Оке Эдвардсон - Танец ангела
— Я спрашиваю, потому что хотела тебя увидеть.
— Прямо сейчас?
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала она незнакомым голосом. Его единственная сестра… Отношения между ними могли бы быть более родственными. Он забеспокоился.
— Что-то случилось?
— Нет.
— А что тогда?
— А ты где? — спросила она опять.
— Я стою на острове Амундон и смотрю на море.
— Ты можешь при…
Голос пропал. Ветер усилился, выхватил ее голос из телефона и отнес далеко на лед.
— Что ты сказала, я не расслышал? — Винтер накинул куртку на голову.
— Ты можешь приехать?
— Приехать? Куда?
— Сюда, домой…
Ветер опять унес ее слова.
— Что?
— …чтобы ты приехал, — услышал он.
— О’кей. Я буду через полчаса.
Он нажал на красную кнопку, и стало тихо. Лучи раздвинули слоистое небо, и новый свет брызнул на море и скалы, где он стоял и смотрел на горизонт. Вдали виднелась лодка, но скоро исчезла в неведомом. В отблесках сверху море и земля внезапно стали одного цвета, и когда он шел обратно по замерзшему берегу, он надел темные очки, чтобы защитить глаза от уколов солнечных лучей.
Они сидели в комнате, выходившей окнами в сад. Дверь на террасу была чуть приоткрыта, и доносился слабый запах стужи.
«Здесь мало что изменилось. Как будто я был тут этим утром, — думал он. — Единственное отличие — появились новые книги. И в воздухе повисла дорожка холода. Но я так редко тут бываю…»
Лотта уложила волосы и была красива, но лицо напряглось, глаза смотрели устало. На ней были черные джинсы, клетчатая рубашка и мягкий вязаный свитер. Ей скоро исполнялось сорок лет, но возраст, похоже, никогда ее не волновал.
— Что он там делал? — спросил Винтер.
— Он назвал это «короткой поездкой в целях просвещения».
Лотта положила ногу на ногу, и он заметил, как растянулась ткань на бедре.
— Они совершенно подавлены, — сказал он.
— Да.
— Я тоже.
Лотта посмотрела на него.
— Тот мальчик… — начал он и спохватился.
Лотта заплакала, тихо и мягко, как будто шел снег.
Дверь на веранду открылась шире, и острый ветер залетел в комнату. Винтер встал и закрыл дверь.
Она рассказывала, а он слушал, как слушает тот, кто не хочет этого знать, но у него нет выбора. Соседский мальчик, девятнадцати лет, поехал в Лондон и там был убит. Он был не просто сосед, а нечто большее.
Когда Винтер переехал с этой улицы, Пэр Мальмстрём был совсем ребенком. Теперь он закончил гимназию. Винтер иногда встречал его. Мальчик со временем утратил девичью пухлость и приобрел мужественную твердость.
Такова жизнь, думал Винтер.
— Как я понимаю, ты разговаривала с Лассе и Карин.
— Я только что оттуда.
— Хорошо.
Он знал, что никто другой не смог бы. Только она.
— Ты был там? — спросила она.
— Да.
Все, что он мог из себя выдавливать, — это краткие ответы. Он там был, и это ничего не меняет, только, может, чуть придерживает бешеные чувства, встречая их на пороге.
— Мы не говорили о… подробностях, — сказала она. — То есть я с Лассе и Карин.
Винтер почувствовал боль в руке, разжал кулак и увидел, что он впился своими тупыми ногтями в ладонь так, что на ней горел красный след.
Он не знал, что сказать.
— Карин говорит, что она никогда себе не простит, — сказала сестра.
— Что он туда поехал?
— Да.
— Ему было девятнадцать лет, он был уже взрослый.
Лотта посмотрела на него.
— Я пойду, — сказал он.
— Подожди. Когда я оттуда пришла… я думала, есть ли какая-то разница в чувствах, если это происходит… вот так или если это был несчастный случай или болезнь.
— Шок больше, но чувство потери то же самое, — сказал он. — Иногда может быть наоборот… когда кто-то подвергается насилию, это настолько необъяснимо, что потерявший близкого не полностью осознает, что произошло… как будто все было только предупреждением.
— В таком случае Лассе и Карин уже прошли через эту стадию.
— Да. Я пошел, — сказал он опять.
5
Спрятавшись в складках одежды, приглушенные признаки зимы провожали полицейских до лифта и даже до четвертого этажа, где находился следственный отдел.
В другое время года звуки, проникающие сюда, отскакивали со звоном от стен коридора, обитого плиткой. Но зимой они пролетали беззвучно, как снежки. «Сфера тишины обволакивает все и всех, — думал Винтер, выходя из лифта и заворачивая за угол. — Все-таки, может, январь — это мой месяц».
Запах сохранялся в одежде и когда следственная группа собралась в комнате совещаний. Всего в команде было пятнадцать человек. Героические усилия первых дней начали утомлять — как обычно, впрочем, — и присутствовало только ядро группы. Пахло одновременно холодной сыростью и перегревшимися моторами.
Винтер был шефом группы, его помощником — Бертиль Рингмар, который и сам не спал все это время, и следил, чтобы не спали другие. Он даже не причесался перед совещанием, и это был верный признак серьезности дела. «Если бы была война и я был командиром отряда, — думал Винтер, — я бы непременно сделал его своим заместителем, иначе бы я сидел и размышлял целую вечность».
Винтер взял папку, которую ему протянул регистратор Ян Меллестрём — молодой сотрудник, так хорошо проявивший себя в двух расследованиях, что Винтер решил забрать его к себе в группу. Ян все держал под контролем, ничего не забывал и следил за базой данных предварительного расследования, как за собственным дитем. К тому же он умел понимать прочитанное и хорошо писал. Как правило, на такие дела ставили двух регистраторов, но Ян справлялся один.
Винтер сглотнул и почувствовал раздражение в горле — оно еще вчера начало першить.
— Кто-нибудь хочет что-то сказать? — спросил он.
Все переглянулись.
Винтер обычно соблюдал зверскую дисциплину, и если он вдруг позволял такую вольность, как свободные разговоры, это означало, что в этом деле им потребуются нестандартное мышление и креативность.
Но желающих не нашлось.
— Ларс?
Ларс зашевелился. Его черты лица стали выразительнее, с тех пор как его сделали инспектором, заметил Винтер. Даже бюрократические реформы иногда идут на пользу.
— Я прочитал всю информацию из Лондона, — начал Ларс Бергенхем.
«Ей-богу, его лицо стало значительнее. Теперь, когда ассистенты стали называться криминальными инспекторами, он стал ощущать себя настоящим сыщиком. Он был инспектор. Инспектор. Я инспектор. Кто ты? Это ты мне говоришь? Закрой рот и слушай, когда я говорю».
— И что? — спросил Винтер.
— Да об этой перчатке…
— Мы слушаем, — подбодрил Винтер.
— Там в Лондоне они нашли след от перчатки в гостиничном номере, и, насколько я понимаю, Фроберг нашел такой же здесь, в общежитии.
— Это так.
— Причем отпечаток в обоих комнатах примерно на одном и том же месте.
— Да.
— Больше ничего, — сказан Бергенхем и выдохнул от пережитого напряжения.
«Больше ничего, — думал Винтер. — Больше ничего, только то, что шведского парня убивают в Лондоне и почти одновременно английского парня, приехавшего учить инженерные технологии, убивают в Стокгольме, причем похожим способом, и, может статься, скоро я узнаю, что тем же самым способом, и тогда я уйду ото всех и буду сидеть и рисовать круги на разлитом на столе кофе, пока не успокоюсь. По-любому, легким это дело не будет».
— Есть еще кое-что, — подал голос Рингмар из своего любимого угла. Он всегда там стоял, беспрерывно теребя усы — не для того, чтобы их пригладить, а чтобы легче думалось.
— Эти отпечатки, — сказал он.
Все ждали. Винтер опять почувствовал резь в горле слева.
— О них что-нибудь есть в последней информации от Интерпола и Англии?
— Нет, — ответил Меллестрём, — но они пишут, что не закончили еще и с половиной комнаты.
— Это значит, что мы быстрее, — сказал сыщик, который с большой вероятностью мог скоро покинуть ядро группы.
— Ни хрена это не значит, — сказал Рингмар.
— Мне бы не хотелось, чтобы дело превращалось в соревнование между Лондоном и Гетеборгом, — согласился с ним Винтер.
— Как можно разобрать, что это был именно штатив?
— Вот именно. Так о чем это я?
— Отпечатки, — напомнил Меллестрём.
— Ах да. Техники нашли маленькие следы почти в центре комнаты, и теперь они говорят, что знают, что это.
— Причем они в этом точно уверены, — подчеркнул Винтер.
— Они совсем не уверены, — сказал Рингмар. — Они продолжают разбираться. Я несколько раз говорил с ними или с Интерполом.
— С ними надо держать прямую связь, — сказал Винтер.
— Может, мы завтра придем, чтобы дослушать? — раздался женский голос. Ледяная ирония была направлена в адрес Рингмара.
