Оке Эдвардсон - Танец ангела
— А что говорит сам Викингсон?
— Ни черта. Кажется, он думает, что завтра опять улетит в рейс.
— Где он сейчас?
— В нашей главной конторе в Элтеме.
— И молчит?
— Пока да.
— Ты думаешь, улик теперь хватает?
— Да. Для начала.
— Так, значит, их двое, — сказал Винтер.
— Да, это многое объясняет.
— У нас нет никаких доказательств связи между Болгером и Викингсоном. Но мы неправильно искали.
— В конце концов мы ее найдем. Как обычно.
— В любом случае косвенных улик недостаточно. Если мы хотим, чтобы Викингсона признали виновным, надо искать дальше.
— Мы на него надавим.
— Я не разделяю твоего оптимизма.
— Мы на него надавим, — повторил Макдональд.
Винтер в одиночестве шел по парку у здания полиции. Во время разговора с Макдональдом у него в голове появился хвостик идеи, который он никак не мог схватить.
Он вспоминал беседу с Марианной. «Она как-то растерялась, когда я заговорил о Болгере. Или от того, что я говорил только о нем? Казалось, что, кроме Болгера, было что-то еще, или, вернее, кто-то. То ли она сама была не уверена, то ли не решалась о нем упоминать… Но в конце концов она же сказала, что у него был приятель».
Он должен снова ее допросить или, вернее, поговорить.
Но больше всего его беспокоило другое. Он снова думал о Болгере. Тот хотел ему что-то показать и оставлял намеки в течение последних месяцев.
И Винтер чувствовал, что до сих пор не уловил самого важного. Догадка уже вертелась рядом, и он даже почувствовал легкий зуд и почесал голову, словно мысль его щекотала.
Болгер сказала. Они стояли… Он сказал что-то о красоте и темноте, когда они…
Винтер остановился, уставившись в землю невидящим взглядом. Обрывки предположений складывались один к другому. Он видел Болгера, стоящего у домика на горе.
Они вышли из дома. Болгер рассказывал, что построил новый очаг. Зажег костер. Ходил вокруг огня.
И когда Винтер приехал туда последний раз, Болгер бросил кочергу на красные камни.
Очаг.
Кирпичный монумент на вершине горы.
Винтер нагнулся и пролез под ограждением. Контуры домика расплывались в отраженном свете. Он сказал пару слов полицейскому, охранявшему дом, и отправил его вниз, к лодке.
Потом он снял куртку, положил ее на землю, надел перчатки. Взял кувалду и стал разносить печь на куски, планомерно, слева направо, чувствуя, как кровь приливает к мышцам и становится жарко. Кирпичи раскалывались с тяжелым звуком. Очаг постепенно исчезал, и Винтер прервался, утер пот и снял вторую, легкую куртку. Ветер мгновенно его охладил. Он взял кувалду и продолжил. От напряжения заболел палец на ноге, который он повредил несколько дней назад.
Очаг был сложен основательно, с двумя рядами кирпичей. После часа работы кувалдой и железным прутом он увидел краешек пакета, лежавшего между кирпичами. Он попытался его вытащить, но у него не получилось. В висках стучало, и не только от напряжения. «Дурак, что не выпил успокоительного на дорогу», — подумал он.
Винтер расковырял цемент вокруг пакета и снова потащил его на себя, пакет не поддавался. Он прицелился, ударил кувалдой еще раз, и последний кусок отвалился.
Он тяжело вздохнул. Измотанный, он постоял, опершись на кувалду и чувствуя холодный ветер на спине. Он видел, как вереск на склоне горы поднимается от ветра.
Винтер взял в руки пакет, он оказался легким и, кажется, хрупким. Он пошел в дом и там развернул прочную шершавую бумагу. Внутри лежала видеокассета. К ней был приклеен кусок белой бумаги, на котором от руки синими чернилами было что-то написано. Он перевернул кассету и прочитал: «Для Эрика».
И все. Он моргнул, но надпись не исчезла. Он сорвал записку, скомкал в руке, бросил на пол, как камень.
В свертке, помимо кассеты, лежали и другие вещи. Чеки, счета из ресторанов, билеты на метро, поезда и автобусы. Все из Лондона.
Винтер осторожно пошевелил кучу бумаг, как будто они были живые. Сверху лежал счет за такси, на котором той же синей ручкой было написано: «Стенли-Гарденс».
Следом лежало письмо Джеффу Хиллиеру от «шведского друга».
«Одно из последних звеньев, — подумал Винтер. — Но есть же еще кассета. Сейчас, сейчас все будет ясно».
Он видел маленький новый телевизор с видео, когда был здесь в последний раз. Он проверил, включено ли электричество в доме, и вставил кассету. «Боже, благослови», — подумал Винтер перед тем, как нажать кнопку.
Раздался шум, и он сделал звук потише, не отрывая глаз от безумного мелькания точек на экране. Внезапно заиграла музыка, и он с ужасом узнал первые такты — Альберт Айлер и Дон Черри. На экране появился бар Болгера. Камера, очевидно, была прикреплена к зеркалу у стойки. Помехи, обрыв съемки. Пэр Мальмстрём сидит у стойки. Помехи, обрыв. Снова Винтер, с кружкой пива в руке. Помехи, обрыв. Пэр Мальмстрём. Обрыв. Винтер. Обрыв. Джейми Робертсон. Обрыв. Винтер. Эта картинка не сразу исчезла. В трех метрах сзади стоит мужчина и улыбается. Это Викингсон. Его показывают крупным планом. Обрыв. Джефф Хиллиер. Обрыв. Улыбающийся Винтер. Карл Викингсон сидит у стойки. Винтер. Викингсон. Опять Пэр Мальмстрём. Кадры мелькают быстрее.
Потом чернота и тишина.
А потом комната. Голый мальчик сидит на стуле. В кадр входит мужчина в маске, с голым торсом, вокруг бедер кусок какой-то ткани. Глаза мальчика… Винтер смотрел на него и слышал невнятный звук, который мальчик пытался издать сквозь тряпку, которой был заткнут его рот.
Мужчина снимает маску и смотрит в камеру. Это Болгер.
Одновременно раздался голос. Но губы Болгера на пленке не шевелились, а мальчик не мог произнести ни звука.
Винтер почувствовал боль в челюсти. Он попытался открыть рот, но у него ничего не вышло. Он схватил себя за подбородок и нажал вниз, чтобы спазм прекратился. Постепенно рот открылся, и боль прошла. Осталось ощущение, будто все зубы разбиты.
Он остановил кассету и прокрутил обратно. Там было что-то про пленку. Он нажал пуск. Да, здесь. Голос звучал тихо, но уверенно. Потом Винтер послушал еще раз, глядя на экран.
В комнате был кто-то еще. Голос был похож на тот, который уже записан на пленках в полиции. Карл Викингсон. Болгер хотел показать, что Викингсон тоже был там. Они могут сравнить голоса, техники сделают вывод. Это вопрос только времени. Обычная рутина.
Винтер смотрел еще три минуты, выключил проигрыватель и быстро вышел из дома глотнуть свежего воздуха, принесенного ему ветром на вершину горы.
48
Все собрались дома у Винтера. Компания была тихая. Они просто чувствовали потребность побыть вместе, когда все закончилось.
Некоторые пили, но Винтер не пил. Он провел часы под душем и надеялся, что это помогло смыть пережитое.
— Но вы можете напиваться как угодно, — сказал он гостям. В комнате стояли бутылки.
Бергенхем тоже был там, с забинтованной головой. Винтер обнялся с ним, потом с Мартиной. Все обступили их малышку.
— Как ее зовут? — спросила Анета Джанали.
— Ада, — ответила Мартина.
— Аооода, — поправил Хальдерс, произнеся имя на гетеборгский лад.
— Потрясающе, — сказала Анета.
— Тебе нравится имя? — спросил ее Бергенхем.
— Потрясающее, — ответил за нее Хальдерс.
— Разрешите, — сказал Винтер, входя с коробкой «Куба традиционалес», которую он купил в Лондоне.
— Это ведь я должен угощать, — сказал Бергенхем.
— Конечно. Но пока у тебя не зажила голова, позволь мне предложить эти классические сигары, чтобы не нарушать традицию[5].
Хальдерс налил виски себе и Макдональду.
Винтер разговаривал с Меллестрёмом и Бергенхемом, которые держали по бокалу вина. Они стояли у окна, смотрели, как на улице смеркалось. Подошли Анета и Мартина.
— Был шанс, что мальчик выживет, и мы сразу же решили держать это в тайне, — сказал Макдональд Хальдерсу. — Мы поговорили с родителями и остальными, кто должен был быть в курсе, и выжидали.
— Господи, — сказал Хальдерс, — я чуть в обморок не упал, когда Винтер нам рассказал.
Тут появился сам Винтер с бокалом в руках.
— Все-таки пьешь? — спросил Макдональд.
— Иногда-то надо.
Шли часы. Ада спала в коляске в спальне Винтера. Макдональд сидел с Меллестрёмом, обсуждал ХОЛМС и последние события. Ханне, Анета и Мартина снова стояли у окна с бокалами в руках. Халдерс бродил, углубленный в думы, среди бутылок. Он только что поделился с Макдональдом историей краж его машин.
— И это в таком красивом уютном городке? — удивился Макдональд.
— У нас машины крадут чаще, чем в любом другом городе Европейского Союза, — похвастался Хальдерс.
Винтер сидел на кухне с Рингмаром. Между ними стояли пиво и грог. Голос Рингмара становился нервным.
