть, а может быть, и все семь комнат. Высокие потолки, изразцовая печь почти в каждом углу, толстые ковры на великолепном паркете.
Но больше всего поражала пустота.
Свен невольно сдерживал дыхание.
Как будто он потревожил чей-то покой. Хотя никого тут не было. Он в жизни не видел ничего более заброшенного, чем эта квартира. Огромная, сверкающая чистотой и пустая.
Эверт сидел в комнате, представлявшей собой нечто вроде библиотеки. Она была меньше остальных, две стены покрыты книжными полками от пола до потолка. Старое кресло черной кожи, рядом зажженный торшер.
Свен заметил не сразу. Настолько это выбивалось из общей картины. У двери висела в рамке вышитая золотом на красном фоне надпись «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА!». Возле нее – два черно-белых снимка: мужчина и женщина в полицейской форме, оба лет двадцати.
Огромная, просто необъятная квартира. И в самом центре – две фотографии с рождественской вышивкой.
Эверт посмотрел на него, вздохнул. И жестом пригласил наконец войти. Он подтолкнул к Свену скамейку, которая стояла недавно у него под ногами. Свен придвинул ее к себе и сел.
Перед его приходом Эверт читал книгу. Свен попытался прочесть название, чтобы хоть как-то завязать разговор, но книга лежала на столике обложкой вниз. Он снова встал, ткнул пальцем в коридор, по которому только что шел:
– Эверт, что это?
– Ты о чем?
– У тебя что, всегда все это было?
– Да.
– Я никогда не видел ничего подобного.
– Я все меньше провожу здесь времени.
– Да одна твоя прихожая – как все наши квартиры!
Эверт Гренс кивком снова пригласил его сесть. Закрыл книгу, подался вперед, лицо его налилось краской. Пустая болтовня была ему не по душе.
– У нас сегодня воскресный вечер или как?
Свен не ответил.
– Начало девятого, так ведь?
Он и не ждал ответа.
– Так есть у меня право побыть в одиночестве? Или нет?!
Молчание было ему ответом.
– Какого черта ты вламываешься ко мне?
Свен Сундквист перевел дыхание. Такие вспышки гнева он видел и раньше. Но не страх. В этом он был уверен. Раньше Гренс никогда не выказывал страха. А сейчас он сидел в своем собственном кресле, и ему не удавалось скрыть свой страх за агрессивностью.
Свен посмотрел на комиссара:
– Скажи, Эверт. Ты знаешь, какой тяжелой иногда бывает правда?
Его больше не заботило, хочет ли Эверт, чтобы он сидел. Он встал. Посмотрел в окно, провожая взглядом машины, которые двигались от одного красного сигнала светофора до другого. Сделал пару шагов по комнате и прислонился к стене с книгами.
– Ты тот человек, с которым я провожу почти все дни. Больше, чем с женой. Больше, чем с сыном. И я не развлекаться сюда пришел. Я тут потому, что у меня нет другого выхода.
Эверт Гренс откинулся на спинку кресла и внимательно смотрел на Свена.
– Ложь, Эверт. Дьявольская ложь!
Тот не пошевелился. И не сводил с него глаз.
– Ты солгал. И я хочу знать почему.
Эверт Гренс фыркнул:
– Никак у меня тут прокурор завелся?
– Я хочу, чтобы ты ответил на мои вопросы. Фыркать и обзываться можешь сколько угодно. Я готов.
Он снова отошел к окну. К огням машин, которые двигались все медленнее. Так хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.
– Я взял больничный на два дня.
– Однако стоишь тут вполне здоровый и играешь в допрос.
– Я не был болен. Я ездил в Литву. В Клайпеду. Меня послал Огестам.
Свен Сундквист предвидел это. Он знал, что сейчас Эверт вскочит и заорет:
– Чертов прокурор! В Литву! За моей спиной!
Свен подождал, пока тот откричится.
– Присядь-ка, Эверт.
– Да пошел ты!
– Сядь, я сказал!
Эверт Гренс поколебался, посмотрел на Свена и уселся снова, положив ноги на скамеечку.
– Я встретился с Аленой Слюсаревой. В аквариуме, это такой аттракцион для туристов в Клайпеде. Нам нужно было, чтобы она рассказала, как по просьбе Лидии Граяускас она пронесла в Южную больницу пистолет и взрывчатку.
Свен выждал. Реакции не последовало.
– О том, как она переговаривалась с ней из больницы. По мобильному телефону.
Он посмотрел на человека в кресле.
Скажи хоть что-нибудь!
Отреагируй!
Только не смотри на меня так!
– И перед тем как расстаться со мной в китайском ресторане, она задала мне странный вопрос. Она спросила, зачем я спрашивал ее обо всем этом. Потому что она уже все рассказала. На допросе. Другому шведскому полицейскому.
Тишина.
– Не молчи, Эверт.
Ни слова в ответ.
– Скажи хоть что-нибудь!
Эверт Гренс рассмеялся. Он хохотал до слез.
– Ты хочешь, чтобы я что-то сказал? А что я скажу? Что два сопляка в погонах так ни хрена и не поняли?
Он засмеялся еще громче, отирая слезы рукавом.
– Ну, про Огестама я все знаю, каков он гусь. Но ты-то, ты! Ты как можешь быть таким молокососом?
Он взглянул на незваного гостя, который позвонил в восемь часов вечера в воскресенье, в самый разгар его законного уединения.
Он продолжал смеяться, теперь тише, качая головой:
– Преступница, Граяускас, погибла. Пострадавший, Нордвалль, погиб. И кому какое дело, зачем да почему. По крайней мере народ, налогоплательщиков наших, которые нам зарплату платят, это не интересует!
Свен Сундквист так и стоял у окна. Заорать? Перекричать его, чтобы не слышать, что он несет? Нет: он же знал, что скрывается за этим напором. Страх.
– Эверт, это и есть твоя правда?
– Нет, Свен, она твоя.
– Нет. Никогда. Видишь ли, мы с ней тогда не закончили разговор. В аквариуме. Потом мы встретились в ресторане. В центре Клайпеды. И Алена Слюсарева рассказала мне, как их с Граяускас три года возили по всей Скандинавии. Как товар. Про двенадцать палок в день. Про тюрьму, рабство, унижения – я словно сам все это испытал. На собственной шкуре. Рогипнол, чтобы забыться, водка – чтобы отключиться, чтобы выжить с этим стыдом в душе, потому что он никогда их не оставит.
Эверт встал и направился к двери. Он махнул Свену, чтобы тот следовал за ним.
Свен кивнул, но пошел не сразу, сперва остановившись у фотографий двух полицейских – девушки и парня, – у которых вся жизнь еще впереди. Особенно его глаза. Свен не мог оторваться от них – такие живые. Таких глаз у него он никогда раньше не видел.
Они не соответствовали этой квартире.
Сияли, были полны жизни.
Здесь же вокруг только пустота, словно однажды все замерло.
Он оставил в покое фотографии и вышел из библиотеки в бесконечный коридор, миновал две комнаты и вошел в третью – кухню. Точно о такой мечтала Анита – достаточно просторная, чтобы готовить, и достаточно уютная, чтобы посидеть и поговорить.
– Голодный?
– Нет.
– Кофе будешь?
– Нет.
– А я выпью.
Он поставил ковшик на плиту, и она загорелась красным неоновым светом.
– Плевал я на твой кофе.
– Ничем ты не лучше остальных, Свен.
Свен Сундквист выжидал, набираясь сил и смелости, чтобы пройти через это.
– А еще она рассказала, как они сюда приехали. О путешествии на борту корабля. О том, кто их туда заманил. Я знаю, Эверт, я знаю, что ты знаешь кто.
Вода закипела. Эверт Гренс выключил конфорку, налил полную чашку и размешал в ней две ложки растворимого кофе.
– Ах вот как.
– А что, разве не так?
Гренс взял чашку и переместился на другую половину кухни, в столовую зону: шесть стульев у круглого стола. Его лицо было пунцовым, и Свен не мог решить отчего – от злости или от страха.
– Ты понимаешь, Эверт? Этого недостаточно! Рогипнола и водки недостаточно, чтобы отключиться! Так они нашли другой способ. Лидия Граяускас «отключала» тело. И тогда они входили не в нее, понимаешь?
Эверт Гренс детально изучил чашку и отпил уже половину, но так и не произнес ни слова.
– А Алена Слюсарева, та наоборот: чувствовала тело, которым они пользовались, но зато не видела их лиц. Они были для нее – никто.
Свен шагнул вперед, забрал у Эверта чашку и заставил его сесть:
– Но ты ведь знал это, Эверт? Был же их рассказ. На кассете.
Гренс посмотрел на свою чашку, на руку Свена и продолжал хранить молчание.
– Я изучил все материалы дела. Я видел, что что-то не сходится. У нее была с собой кассета. Там, в пакете. Потом я видел фотографии – эксперты сняли ее на полу в морге. Тогда я позвонил Нильсу Крантцу, а он сказал, что передал ее тебе.
Эверт Гренс протянул руку к чашке, Свен отдал ее ему, тот допил остатки и снова спросил Свена, не хочет ли он кофе. Тот снова отказался. Так они и стояли по обе стороны стойки с ножами, половниками и разделочными досками.
– Где здесь телевизор?
– Зачем тебе?
Свен вышел из кухни, дошел до входной двери. Забрал сумку, которую оставил рядом с ботинками, и вернулся обратно.
