Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
Он подумал о том, что самое ужасное заключается в том, что он не сможет сопротивляться, не сможет бороться за свою жизнь до самого конца. Что он беспомощен… и жалок сейчас.
— Алиса, Алиса… — промычал он и тут же умолк, охваченный неистовой, сумасшедшей радостью: это была не Алиса! Не Алиса! Это была Жанна! Она пришла за ним! Она спасет его!
Он засмеялся беззвучно, и заплакал, затрясся всем судорожно сжатым телом.
Она подошла к нему и резким движением рванула скотч на его лице, и он, вскрикнув от боли, глубоко вдохнул и захлебнулся холодным обжигающим воздухом.
— Жанна, Жанна! — простонал он. — Слава богу, слава богу — это ты!
— Тихо, тихо… — сказала она и прижала его голову к своей груди, — тихо…
Потом она отошла от него и исчезла в темноте коридора. Он, замерев и прислушиваясь, ждал ее возвращения.
Она долго не возвращалась, его охватило беспокойство, но он боялся крикнуть, позвать ее, боялся пошевелиться, чтобы не привлечь внимание той, другой, которая, может быть, затаилась где-то рядом и ждет удобного момента, чтобы напасть. С тревогой вслушивался в отдаленный тихий звук, который медленно, по нарастающей, становился громче и отчетливее. Это была нечастая дробь впечатывающихся в пол тонких высоких каблуков.
Кто это идет к нему? Жанна или Алиса? Жанна или Алиса?
Он выдохнул заветное, любимое имя, как только совсем рядом стихли шаги, и он увидел ее силуэт в черном дверном проеме.
— Осторожно, — зашептал он, — осторожно! Здесь где-то Алиса. Она — убийца! Это она — убийца! Она здесь! Я преследовал ее. Она убила Сенина. Будь осторожна, я уверен — она еще здесь!
Жанна подошла к окну, и, слегка перегнувшись, выглянула на улицу.
Она молчала, и его начало тревожить это молчание.
Она стояла у самого окна, и неестественно огромная луна освещала ее фигуру, словно обведенную черной тенью, отчего она казалась выше и тоньше. И в этот момент Миша, который не сводил с нее глаз, вдруг почувствовал и понял: что-то здесь не так, что-то неправильно. «Почему она не развязала мне руки?» — подумал он. И только хотел попросить ее об этом, она заговорила. Он с облегчением услышал ее голос.
— Сегодня, когда мы встретились, я не успела тебе сказать. Появилась новая информация. Восемь лет назад в одном уральском поселке произошло событие. Случилась авария, и когда сотрудники прибыли на место, они обнаружили странную картину: водитель погиб, но не от травм, полученных в аварии, а от удушения. И в руке у него был стеклянный ангел. Этому делу долго не давали ход, не знали, за что зацепиться. Свидетелей не оказалось. Незадолго до аварии видели с ним женщину. Но кто она, откуда взялась, никто не знал. Она бесследно исчезла. Вот видишь, — добавила она и нахмурилась, — я от тебя ничего не скрываю. Надеюсь, угодила тебе? Теперь в твоем журналистском расследовании будет еще одна яркая страница. Так, кажется, у вас говорят? Ты рад?
Он промолчал, не зная, что ответить, вновь понимая, что происходит что-то неправильное, нелогичное, мешающее ему рассуждать. Почему она не торопится развязывать его? Стоит у окна, и смотрит так серьезно, так пристально. Он вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, что происходит, на минуту забыв об опасности, которая существовала где-то рядом, в сырой молчаливой темноте. «Как она узнала, что я здесь? Ведь я не успел отправить ей сообщение. Как она узнала, что я здесь?»
Внезапно среди тишины раздалась мелодия, и оба вздрогнули от неожиданности. Нежный женский голос запел на чужом языке, и даже без перевода становилось понятно, что это песня о море, о солнце, о любви.
Жанна торопливо вынула из кармана телефон, нажала отбой. Миша подумал, что раньше никогда при нем телефон Жанны не звонил. И в ту же секунду вдруг, неожиданно и бесповоротно, он понял все. Все стало на свои места. Как в детстве, когда на своем первом стареньком фотоаппарате ему удавалось правильно навести резкость, и расплывчатая мутная картинка становилась ясной и отчетливой. Теперь он не удивлялся тому, что она никак не догадается развязать ему руки.
Он заговорил, теперь уже громко, не таясь. Потому что теперь не нужно было бояться того, что где-то в темноте стоит Алиса.
— Эта мелодия в твоем телефоне… я ее уже слышал. В одном детском доме. И Вера Алексеевна — ты ведь знакома с ней, не правда ли? — сказала мне, что эта песенка учит ее воспитанников мечтать. А ты, Жанна, или нет, Надя, о чем ты мечтаешь? Мечтаешь убить меня? Так же как убила всех этих людей? Эта песенка в твоем телефоне для вдохновения? Чтобы не разучиться мечтать?
Она усмехнулась. Он это ясно видел. Луна освещало ее лицо, делая его каким-то нереальным — голубовато-бледным и неживым. Словно это была не Жанна, а кто-то другой — принявший ее облик.
— Не нужно было тебе вмешиваться во все это, — сказала она негромко, — не нужно было, Миша. Я ведь просила тебя.
— А теперь ты не знаешь, что со мной делать? Может, просто придушишь? Ведь ты поэтому не развязываешь мне руки?
— Тебе этого не понять, не понять! — заговорила она, и отошла от окна, заходила вокруг него, стуча каблуками. — Ты живешь в другом, совершенно ином мире! Ты не видишь всего того, что вижу я. Подлость, низость, предательство! День за днем, день за днем!
— Я вижу! Вижу так же, как и ты. Разве ты не помнишь, чем я занимался столько лет? Я вместе с тобой видел все то, о чем ты говоришь.
— Нет, ты видишь совсем не то, что вижу я! Ты и тебе подобные из человеческой трагедии создаете зрелище. Вы рекламируете зло! Да, да, не перебивай меня! Так и есть! Вы способствуете тому, что зло становится обычным явлением, оно становится развлечением. Оно будоражит нервы, и люди хотят еще и еще, не задумываясь о том, что происходят реальные несчастья с реальными людьми! Зло становится нормой! А оно не может быть нормой! Он должно быть наказано. Тихо наказано, без афиширования, крепкими, сильными руками. Я наказывала тех, кто заслужил наказание. И тех, кто нуждался в покаянии.
— Это убийство, Жанна. Неужели ты не понимаешь, что ты сама творила зло, о котором говоришь. Нельзя убивать без суда и следствия. Нельзя. Ты сама стала такой же. Ты сама распространяешь зло.
— Что ты можешь понимать в этом? Ты, разбалованный глупый мальчишка? Думаешь, удастся спрятаться от жизни за своими шуточками? Думаешь, если будешь хохмить, проживешь, горя не зная? Я не знаю, не знаю, зачем тогда дала тебе эти листы с информацией? Пожалела. Думала — поиграешься и бросишь. Не ожидала, что ты подойдешь так близко. Что у тебя хватит ума, хватит смелости. Зачем ты сунулся в это дело? Кто тебя просил? Ради теплого местечка на телевидении? Если я сейчас развяжу тебя, побежишь со своими фотографиями разоблачать убийцу в погонах? Продашь меня со всеми потрохами? Ради того, чтобы потом с упоением показывать во всех подробностях убийства, ограбления, избиения? Показывать несчастья человеческие, превращая их в балаган? Зло не надо показывать, его надо уничтожать! Я была ребенком, когда мою мать грязные подонки …
Она замолчала, и он понял, что она пытается справиться с рыданиями. Он не встревал, и ничего не говорил, понимая, что ему нечего сказать.
— Я тогда расправилась с ними, — снова заговорила она. — Ночью подожгла дом. Пыталась разбудить мать, чтобы увести ее, но не смогла. Сил у меня не хватило, а она была пьяной, спала крепко. Я долго не могла себе этого простить… Потом в моей жизни появился свет. Девочка, моя подруга. Я любила ее больше всего на свете, больше, чем любила бы сестру, ребенка, мать. На все была готова ради нее. Потом ее у меня отняли, потом отняли еще одного любимого человека. Люди отняли… Все, кого я убила, не заслуживали того, чтобы жить. Они заслуживали только покаяния. И я дала им возможность раскаяться. Я и мои ангелы. Шесть ангелов я раздала тем, кто нуждался в прощении. И одного ангела мне пришлось украсть, для того, чтобы человек, разрушающий вокруг себя все живое, не остался без покаяния. Теперь у меня остался только один ангел. Посмотри на него хорошенько, он — твой.
Миша взглянул на маленькую прозрачную фигурку у нее на ладони, не решаясь взглянуть в ее лицо. Он молчал, и она снова заговорила.
— Когда-то он был моим. Мне дал его человек, который и создавал этих ангелов, ангелов покаяния. Я тоже нуждалась в покаянии. Потому что я убивала. Но теперь он — твой. Я оставила его для тебя. Он — последний. Больше у меня нет. Тех, кто нуждается в покаянии, гораздо больше.
Она немного помолчала, потом подошла к нему, прижала его голову к своей груди, погладила по волосам. Он слышал, как бьется ее сердце.
— Я обещаю, Миша, что этот ангел будет твоим. Я никому его не отдам. Он — твой. Не нужно было тебе мешать мне. Ведь я предупреждала тебя. Ты должен был понять это еще тогда, когда в поезде у тебя пропала карта памяти. Но ты не понял. И даже, когда ты сунулся в дом Тадеуша Войтковского, и мог бы расстаться с жизнью, все равно не понял. Не понял, что это предупреждение. Что мне теперь делать с тобой?
