Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве
Тим стрелял с поразительной точностью. Стрельбе он научился на специальных тренировках, отточил мастерство в центре подготовки полицейских. Курс включал в себя стрельбу по неожиданно возникающим мишеням, которые нужно было простреливать боевыми патронами сквозь сумятицу мелькающих огней, орущей музыки и диких криков. Обстановка была столь ирреальной, что взрослые мужчины выходили оттуда в слезах.
В морозном воздухе февраля изо рта шел пар, а Тим все стрелял и стрелял. Когда закончились девятимиллиметровые пули, он перешел к 357-му «Смит-энд-Вессону».
Он стоял, наклонившись вперед, расставив ноги на ширину плеч и выставив вперед левую. Пейзаж соответствовал его настроению – бесплодная полоса камней и грязи. Два расплывчатых конуса света от фар пробивались сквозь ночь – крошечные огоньки света в бескрайней темной вселенной. Лишь картонные мишени отражали свет – белые прямоугольники, раскачивающиеся, как фрукты на дереве.
Тим резко опустил правую руку и схватил револьвер. Как только дуло освободилось от кожаной кобуры, он резко выбросил руку вперед, а его левая рука уже была на подходе, в ту же секунду сцепившись с правой в месте ее соприкосновения с прикладом. Он выровнял прицел, и курок лег точно посередине кончика указательного пальца правой руки так, чтобы мог легко перемещаться вверх-вниз, вправо-влево. Тим быстро и ровно надавил на самовзводный курок, револьвер кашлянул, и на лицевой стороне одного из квадратиков освежителя воздуха появилась дыра. Он быстро выстрелил еще пять раз подряд, почти мгновенно выравнивая прицел после каждого выстрела. Дуло револьвера все еще дымилось, когда он большим пальцем подвинул рычаг, освобождая хорошо смазанный барабан, левой рукой нащупал в закрепленной на поясе сумке обойму, а правой отвел револьвер назад, при этом стреляные гильзы градом посыпались в грязь. Плавным движением Тим наклонил револьвер вниз. Шесть новых пуль аккуратно скользнули на место. Он сделал еще шесть заходов, изрешетив освежители воздуха так, что они стали похожи на швейцарский сыр.
Ни о чем не думая, он вновь и вновь повторял доведенную до автоматизма процедуру, рассеивая свой гнев, выплескивая его наружу с каждым точным попаданием. Ярость медленно оставляла его, как стекающая из раковины вода; когда она наконец ушла, он попытался так же выплеснуть оставшееся горе, но понял, что не может. Он перешел от стрельбы с места к отработке стрельбы с поворотом в сторону и стрелял до тех пор, пока у него не заболели запястья и не начали гореть ладони, а потом зарядил «Ругер» длинными тонкими патронами сорок четвертого калибра и стрелял, пока его большой палец не начал кровить.
Он вернулся домой чуть позже двенадцати. Дом был пуст. Единственным следом Дрей была бутылка, причем водки в ней заметно поубавилось.
Тим проехал шесть кварталов до «Маклейна» – не самого лучшего ирландского паба, которым владел отец Мака, и припарковался на стоянке. Кроме нескольких зевак и кучки полицейских возле бильярдных столов в глубине зала, в пабе никого не было. Над полками с разнокалиберными бутылками – антикварный полицейский жезл. Типичный фараонский набор. Бармен, этакий дэнди в накрахмаленной рубашке с манжетами, сосредоточенно вытирал бокалы.
– Извини, друг, мы закрыты.
Тим проигнорировал его слова и прошел в глубь зала к группе мужчин в черном. Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще человек пять. Дрей стояла возле них, согнувшись, рука вытянута вперед, указательный палец кого-то в чем-то обличает. По какой-то неведомой причине она надела форму, хотя полицейская этика запрещала пить в форменной одежде.
– …посмел поставить моего мужа в такое положение… по крайней мере, ты мог бы оказать любезность мне, своей коллеге, и хотя бы позвонить.
– Мы думали, он справится, – сказал Фаулер.
– Потому что он мужчина?
– Нет, потому что… ну, из-за военной службы.
– Из-за военной службы? А, ну да. Ты хочешь сказать, что у него нет чувств!
Она развернулась, покачиваясь от спиртного, чтобы видеть их глаза.
– Что вы нарыли по сообщникам?
Гутьерес – он стоял к ней ближе всех – вытянул руки в успокаивающем жесте, как политик, маскирующий снисхождение под добродушное желание ободрить электорат:
– Мы работаем над этим. В отличие от твоего мужа мы не думаем, что это такая уж серьезная зацепка.
Фаулер первым заметил приближение Тима, потом его увидели и все остальные – все, кроме Дрей.
– Знаешь, что я тебе скажу? – Дрей нечетко выговаривала слова, – Ты можешь сколько угодно смешивать меня с дерьмом, но если скажешь еще хоть слово про моего мужа, я тебе все зубы пересчитаю.
Бармен вышел из-за стойки и пошел за Тимом, но Мак жестом отозвал его.
– Все в порядке, Денни. Он свой.
– Свой ли? – тихо сказал Гутьерес.
Тим обратился к жене:
– Пошли, Дрей. Я отвезу тебя домой.
Дрей наконец заметила его, сделала шаг и, потеряв равновесие, резко села. Мак поддержал ее за спину; его рука лежала у нее на плече. Остальные окружили их со всех сторон.
Свободной рукой Мак примирительно взмахнул:
– Эй, Тим! Ладно, без обид. Мы подумали, что ей хорошо бы сейчас куда-нибудь выйти, учитывая, что…
– Заткнись, Мак, – Тим не сводил глаз с Дрей. Она опустила лицо в сложенные ладони. Тим нагнулся, и уголки его губ опустились: – Андреа, пожалуйста, пойдем.
Она попыталась встать, но смогла только тяжело облокотиться на стол.
Фаулер взял пустой бокал, поднес его к глазам, как микроскоп, и сквозь него стал разглядывать Тима.
– В следующий раз, когда кто-нибудь будет подставляться ради тебя, отнесись к этому поуважительнее, – у него заплетался язык. – Мы с Тито подставлялись ради тебя, друг.
Мак поднялся. Он шикарно выглядел, не прилагая к этому никаких усилий. Его волосы были взъерошены ровно настолько, насколько нужно, щеки покрыты короткой щетиной. Тиму приходилось прикладывать неизмеримо больше усилий, чтобы поддерживать свою внешность в подобающем виде.
– Послушайте, ребята, у нас у всех был трудный день, – сказал Мак. – Давайте успокоимся.
– Да, давайте не будем донимать нашего героя, – сказал Харрисон.
Гутьерес хмыкнул. Тим перевел на него взгляд. Ободренный взглядами присутствующих и видом стоящих перед ним пустых бокалов, Гутьерес с наглостью уставился на Тима:
– Понял намек, парень? С твоей женой все будет в порядке. Мы о ней позаботимся.
Тим повернулся и пошел к двери. За его спиной раздался шепот:
– …конечно, уйти легче всего…
– …пусть катится…
Тим дошел до двери и закрыл ее на задвижку. Раздался громкий щелчок. В баре наступила полная тишина. Он прошел обратно через весь зал; несколько остававшихся там изрядно подвыпивших посетителей глазели ему вслед.
Он дошел до группки полицейских и встал к ним спиной, повернувшись к стойке бара. Вынул кобуру со «Смит-энд-Вессоном» и положил ее на стойку. За ней последовал бумажник, в котором лежал значок. Пиджак он аккуратно повесил на стул с высокой спинкой и закатал рукава.
Когда он повернулся к полицейским, они уже немного поостыли. Он подошел к Гутьересу:
– Вставай.
Гутьерес откинулся на стуле, пытаясь выглядеть жестким и невозмутимым, хотя ни то ни другое ему не удалось. Тим ждал. Никто не произносил ни слова. Наконец Гутьерес отвел взгляд.
Тим снова надел пиджак, взял пистолет и значок. Он сделал шаг к столу, но Дрей уже поднялась к нему навстречу и тяжело навалилась на него.
Тим обнял ее за талию и повел к двери.
Он раздел ее, как ребенка. Стоя на четвереньках, стянул с нее ботинки. Когда он укрыл ее простыней, она откинула ее, вся мокрая от пота. Он поцеловал ее влажный лоб. Ее голос дрогнул:
– Как он выглядит?
Тим сказал ей.
Потом вытер катившиеся по ее щекам слезинки.
– Расскажи мне, что случилось. Там. Каждую деталь.
Он рассказал, постоянно вытирая ее щеки, с трудом сдерживая собственные слезы.
– Жаль, что ты его не убил.
– Тогда мы никогда не узнали бы правду.
– Но он был бы мертв. Стерт с лица Земли. Уничтожен.
Дрей взяла его за руку и сжала ее обеими руками. Слезы катились по щекам и капали на подушку:
– Я зла. Так зла! На все. На всех.
У него перехватило дыхание.
– Ты ляжешь спать? – спросила она.
– Вряд ли.
Дрей на секунду отключилась, потом открыла глаза:
– Я тоже не собираюсь.
– Пойду посмотрю телевизор. Не хочу ворочаться и мешать тебе. – Тим нежно убрал прядь волос, которая лезла ей в глаза. – Хоть один из нас должен немного поспать.
Она кивнула:
– Хорошо.
Он лежал на диване в гостиной, как в гробу: полностью одетый, скрестив на груди руки. Смотрел в потолок, пытаясь постигнуть новую реальность своей жизни. Он не мог отключиться от мысли о том, сколь огромной была его потеря.
