Замерзшее мгновение - Седер Камилла

У каждого в зубах торчала сигарета.

Во времена, когда Телль был ребенком, прилюдно закурившего двенадцатилетнего подростка любой сознательный гражданин отправил бы к родителям. По крайней мере так ему помнилось. Или же он был не только полон предрассудков, но еще и наивен, став жертвой собственной сентиментальности. Он не помнил, когда сам начал курить, но должен был признаться, что до совершеннолетия было еще далеко.

Что заставляет мальчишек тусоваться на площади и курить в такое время и такой мороз?

— Надеюсь, они не собираются ограбить пару пенсионеров, — пробормотал Телль, вспомнив о серии грабежей, в последнее время совершаемых бандой подростков. Жестокость преступлений горячо обсуждалась в прессе.

Он мельком взглянул на компанию, направившуюся через площадь к киоску с сосисками.

— Им что, пойти некуда?

Гонсалес рассмеялся.

— Этим парням? Они и белку не решатся ограбить. Добрые как ягнята. Кстати, это ребята из Бископсгорден грабят старушек. Здесь только смирные черномазые.

— Черт, я совсем не это… — обиделся Телль.

Гонсалес снова рассмеялся.

— Я знаю.

Когда они встретились с галдящими парнями, выходившими из помещения сомалийской общины, расположенной в небольшом подвальчике на Бредфьелльсгатан, Гонсалес не сдержался и фыркнул:

— Держи крепче бумажник, дедуля.

На лестничной площадке перед квартирой семьи Гонсалес на восьмом этаже пахло едой и немного сыростью. На площадку выставили старую мебель. На розовом, обитом тканью кресле была приколота записка от собственника дома с угрозой выбросить мебель на помойку, если ее не уберут через неделю. Музыка в стиле латина-поп лилась через щель для газет. Гонсалес открыл дверь, и музыка заполнила лестничную клетку.

Он вошел в прихожую через зашелестевшую занавеску из бусин.

— Мама! Ты же обещала убрать этот хлам сегодня.

В коридоре показалась женщина в длинном платье, с шоколадно-коричневыми кудрявыми волосами, облаком обрамлявшими ее белое лицо.

— Микаэл.

Она беззастенчиво оглядела Телля с головы до ног, заставив его почувствовать себя десятилетним пацаном, в первый раз зашедшим в гости к однокласснику, хотя на первый взгляд женщина казалась не старше его самого.

— И с тобой товарищ.

Гонсалес закатил глаза.

— Это моя мама Франческа. Мама, это мой коллега Кристиан. Ему нужно в туалет.

После столь достойного представления Телль почувствовал, что пора перехватить инициативу. Протянув руку, он шагнул к Франческе Гонсалес, которая испуганно попятилась и показала на его ноги.

— Ботинки, пожалуйста.

Телль растерялся и уставился на свою обувь.

— Я только хотел зайти в туалет.

— Там ванная.

Она постучала по двери, на которой висела керамическая дощечка в форме сердца.

— Ужин поздно. Был готов шесть часов.

— Мама, — смущенно попросил Гонсалес. — У Кристиана другие дела.

Не слушая его, она вернулась на кухню и включила воду.

— Мне, наверное, надо…

Телль махнул в сторону входной двери. Он не помнил, когда в последний раз был в гостях у чьей-нибудь мамы.

Гонсалес усмехнулся.

— Уйти? Попробуй сказать это маме.

Могучие телеса Франчески снова закрыли дверь в кухню. Она вытерла пот со лба и шлепнула Гонсалеса по бедру.

— Микаэль, что с тобой? Показывать другу квартиру. Pastel de choclo готово три минуты, мы ужинать.

Телль только развел руками. Он был слишком голоден.

Кроме Микаэла и его мамы семья Гонсалес состояла из папы Хосе — худощавого молчаливого мужчины, с улыбкой покачавшего головой, когда Телль к нему обратился, старшей из сестер, двадцатичетырехлетней и настолько красивой, что Телль уронил вилку, когда она взглянула на него своими карими, огромными, как у косули, глазами. Она вежливо объяснила, что папа не очень разговорчив.

— Правда, папа?

Габриэла — средняя сестра — являла собой типичный пример безбашенного подростка семнадцати лет. Поев, она заперлась в своей комнате и, включив телевизор на полную громкость, стала смотреть MTV, так что Франческе пришлось стучать в дверь и кричать, чтобы она сделала потише.

Младшая, Мария — торнадо одиннадцати лет, — была поклонницей Елены Папарицу. Когда со стола убрали и Телль опять забормотал, что должен идти, она пихнула его на диван и продемонстрировала шоу, держа флакон с лаком для волос как микрофон и пританцовывая на ковре гостиной:

Франческа, вместе с Евой вытиравшая посуду, покачала головой и пробурчала что-то по-испански, а Хосе Гонсалес радостно рассмеялся после выступления дочери.

Ева тоже засмеялась.

— Папа музыкант, довольно известный в Чили. Сейчас он живет на две страны — и в Чили, и в Швеции. — Она показала на гитару на подставке, стоявшую в углу гостиной. — Он всегда поощрял нас, когда мы хотели слушать музыку или танцевать.

Телля немного смутило то, как она говорит о своем отце — словно его нет в гостиной. Сидя в кресле, Телль смотрел на покрытый лесом район Ангеред. Поздним вечером с восьмого этажа электрический свет из серых бетонных домов напоминал лист бумаги с точечной азбукой.

Хосе Гонсалес раскурил трубку. С наслаждением втянув дым с вишневым запахом, он поднялся и подошел к темно-коричневому серванту с цветочным узором на стеклах. Оттуда он извлек бутылку бренди и налил в три красно-зеленых бокала. Молча угостив Телля, сына и самого себя, он серьезно кивнул и проглотил напиток. Потом отставил бокал в сторону и закрыл глаза. Через минуту послышался храп.

Тепло разлилось по телу. Гонсалес взял бутылку и вопросительно взглянул на Телля, но тот покачал головой.

— Нет, мне ведь еще домой ехать. — Телль почувствовал, насколько устал. — Поздно уже. Надо бы поспать. После хорошей работы.

— А что получилось?

— В смысле? Из сегодняшней работы? Посмотрим. Но кое-что не нравится мне во всем этом.

— И что же?

— Эти два мужика. Очевидно, что их застрелил один убийца. И это единственное, что их объединяет. Я имею в виду вот что. У нас есть Лассе Вальц: фотограф с художественными амбициями. Разведенный владелец таунхауса, двое хорошо воспитанных детей. Разумеется, существует еще обиженная бывшая жена, но едва ли ее обида тянет на убийство. Он вырос в нормальной городской семье, ничего криминального за ним не водилось. Уравновешенный человек, имеет верных друзей, влюбился. И есть Улоф Барт: суперподозрительный тип. Трудное детство, рано встал на преступный путь. Никогда не имел постоянных отношений с женщинами — по крайней мере насколько нам известно. Социально несостоятельный. Неуравновешенный. Зарабатывал всем понемногу — вероятно, не всегда законным способом. Жил один в лесу, и все утверждают, что едва с ним знакомы.

— И тогда возникает вопрос: что общего между этими двумя.

— Именно. Почему некто отправляется в карательную экспедицию и сперва убивает среднестатистического шведа, а потом подозрительного типа, — убивает одним и тем же способом, словно совершает ритуал. В смысле, достаточно ведь просто застрелить, но ему потребовалось еще и переехать.

Гонсалес вышел с Теллем в прихожую и понизил голос:

— Мы должны исходить из того, что пути этих двоих где-то пересекались, как бы неправдоподобно это ни звучало.

Телль печально кивнул.

— Самое ужасное, что чем дальше мы расследуем дело, тем более неправдоподобным это кажется.

39

— Мы должны по крайней мере исходить из того, что оба они в какой-то момент перешли дорогу убийце, — сказал Гонсалес, повторив слова Телля, произнесенные накануне вечером.

Телль опоздал на утреннюю встречу на четверть часа, полностью сознавая, насколько сильно его всегда раздражали подобные проступки коллег. От недосыпа болела голова. Или, может, от большой порции виски, которую он влил в себя, прежде чем без сил рухнуть на кровать в три часа ночи.