Катерина Кириченко - Отстегните ремни
Звонок прогремел еще раз, прямо у меня над головой. Я опять чуть не подпрыгнула от неожиданности.
А, будь уже что будет, к черту!
— Кто там? — спросила я тихо.
— Это я! — обрадовался женский голос за дверью. — Светлана. Я вам сегодня дойти помогла, когда вы в обморок упали.
Тьфу ты, господи!
У меня вырвался вздох облегчения.
— Отойдите, пожалуйста, подальше от двери, я вас разгляжу, — попросила я.
Она сделала шаг назад, и в глазке показались химическая завивка, висячие серьги с крупными камнями и мокрый капюшон дождевика. Лестничная клетка тоже вошла в кадр и оказалась совершенно пустой.
Пошуровав замком, я открыла и впустила промокшую женщину в квартиру, затем тщательно вновь забаррикадировалась на все замки и только тогда вопросительно уставилась на гостью.
— Вы сказали, что одна в Москве. С ребенком и больная. И продукты купить не успели. А я тут недалеко живу, — словно оправдываясь, сказала она. — Купила фарша, наготовила котлет и решила отнести вам. Мне одной столько не съесть. А вы хоть поедите нормально, глядишь — быстрее выздоровеете.
Освободившись от туфель и поставив сушиться открытый зонт, она хозяйственной походкой прошла мимо меня на кухню, оставляя на паркете влажные следы от промокших насквозь эластичных носков. Я машинально отметила, что на левой пятке у нее поехала стрелка, и прошла за ней в гостиную, зачем-то подтирая подошвой кед следы на чужом паркете. Остановилась при входе на кухню, подперев плечом косяк двери.
Я не верила своим глазам.
Светлана оказалась моложе, чем мне показалось днем. Лет сорока с небольшим, слегка полноватая и высокая, с большими руками с полустертым маникюром, она смущенно огляделась по сторонам и, остановившись у барной стойки, стала выкладывать из сумки несложную свою стряпню. Голодный ребенок тут же подскочил к продуктам и стал жадно высматривать что-нибудь вкусное.
На деревянной барной стойке появилась бережно завернутая в фольгу тарелка с котлетами, знакомая мне с детства красно-золотая пачка печенья «Юбилейное», кусок сыра, полбатона хлеба, банка из-под маринованных огурцов, заполненная чем-то жидким, похожим на суп, упаковка чая в пакетиках, банка варенья, полплитки шоколада «Аленка», полиэтиленовый пакетик с домашними блинчиками, вареная картошка в мундире, половина огурца, пара помидоров и кучка яблок. Видно было, что женщина хорошенько порылась в собственном холодильнике и принесла лучшее, что в нем нашлось.
Я завороженно смотрела на растущую на моих глазах кучу еды и молчала, абсолютно пораженная происходящим.
— А у вас вроде бы днем волосы были совсем черного цвета? — спросила Светлана удивленно.
Я очнулась от шока и скосила глаза на висевший на спинке стула парик.
— А-а-а, да… Парик ношу.
Женщина удивилась:
— С такими роскошными волосами — и парик зачем-то?
Она окинула быстрым и неожиданно пронзительным взглядом наше жилище и посмотрела мне прямо в глаза.
— У вас случилась какая-то беда? Да не темните вы, и так все видно. Я от доброго сердца помочь пришла. Вы можете мне полностью доверять.
Я совершенно обалдела от того, с какой расслабленной непринужденностью чужая женщина лезет в мою частную жизнь. При других обстоятельствах я бы, наверное, разозлилась и возмутилась такой беспардонностью. Но в этой гостье, пришедшей ко мне вечером, после работы, по жуткому ливню, да еще с сумкой, полной ее собственной еды, чувствовалась такое искреннее участие и почти материнское сопереживание и забота, что я сдалась.
Устало опустившись на диван, я кивнула, что да, мол, в общем, случилась небольшая беда, можно и так сказать, попыталась поднять голову и проявить мужество и улыбнуться, но вместо этого неожиданно для себя вдруг заплакала. Причем заплакала как-то сразу слишком сильно. Как будто давно ждала такой вот женщины, которая присядет рядом со мной на краешек дивана и будет гладить меня по сотрясающимся от рыданий плечам и голове, и молчать до тех пор, пока мои слезы не кончатся сами, а вместе с ними не выплеснется весь стресс, душивший меня последние сутки.
Час спустя, сытые и почти счастливые, мы все втроем пили чай с блинчиками и малиновым вареньем («Сейчас пропотеете, и болезнь к завтрашнему дню полностью пройдет» — пообещала мне Светлана).
Жизнь опять налаживалась. Как немного, в общем-то, надо человеку, чтобы опять найти в себе силы противостоять обстоятельствам и даже находить в них что-то, способное вызвать улыбку, пусть поначалу только грустную, но — улыбку! Человеческое тепло и участие, возможность выговориться и крепкий чай с малиновым вареньем. У меня не возникло никаких иллюзий, что мои проблемы удастся переложить на чьи-то плечи, но теперь я чувствовала, что у меня есть силы жить дальше. Я подмигнула Даше и налила чай в четвертую чашку, поставленную напротив принимающего участие в чаепитии Васи.
Светлана сидела на стуле вполоборота ко мне, закинув ногу на ногу и все время зачем-то разглаживала цветастую юбку на полном колене. С непривычной для меня откровенностью близкой подруги она поведала мне историю своей непростой жизни.
Родившаяся в арбатских переулках в семье профессора химии и преподавательницы французского языка, она ходила в хорошую школу и собиралась пойти по стопам матери, отдав свое сердце французской литературе. Но, как говорится, сердце — орган капризный и приказов не принимает. Вместо завидного Иняза сразу после окончания школы не внявшая уговорам родителей Светлана вышла замуж за веселого и бесшабашного будущего химика, студента ее отца, частенько бывавшего у них в доме, и вскоре родила ему двойню. Вопрос об институте как-то сразу же отложился на неопределенный срок, и Светлана погрузилась в проблемы пеленок и детского питания. Близнецы росли шумно и весело, а любимый муж после защиты диплома поступил в аспирантуру, и Светлана разрывалась, не зная, кому из трех мальчишек, оказавшихся у нее на руках, она нужна больше. Французская литература присутствовала в ее жизни все меньше и меньше, вытесненная детскими книжками и разложенными везде по квартире, включая даже туалет, справочниками и журналами по химии. Не успела Светлана и оглянуться, как пролетело время. Отпраздновали два события: дети пошли в школу, а муж, ныне кандидат наук, получил кафедру в экспериментальной химической лаборатории. Дом опустел, дети после школы проводили время в различных кружках и секциях, а муж засиживался в лаборатории до полуночи. Добрые соседки по двору подсказывали Светлане, что не бывает таких интересных профессий, и, скорее всего, прямо под носом у счастливой жены и матери происходит банальнейший служебный роман, прямо посреди пробирок. Долгое время моя непрошеная гостья не давала волю своей фантазии и зарождающемуся подозрению, но благодаря настырному участию завистливых соседок однажды все-таки не выдержала, пристроила уже заснувших мальчиков на одну из подруг, взяла такси и поехала прямиком к мужу на работу. И точно… Конечно, не прямо среди пробирок, а на диванчике в задней комнате отдыха любимый муж и был ей застукан с одной из молодых стажерок. Светлана, пожертвовавшая институтом и карьерой ради семьи, разнервничалась и перестала себя контролировать. По лаборатории зазвенело разбитое стекло («Вот тебе твоя химия! Вот тебе твои пробирки! Вот тебе твоя диссертация!» — кричала Светлана, плохо соображая, что делает), испуганная стажерка в расстегнутой кофточке зажалась в дальний угол, а муж в попытках успокоить жену и спасти остатки экспериментальной лаборатории мужественно двинулся прямо на беснующуюся женщину.
— У вас нет закурить? Вообще-то я не курю… — прервала рассказ моя гостья.
Затянувшись сигаретой и прищурившись от дыма, она поведала мне, какая мелкая доля секунды порой в состоянии сгубить всю жизнь. Схватив очередную пробирку, она еще держала ее, когда услышала испуганный крик мужа «Дура! Не сметь! Не ЭТУ!!!», но занесенная для броска рука уже не успела остановиться, и жидкость выплеснулась прямо в лицо неверному супругу. На этом все отпущенное в этой жизни на долю Светланы счастье закончилось. Ни полгода по больницам, ни молитвы и слезы не смогли вернуть мужу ни навсегда изуродованного лица, ни полностью утраченного зрения. Прожить на одну инвалидность не представлялось никакой возможности, и Светлана устроилась на работу, поближе к столь дорогой ей французской литературе, а именно — в книжный магазин. Денег все равно не хватало, жили впроголодь («Хорошо хоть родители помогали, иначе не знаю, как свели бы концы с концами»), а хуже всего, что муж так и не смог простить Светлане своей инвалидности, и в доме царила депрессивная и молчаливая обстановка. Уже подросшие дети перестали бывать дома, используя любой повод, чтобы улизнуть из мрака, повисшего над родителями, а тут еще и грянула перестройка со всеми ее возможностями быстрых заработков. Уставшие завидовать каждой паре новых джинсов одноклассников, близнецы сразу после школы подались в бизнес. В карманах их модных теперь новых курток Светлана стала находить неизвестно где и чем заработанные доллары, а вскоре — и травку, и «еще кое-что похлеще». Слепой и со временем совершенно замкнувшийся в себе отец в вопросах воспитания отпрысков принимал участие слабое и нерегулярное, периодически срываясь на истеричный крик, только отдалявший его от мальчиков. Светлана работала уже на двух ставках в разных магазинах и почти не бывала дома. К тому же после случившегося дети относились к ней как к нервной полусумасшедшей маньячке, изуродовавшей их отца, и к ее голосу особенно не прислушивались. Беда, как известно, не приходит одна. Сначала Костя, один из близнецов, попал в какие-то «разборки по бизнесу», суть которых моя гостья так никогда и не узнала, и с пробитым ломом черепом остался лежать в коме. Потом в семье и вовсе пошла череда похорон. Первым скончался не выдержавший шока отец Светланы, а за ним через год пришлось хоронить и мать. Оставшийся сын полностью отдалился от родителей и вскоре съехал из дома. Светлана осталась наедине со слепым мужем. По ее словам, от сумасшествия спасли только книги и еще раз книги, причем любимая с молодости французская литература оказалась малопригодной для сложившейся ситуации, и на прикроватной тумбочке моей гостьи стала расти стопка совершенно иной литературы, по большей части христианского содержания. От мужа не было никакого толка, а чувство вины при виде его беспомощности давило настолько сильно, что когда, наконец, пришлось похоронить и его, Светлана почувствовала себя даже лучше. Завела спаниеля и, за неимением другого объекта для любви, кормила его не абсолютно несъедобным химическим «Педигрипалом», а свежими говяжьими котлетами.
