Оке Эдвардсон - Танец ангела
— Увидимся, Юхан.
— Ты куда?
— В контору.
— В субботу вечером?
— Я не уверен, что с меня хватит пропаж. Возможно, меня дожидается еще одна.
На столе его ждало письмо из Интерпола. «Теперь Англия, — думал он, пока читал. — Черти драные, когда ж это все кончится?» Вопрос, конечно, был слишком наивен для почти сорокалетнего комиссара полиции. Он, правда, еще молод, но не до такой же степени.
Он дочитал до конца. В детали Интерпол не вдавался. Впрочем, главное было ясно.
Пэр Мальмстрём.
Какого черта тебя туда понесло?
Пока он доставал телефон, он слышал собственное тяжелое дыхание. Кто-то должен известить родителей, которые оставались в Гетеборге, и Эрик Винтер понимал, что это придется сделать ему самому. Это не было прямой обязанностью ведущего расследование, сообщить родственникам мог любой опытный полицейский, но Винтер брал на себя тяжелую долю, как другой натягивает плащ в грозу. Это надо сделать, и точка.
В полицейской работе нет места мягкости и нежностям, думал Винтер, и это самое плохое в этой куче дерьма.
«У меня есть для вас сообщение».
Он спросил и записал адрес и некоторые детали, хотя и так их знал. Это стало уже рефлексом, а кроме того, давало дополнительную отсрочку.
Ему надо поговорить с Ханне. Ее как раз сейчас не хватает. Ханне была пастором.
Три квартиры готовы. Адреналин подскакивал — как после сотки кролем — не из-за самого дела. У него внутри все переворачивалось, когда отпирался замок, но все-таки это было не самое нервное.
Гораздо больше бесило долгое ожидание. Не показывать, что ты здесь, но самому видеть и слышать все.
Вот он идет.
Вот она пошла.
И опять ждать сто лет. Какие у них привычки? Когда они возвращаются домой? Кто уехал на работу, а кто пошел прогуляться вокруг квартала? Кто может испугаться, не забыл ли выключить плиту? Кто уверен, что забыл выключить свет, и поэтому каждый раз возвращается проверить?
Профессионал легко выясняет все эти вещи. Он еще не был полностью профессионален, но уже многое умел. В том, что он работал один, были свои преимущества. Ребята, работающие по машинам, были всегда вдвоем, но он не хотел зависеть от кого-то еще.
Он вышел из укрытия на лестнице этажом ниже, поднялся на пролет, за три секунды открыл дверь и очутился в квартире. Он позаботился не оставить отпечатков пальцев.
Почувствовав знакомый жар внутри, он остановился в холле, чтобы пульс немного успокоился. Тишина — его сообщник и одновременно враг. Он никогда не шумел. Если наверху кто-то лежит с гриппом, больного ничто не потревожит.
Как и в самый первый раз, он начал с гостиной — это уже становилось привычным. После четырех месяцев он уже понял, как у людей устроены гостиные. В голове мелькали обрывки мыслей: хорошо, что ему не требуется воровать книги. Сейчас у людей мало книг дома. «Я квартирный вор, но у меня есть книги. Я вор, муж и отец».
Когда-то он пробовал работать на другой работе, пару раз, но уже и думать об этом забыл. Кто-то справляется с такой жизнью, кто-то нет. Он свой выбор сделал.
Но в этой квартире книги были. Он так и предполагал, что хозяин любит читать, но не знал, что именно. Внешность мужчины была не то чтобы уникальная, но запоминающаяся.
«Было бы забавно посмотреть, что за книги у него. И вернется он еще не скоро. Но я не буду зря рисковать».
Он поискал в ящиках и за шкафами, но не увидел ничего по своей части. Он прошел через холл в спальню.
Кровать была не застлана, и перед ней, в двух метрах от двери, стоял черный пакет для мусора. Не пустой. Он пощупал — внутри лежало что-то мягкое, и он осторожно взял пакет за низ и вытряхнул содержимое на пол. Это оказались брюки и рубашка, выпачканные в чем-то уже засохшем, — как с заплатами из кирпича.
Надо было кое-что обдумать, и он ушел домой, не закончив поиски в квартире. Дома он был рассеян.
Из щелей окна сквозило. На улице валил снег, и мальчишки что-то из него лепили. Он увидел своего сына с морковкой в руках. Нос ждет своего снеговика. Вспомнился Майкл Джексон.
— О чем ты так задумался? — спросила она.
— Что?
— Ты о чем-то размышляешь.
— О Майкле Джексоне.
— О певце?
Он молча смотрел в окно. Уже слепили туловище из двух шаров. Еще ни у одного снеговика в мире не было ног.
— Ты о каком Джексоне думаешь, о певце? — переспросила она.
— Что?
— Ау, очнись!
Он перевел на нее взгляд.
— Да, о нем. Я увидел Калле с морковкой в руках, как он стоит и ждет, пока снеговику прилепят голову чтобы он мог приделать свой нос. — Он снова отвернулся к окну. — У Майкла Джексона были ведь какие-то проблемы с носом несколько лет назад.
— Первый раз слышу.
— Что-то было. Кофе не остался?
Она принесла кофейник.
— Что-то случилось? — спросила она, когда он налил молока, кофе и отпил.
— С чего ты взяла?
— Ты вернулся сегодня немного странный.
— Вот как.
— Не как обычно.
От промолчал. Голову наконец-то водрузили, и Калле воткнул морковку приблизительно в область лица. Камешки стали глазами и ртом.
— Хуже, чем обычно?
— Нет.
— Но ты был… бодрее последнее время.
— В конце концов человек привыкает к безработице, и тогда становится легче.
— Я рада, что ты можешь об этом шутить.
— Я не шучу.
— Я все равно рада. — Она улыбнулась.
— В бюро по безработице они всегда смотрят мимо меня.
— Почему?
— Последний раз, когда я разговаривал там со служащей, она ни разу не посмотрела мне в глаза, всю беседу она рассматривала что-то за моей спиной. Как будто эта чертова работа может оттуда выскочить. Или ей там так надоело, что она смотрела в окно.
— Работа скоро выскочит. Я чувствую.
«Она хорошо меня знает, — подумал он. — Но еще ни о чем не догадывается. Может, когда я принесу больше денег, она заподозрит, но до этого еще далеко. Может, я получу нормальную работу до этого. Чудеса случаются. Но может, когда она выскочит, я ее не захочу».
Перед глазами стояла кровь. Тогда, в квартире, одежда из мешка, казалось, шевелилась на полу и что-то ему кричала.
Черт бы их всех взял. Он думал и так и эдак, но дело действительно было плохо.
Он сам не знал, как сложил все обратно в пакет, но как-то ему удалось, и, покидая спальню, он надеялся, что все оставил как было. «Почему этот отморозок просто не сжег одежду? Я ничего не видел. Вообще ничего».
4
Воскресным утром Эрик Винтер рассматривал себя в зеркале. Он наклонился поближе, чтобы посмотреть, появились ли новые морщинки у глаз.
«Все-таки я тщеславен. Или, может, я много думаю о возрасте, оттого что все время был моложе всех. Я слежу за собой, чтобы нравиться женщинам до старости».
С улицы ничего не было слышно. Все-таки пять этажей. Он оторвался от зеркала и вышел из ванной. Квартира из трех комнат и большой кухни имела площадь сто тридцать шесть квадратных метров, и платить за нее приходилось много. Но он жил один, и мог себе это позволить. В квартире было светло, солнце висело прямо за окном. Он подошел к окну и посмотрел на запад. Еще чуть-чуть, и было бы видно море. Можно выйти проветриться на балкон.
Наспех поев под саксофон Джона Колтрейна, он решил, что будет делать.
Она вышла из спальни, но ему явно хотелось побыть одному, и она, выпив стакан воды у раковины, ушла обратно одеваться, чтобы ехать домой.
— Сегодня ночью я долго ждала, — сказала она на прощание.
Он вел машину вдоль реки. Когда сумерки уже были готовы упасть с небес, цвета уползли обратно под землю. Все равно что ехать сквозь сажу, не оставляющую следов. Сбоку — неожиданно ярко — промелькнуло солнце, и он надел темные очки. Боковым зрением он видел почерневшие краны на другом берегу. Дома принимали оттенок расплавленного металла.
Он заехал так близко к морю, как только возможно, вышел из машины и забрался на скалу. Море вяло шевелилось; он проводил взглядом последнее движение волны в открытое море и увидел, как лед разрезает дышащую воду.
Большая часть залива была покрыта льдом, и он видел мельтешение вдали: люди ходили по замерзшей воде. Две компании, разойдясь на километр, что-то кричали друг другу, но слова натыкались на полпути на невидимое препятствие и с дребезгом падали на лед.
Из нагрудного кармана зазвонил телефон, приглушенный курткой и кружащим белым ветром.
— Я слушаю.
— Это Лотта.
— Да?
— Эрик, ты где?
— А какая разница? — спросил он и тут же пожалел об этом.
— Я спрашиваю, потому что хотела тебя увидеть.
— Прямо сейчас?
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала она незнакомым голосом. Его единственная сестра… Отношения между ними могли бы быть более родственными. Он забеспокоился.
