Тони О'Делл - Темные дороги
Джоди секунду оценивала положение, потом кисло улыбнулась и попросила сок. Мисти смотрела на нее ничего не выражающими глазами, под ее равнодушием скрывалась буря.
– Сока у нас нет, – произнесла она раздельно.
– Тогда молока.
– Сама налей.
– Мне не налить из большого кувшина. Он тяжелый.
Я закрыл глаза и представил себе, как хватаю здоровенную сковородку и со всего маху даю по башке сперва Джоди, чтобы слетела со стула, а потом Мисти и окровавленные макароны с сыром лезут у той изо рта.
Вместо этого я наполнил стакан молоком и протянул Джоди. Пока садился, невольно заглянул в ее список дел.
ПАКАРМИТЬ ДЕНОЗАВРОВ
РАСКРАСИТЬ КАРТИНКУ ДЛЯ МАМЫ
ПАЙТИ В ШКОЛУ
ПАСЕТИТЬ ТЮРЬМУ
ПАСМАТРЕТЬ ТЕЛИВИЗОР
ПАМАЛИТЬСЯ ЗА ДУШУ ПАПЫ
ЛЕЧ СПАТЬ
Я ей еще не сказал, что не собираюсь ее завтра брать на свидание с мамой. В последний раз мы были в тюрьме три месяца назад, но я не вынесу второй такой поездки. Всегда одно и то же: мы вчетвером набиваемся в кабину грузовичка, Джоди ревет, Мисти орет, чтобы заткнулась, а Эмбер пилит меня за то, что не пошел повидаться с мамой.
Каракули Джоди напомнили мне о карте, которую мама нарисовала в детстве, чтобы найти дорогу домой в Иллинойс после того, как ее мама, папа и маленький брат погибли в автокатастрофе, а девочку забрали к себе в Пенсильванию пожилые тетя с дядей.
Мама показала мне свой рисунок только раз, когда у меня ничего не вышло с моей картой, контуры которой я обвел в одной книге в школьной библиотеке и принес домой. Книга уверяла, что с этой картой любой ребенок прямо из своей спальни найдет верный путь, и я несколько дней потратил на то, чтобы постараться попасть на чудесный остров в форме дракона, окруженный кольцом вулканов, извергающих лаву всех цветов радуги.
В конце концов я отказался от этой затеи и пришел с картинкой к маме. Она отвела меня к себе в комнату и позволила забраться на кровать, а сама достала из ящика комода Библию. Мама часто читала Библию, хотя в церковь мы никогда не ходили. Мама говорила, что не любит христиан.
Библию она протянула мне. В закрытом виде, чтобы я провел пальцем по страницам, как люблю. Мне нравилось, как красный обрез, похожий на атласную ленту, под моей рукой превращается во множество острых лезвий. Из книги мама достала сложенный листок.
– Что называется, антиквариат, – улыбнулась она. – Я это нарисовала, когда мне было примерно столько, сколько тебе сейчас. Восемнадцать лет тому назад.
Она развернула листок. Это был карандашный рисунок, изображающий дом, раскрашенный желтым, с розовой крышей, складчатыми занавесками, клумбой и улыбающейся белкой на дереве. От дома тянулась прямая жирная черная линия, которая внезапно ломалась, падала вниз и уходила в никуда. Над линией было написано: ШАССЕ 80.
– Карты, – пояснила мама, пока я всматривался в рисунок, – хороши, только если место, куда ты хочешь попасть, взаправду существует.
Джоди сжала мне запястье, дернула за руку, и я увидел у нее на лице спокойную мамину настойчивость, которая когда-то заставляла меня лезть из кожи вон, чтобы угодить или досадить, в зависимости от настроения.
– Хочешь послушать мое предсказание?
– Мне на работу пора, – ответил я. – Завтра расскажешь.
– Нет, сейчас.
Она отпустила меня, разломила печенье и достала бумажку.
– «Тревога – это то, что платишь, пока не подошел срок беде», – прочитала Джоди и улыбнулась мне.
– Замечательно, – восхитился я.
Когда я выходил из дома, Элвис чуть не сбил меня с ног. Я пинком отшвырнул его, забрался в пикап, врубил приемник и защелкнул обе двери. Я не боялся темноты, я уважал ее. Здесь она была такая густая, что лучи фар увязали.
Пока я ехал, постарался выкинуть из головы все постороннее, но список дел, составленный Джоди, так и вертелся в мозгу, не говоря уже о мыслях про письмо Скипа и про Эмбер, трахающуюся с парнями в кузове. На душе стало совсем погано. Хорошо еще, что с тех пор как открыли круглосуточный «Уолмарт»[8], в будний день по вечерам и ночью покупателей никого. А то ведь люди приходили за крупой в три ночи. Почему бы и нет, если есть такая возможность.
Я припарковался, сунул ключи в карман отцовской куртки, наткнулся на письмо Скипа и не нашел ничего лучите, как вытащить его и перечитать еще раз. Посреди описания студенческой общины я вдруг понял, что вся наша дружба завязалась по единственной причине: два мальчика жили по соседству и дружить им было больше не с кем.
Забавно, что такие мысли появляются, только когда тебе совсем плохо. В счастливые минуты мне бы ничего подобного и в голову не пришло.
Глава 3
Как я сказал, настроение у меня было препаршивое. К счастью, магазин к девяти часам опустел. Не надо бормотать «Спокойной ночи» покупателям, которым глубоко плевать на мои добрые пожелания. Обычно я при первой возможности стараюсь ускользнуть: лучше раскладывать товары на полках, чем торчать на выходе, слушая болтовню кассирш про безработного мужа и кисту яичников.
Когда меня взяли на работу, у всех с языка не сходили я и моя семья. Особенно пока шел суд над мамой. Порой мне казалось, что меня и взяли-то только из-за этого.
В глазах большинства работодателей я был из неблагополучной семьи и сразу получал от ворот поворот. Это меня бесило, поскольку вся разница между моей семьей и любой другой заключалась в том, что моя попала в одиннадцатичасовые новости.
Думаю, Рик, местный менеджер, увидел во мне возможность показать свою толстую рожу в телевизоре – ему мерещились репортерши в коротких юбочках и на высоких каблуках, которые произносят в микрофон: «Рядом со мной Рик Роджерс, менеджер магазина “Шопрайт”», где работает сын осужденной мужеубийцы Бонни Олтмайер». А еще я казался ему приманкой для покупателей. Люди обязательно захотят посмотреть на меня – а заодно и купят что-нибудь, чтобы не выглядеть болванами. Уж не знаю, что они собирались увидеть. Полудурка? Слюнтяя, который каждые пять минут заливается слезами?
Во всяком случае, я был персонажем из шоу уродов, но уж лучше быть уродом и получать зарплату, чем жить на пособие, так что я ухватился за работу в «Шопрайте». А через пару месяцев получил еще и работу в «Бытовых приборах Беркли».
Неприятно сознавать, что все на тебя пялятся и шепчутся за спиной, но прямой контакт куда неприятнее сплетен. Хуже всего приходилось, когда люди откровенно заговаривали со мной обо всем этом. Причем обязательно женщины. У кого-то намерения были самые добрые, но большинство просто искали тему, чтобы потом было о чем поболтать с подружкой по телефону.
Я не знал, что им ответить. Иногда подмывало рассказать, что случилось на самом деле.
В один прекрасный день до тебя доходит, что домучил среднюю школу, получил желанную бумажку и неплохо бы устроиться на работу на бетонный завод «Редимикс Конкрит», где отец вкалывал всю жизнь, или на строительство дорог в «Шарп Пейвмент». Хорошая зарплата, хорошие условия, как говорил отец. Приличная медицинская страховка, не какая-нибудь дешевка. Пенсионный фонд. Компенсационные выплаты. Отец знал парня, который потянул спину, играя с шурином на бильярде в «7-Одиннадцать»[9], и ему не только дали освобождение от работы на три месяца, но и полностью оплатили больничный.
Тем временем лето в разгаре, холмы все в густой зелени, и можно, прихватив пса, отправиться в поход и на протяжении многих миль не встретить живой души, а когда стемнеет, уснуть прямо на земле, а утром пробудиться в капельках росы, вдохнуть запах мокрой земли и мокрой собаки.
В такое утро не хочется думать об остальном мире. Не хочется думать о телезнаменитостях и о том, какой замечательной представляется их жизнь, даже если ни хрена замечательного в ней нет.
Не хочется думать о моделях из сестриных каталогов женского белья и о том, что у тебя никогда не будет такой женщины, даже мало-мальски похожей. Не хочется думать о том, что у тебя, скорее всего, вообще не будет женщины и что тебе не доведется исправить тот единственный раз, когда ты опозорился, хотя вторая попытка занимает все твои мысли.
Не хочется думать о том, что колледж забрал у тебя единственного друга, а половое созревание уже забрало сестру.
Не хочется думать о том, что тебе восемнадцать лет и все вокруг твердят: «У тебя вся жизнь впереди», а ты уже сейчас чувствуешь, будто жизнь кончена и никуда ты из этих мест не денешься, цыплячья душа.
Но в конце концов, у тебя есть семья, пусть даже из одних сестер. И у тебя есть родители, отец и мать, они живут с тобой в одном доме. Только все это было вчера. А сегодня тебе назначили социального работника и психотерапевта и предоставили выбор: быть СОВЕРШЕННОЛЕТНИМ с тремя ИЖДИВЕНЦАМИ на шее либо СИРОТОЙ БЕЗ СЕМЬИ.
