Тони О'Делл - Темные дороги
Порой я готов рассказать об этом всем вокруг, но я знаю, что люди помрут от скуки.
В будни по вечерам работали три упаковщика, хотя и одного хватило бы за глаза. Рик был в курсе и обязательно ставил в мою смену Бада и Черча, в наплыв они бы не справились. Оба медлительные до смерти: Бад – потому что старик и никогда не затыкается, а Черч – потому что заторможенный. Люди обычно не любят, когда их называют этим словом, но Черч предпочитает именно его. Он терпеть не может оборотов вроде «умственно отсталый», или «неполноценный», или «инфантильный», поскольку себя таким не считает.
В словаре он нашел, что заторможенными называют тех, у кого задержка в психическом развитии, – это такое нарушение нормального темпа развития, когда отдельные психические функции отстают от принятых для данного возраста норм. И решил, что это как раз про него написано.
– Это типа когда машины снижают скорость у дорожного знака, – объяснял он мне, используя банку бобов в качестве наглядного пособия.
Я понял. В собственных глазах он тормозом явно не был.
Расставлять товар по полкам для Черча задача не из легких – он над каждой банкой раздумывал, куда бы ее приткнуть, у Бада колени артритные, а мне нравится ставить себе конкретные и выполнимые задачи. Отвезти на тележке штабель коробок в дальний угол и заполнить пустое пространство – мне по душе это занятие. И я никогда не ломал себе голову почему бульонные кубики соседствуют с приправами, а не с супами, и что такое «Чизит» – скорее легкая закуска, чем крекер, или скорее крекер, чем закуска. Черчу я сказал, что он свихнется, если будет рассуждать, почему данный товар угодил именно в эту категорию, а не в какую-нибудь другую.
Я прошмыгнул в глубь магазина, Бад остался болтать с кассиршами, а Черч как сидел на табуретке, ковыряя корку на своем бугристом локте, так и не встал с места.
По пути на склад я насчитал трех покупателей. В отделе кормов для животных было пусто, и я нагрузил тележку восьмифунтовыми мешками с кошачьим кормом и направился туда. Я как раз проходил мимо «Консервированных овощей» и «Кулинарии разных народов», когда на глаза мне попалась женщина с тележкой – в джинсах и коротком сером свитере. Поначалу она показалась мне девчонкой. Во всяком случае, я очень на это надеялся, иначе у меня не хватило бы духу с ней заговорить. Со спины фигура у нее была идеальная.
Я глаз не мог отвести. В такт шагам она слегка покачивала головой. Вроде бы совсем не под музыку, что доносилась из динамиков. Рик вечно ставил эту дурацкую FM-станцию. И песенка дурацкая, «Выдрина любовь»[10].
Она остановилась перед китайскими продуктами, потянулась за соевым соусом, между джинсами и свитером обнажился кусок спины, и я узнал ее. Мать Эсме собственной персоной. Покраснев, я оглянулся по сторонам, не видит ли меня кто. Только потом сообразил, что мысли-то мои все равно не прочитать.
Мерсеры жили в двух милях к востоку от места пересечения Стреляй-роуд с Блэк-Лик-роуд, это вторые наши ближайшие соседи после Скипа. Их четверо: Эсме, ее маленький брат Зак и родители. Мать зовут Келли.
Не в первый раз тело Келли Мерсер притягивало мое внимание. Я часто смотрел на нее в магазине, а иногда сталкивался с ней, когда забирал Джоди, гостившую у своей подружки Эсме. В день похорон отца Келли накормила нас лазаньей, а когда объявляли приговор маме, приготовила нам фаршированную курицу; одно время она частенько заходила к нам посмотреть, как мы справляемся, пока враждебность Эмбер и моя неспособность поддержать разговор не положили этому конец.
Как-то раз мы даже обсуждали ее со Скипом. В наше последнее лето в школе мы часто болтались возле железнодорожных путей, как-то решили пройти короткой дорогой через землю Мерсеров и увидели, как Келли с детьми плещется в ручье в мокрых джинсовых шортах и розовом лифчике бикини, и я выдохнул: «Ты только глянь».
Скип подумал, что я придуриваюсь. Сказал, я больной. Сказал, вожделеть чужую мать все равно что хотеть трахнуть свою родственницу.
А я ему ответил, что если она потрется об него своими мокрыми шортами и прошепчет на ухо: «Возьми меня», он моргнуть не успеет, как из штанов выпрыгнет.
Он странно посмотрел на меня и пробормотал: «Ты точно больной».
– Привет, Харли.
Она меня заметила. Очень хорошо, я не против. Только никогда не знаю, что ей сказать. Да и непонятно, как к ней обращаться: как к маме Эсме, как к миссис Мерсер, угостившей нас лазаньей, или как к красотке в розовом бикини.
– Здрасьте, – буркнул я в ответ.
– Как твои дела? – спросила она мягко, но настойчиво, будто ответ для нее важен.
– Нормально.
– Как девочки?
– Нормально.
Она чуть улыбнулась.
– Джоди сказала Эсме, что ты не разрешил Эмбер получить водительские права.
При упоминании о правах Эмбер мне захотелось пнуть что-нибудь, но я постарался вести себя достойно.
– Я ей сказал: устроишься на работу, оплатишь свою страховку – и получай права, – сердито объяснил я. – А то стоит ей получить права, и страховая компания тут же впишет ее в мой полис. Неважно, пущу я ее за руль своего пикапа или нет. Просто потому, что мы живем под одной крышей. А это почти тысяча долларов.
– Харли, – она засмеялась и коснулась моего плеча, – ты замечательный.
Не знаю, что она имела в виду, но вся моя злость сразу испарилась, во рту пересохло.
– Ты стал настоящим хозяином, главой семейства. – Она по-прежнему улыбалась. – Эсме пристает ко мне, чтобы опять пригласить Джоди на обед. Как насчет понедельника? Удобно тебе?
В понедельник у Джоди дежурство по кухне, но уж залить хлопья молоком мы и сами как-нибудь сможем.
– Конечно, – сказал я.
Она положила в тележку банку с ростками бамбука и сушеные грибы. Я, наверное, совсем глупо на нее пялился, потому что она опять улыбнулась и принялась объяснять, что собирается приготовить острый и кислый суп.
– Ты любишь китайскую кухню? – Голос такой искренний, теплый.
– Да.
Я представил себе, будто она записывает мои ответы, чтобы потом вспоминать и любовно перечитывать.
– У меня масса рецептов. Попрошу Джоди занести тебе парочку.
Она заправила за ухо выбившуюся каштановую прядь. Волосы она собирает и закалывает сзади, но они такие своенравные, что обычно она выглядит слегка растрепанной.
– Люблю ходить за покупками поздно вечером, – сказала она и как будто сама удивилась своим словам.
– Почему?
– Никаких детей. Оставляю их дома с Брэдом.
– Ну да.
Она опять улыбнулась мне, стиснула руки, прижала их к груди, словно просила о чем-то. Затем медленно раскрыла ладони – точно веер распахнулся.
– Лучшее время, чтобы пройтись по магазину. Народу никого. Самый спокойный час за всю неделю. – Она пробежала глазами по полкам, на лице ее было благоговение, будто за товарами она видела шедевры искусства. – Господи, звучит жалко. Можно подумать, что обычно я прихожу в магазин потолкаться.
– Ну не так жалко, как работать в этом магазине, – сказал я.
Улыбка внезапно исчезла с ее лица, оно сделалось печальным, куда более знакомое мне выражение. Как быстро у этой женщины меняется настроение! Руки поникли, точно увядшие цветы, она рывком сунула их в карманы джинсов.
– Да, это звучит жалко, – повторила она потускневшим голосом. – Мне пора. Если меня долго не будет, Брэд разозлится и мой одинокий поход потеряет всякий смысл.
– Конечно, – кивнул я.
– Не забудь дать Джоди записку в понедельник, чтобы она могла выйти из автобуса вместе с Эсме.
– Ладно.
– Пока, – сказала она.
– Пока.
Поразительно, как неожиданно она переменилась. Я-то думал, только дети так себя ведут. То безумная радость, то вдруг вселенская печаль из-за какой-то безделицы, на которую никто и внимания-то не обратил. Вот ведь бестолочь, испортил ей настроение.
Однако не устроить ли мне перерыв в расстановке товаров? Подойду к кассам, когда она будет рассчитываться за покупки, заговорю… А удобно ли будет перед посторонними людьми? Храбрости хватит? Да и что я ей скажу? Только окончательно все испорчу.
Когда я все-таки дотащился до выхода, ее уже и след простыл. Бад вешал кассиршам лапшу на уши насчет бешеного скунса, на которого наткнулся сегодня утром неподалеку от дома.
– Из-за этого проклятого потепления природа пробудилась слишком рано, – вещал он.
Одна кассирша согласно кивнула:
– Я сегодня на обочине видела не меньше четырех дохлых сурков.
– Однажды у нашего дома сказалась дохлая кошка, – подал голос Черч со своей табуретки. – Мама велела не трогать ее.
Я уселся рядом с ним. Черч повернул голову и уставился на меня своими серыми глазками. Таких толстых линз в очках я никогда не видел. Интересно, они ему на самом деле нужны или доктор прописал их только для того, чтобы дефективного было сразу видно?
