Джон Тренейл - Свиток благоволения
– Вы недооцениваете ситуацию. Я изучу проблему и сообщу вам. До свидания.
Ван проводил Суня по коридору к лифтам. Пока они ждали лифта, у него было достаточно времени, чтобы как следует рассмотреть своего коллегу. То, что он увидел, не утешало. Инспектор, когда-то высокий и прямой, начинал сутулиться. Сунь, долгое время бывший страстным курильщиком, дышал теперь тяжело, с усилием. Его желтые зубы напоминали клыки, рассаженные во рту кое-как, а десны отошли, обнажив потемневшие основания зубов. Глаза инспектора поблекли и едва видны были за стеклами очков в прямоугольной оправе; зрачки превратились в булавочные головки, а радужка почти выцвела. Он представлял собой реликвию времен «культурной революции», человека, сделавшего неверный шаг в расцвете сил. За это его заставили мыть туалеты и тротуары. Сегодня, подумал Ван, он выглядит сильно утомленным. Сунь прошел мимо большой латунной астролябии, выставленной в вестибюле факультета тактики, даже не взглянув на нее, спустился по лестнице и уселся на заднее сиденье лимузина с красным флагом на капоте. Ван не отставал ни на шаг.
– Домой, – приказал Сунь водителю. Когда машина тронулась, он устало откинулся на мягкую спинку сиденья и сказал: – Расскажи мне о Ло Бине. Хотя кое о чем я и сам могу догадаться.
– Он был вместе с Мао в Юнани.
– Все там были. Немного поподробнее.
– Близкий друг и сторонник Е Цзяньина. Его вышибли вместе со стариком, когда мы в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году проводили чистку Главного политического управления.
– И кто додумался поручить ему работу над «Молотом»?
– Подачка. Надо было откупиться от него. Вы уже спрашивали об этом.
– Я спрашиваю о многих вещах и не могу помнить обо всем! Что он за человек?
– Немного суров. Не женат. Проводит все свободное время, рисуя суровые пейзажи в традиционном стиле. По крайней мере, так мне говорили.
– Значит, он аскет и гордится этим, как я понял. – Сунь даже застонал от огорчения. – Черт! Мы все подготовили, а теперь этот… Власть – что кусочек горячей, обжигающей пальцы утки, завернутый в тоненький блинчик. Если ты достаточно быстр и ловок, то ты успеешь проглотить его…
Сунь замолчал, подыскивая нужные слова. Он шевелил губами, напоминая Вану голодного человека, глотающего пищу не пережевывая, может быть, именно тот кусок утки, о котором шла речь, знаменитой «утки по-пекински»…
– А если нет… – Начальник штаба смаковал метафору Суня. – То кусок обожжет ладонь. Что говорят доктора о состоянии здоровья Председателя?
– Что через неделю у нас уже не будет Великого вождя. По крайней мере, того же самого Великого вождя. – Сунь вздохнул. – На тебя, как начальника штаба, ляжет обязанность поддерживать порядок в центре.
– От таких, как Ло Бин, особой помощи ждать нечего.
– Да уж. Как ты думаешь, что же на самом деле произошло?
– Дело рук русских, как он и сказал. Любой другой вариант просто невероятен; с трудом верится в то, что американцы сначала повозились с установкой аппаратуры слежения, а затем сами же сбили этот спутник.
– Ай-я! И в какой неподходящий момент это произошло!
– Хотя меня заинтересовало сообщение Ло Бина о том, что им удалось добиться успехов. Подумайте о плане «Стальной коготь», о возобновлении контроля над Гонконгом. То, что он сказал, фактически означает, что «Стальной коготь» можно реализовать.
– Да, но какой ценой! Если до капиталистов дойдет хотя бы отголосок случившегося, они рванут оттуда, как борзые, прежде чем мы успеем всадить «Стальной коготь» в Гонконг. А со смертью Председателя они именно так и поступят – бросятся наутек!
– Вы в самом деле так считаете?
– Принимая во внимание мощную оппозицию в Народно-освободительной армии, которая готова уничтожить результаты пятнадцати лет реформ? Эти отменят личное пользование земельными участками, аренду, подряд, частное предпринимательство, совместные предприятия и вообще весь «социализм с китайской спецификой»… и будет только хаос, мятежи; все они вцепятся друг другу в глотки… Да, Гоин, я думаю, что богатые бросятся вон из Гонконга. Я считаю, что они собираются бежать прямо сейчас – в течение ближайших нескольких дней, не дожидаясь смерти Председателя. Они соберутся и дадут деру прежде, чем мы отвлечемся от расстрелов наших собственных студентов.
– А что такое со студентами?
– Ты разве еще не знаешь? Прошлой ночью мы на какое-то время потеряли связь с морской базой Сямэнь.
– Что? Я слышал что-то произошло, но что…
– Половина кораблей была на маневрах. Ох уж эти студенты! Они подожгли АТС, и каким-то образом замкнуло и наши линии связи. Мы были вынуждены почти целый час пользоваться переносными радиостанциями! Ты только представь себе! Одна из наших крупнейших действующих баз напротив Тайваня держала связь со штабом через двух человек в наушниках и с рациями за спиной!
– А на что жалуются студенты?
– Мало учебников, скудное питание, нехватка профессиональных преподавателей. Очевидно, за период «мрачного десятилетия» мы потеряли целое поколение учителей. – Помянув период «культурной революции», Сунь заговорил с мрачным сарказмом. – Знаешь, что я больше всего ненавижу в китайской молодежи? Ее равнодушие!
Ван усмехнулся.
– Равнодушие, охватившее десятки городов… Добавим сюда возмущенных крестьян, по существу недовольных тем, что сосед зарабатывает на два юаня больше, поручим разобраться с этим Ло Бину или другим ло бинам, сколько их там в Китайской Народной Республике…
В салоне автомобиля раздался телефонный звонок. Сунь в раздражении цыкнул зубами и потянулся к трубке.
– Да? – Потом он долго молчал и наконец сказал: – Спасибо. Я еду.
Он повесил трубку, опустил перегородку между салоном и водителем и дал ему новые указания.
– Прости, – сказал он, откидываясь назад, – но сейчас совсем не время для сна. Белый дом США заявил протест Кремлю, обвинив русских в уничтожении коммерческого спутника связи. Кремль отрицает свою причастность.
– Дерьмо!
– Президент Соединенных Штатов угрожает отозвать своего посла из Москвы для консультаций. Если он это сделает, русские будут вынуждены ответить тем же. Моим людям в Пентагоне срочно нужны инструкции, и, если честно… – Он вытер очки трясущимися пальцами, – я не знаю, какие инструкции им дать. – Он снова надел очки. – Когда Председатель умрет, в Китае воцарится хаос. Мы должны найти способ спасти Китай. У нас есть неделя, максимум десять дней сроку.
Маленькая, казавшаяся рассерженной птичка с безвкусным синим оперением прыгала по перилам балкона в поисках крошек. Диана узнала синюю сороку с Формозы и удивилась, как это ее занесло так далеко от дома. Она еще долго продолжала наблюдать за птахой, даже после того, как любопытная птица уже потеряла к ней всякий интерес. Сфокусировать взгляд на чем-то постороннем было гораздо легче, чем продолжать улыбаться матери.
Солнце светило ярко, воздух прогрелся примерно до восемнадцати градусов. С того места, где сидела Диана, был виден залив Независимости. Солнце отражалось от его гладкой поверхности, порождая живое сверкание, словно шаловливый ребенок высыпал мириады блестящих иголок. Кровать с матерью выкатили на балкон. Джинни лежала на подушках, подложенных под спину и голову. Цветом ее лицо не отличалось от сиявших белизной простыней. Она дремала – слабое подобие отдыха, – пригревшись на солнце. Внезапно она проснулась и спросила:
– Который теперь час, дорогая?
– Начало одиннадцатого. – Диана заметила, как звонко и приятно прозвучал ее голос.
Хорошо. Так и должно быть.
Существо в кровати, напоминавшее скелет, слегка пошевелилось. Тут же последовал стон, Джинни сжала губы и замотала головой, стараясь сдержать его. Диана заставила себя приблизиться к женщине, которую называла матерью, силясь не обращать внимания на запах антисептиков и другой, еще менее приятный запах, который, казалось, пробивался наперекор всему. Она поднесла горлышко пластиковой бутылки к карминовым губам Джинни и держала его, пока больная пила. Только бы ей снова не стало плохо, взмолилась Диана…
Ее мольбы остались неуслышанными. Диана сделала все, что было нужно, прикрыла тазик тряпкой и поправила подушки, чтобы мать могла откинуться назад, приняв более удобное положение полусидя. Она подумала, что было бы гораздо легче выполнять все эти неприятные обязанности, ухаживая за абсолютно незнакомым человеком.
– Прости, дорогая.
Над простынями виднелась только голова Джинни и узкая полоска белой ночной рубашки – ее ворот доходил больной до самого подбородка.
Диана старалась не смотреть на тело матери, скрытое под простынями. Она знала, что хирурги разрезали ее грудь, взглянули и… отсекли ее. Слишком поздно, таков был вердикт. Если бы мать прошла обследование чуть раньше…
