Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
Обзор книги Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
Зухра Сидикова
СТЕКЛЯННЫЙ АНГЕЛ
Часть первая
АНГЕЛ
На поворотах электричка сбавляла ход, и вместо сплошной черной пелены на той стороне тусклого стекла проявлялись зыбкие силуэты деревьев, дрожащие пятна фонарей, мелькающие столбы. В темном зеркальном полотнище окна, словно вставленном в старую испещренную иероглифами раму, она видела себя — уставшее лицо, поникшие волосы. Девушка вглядывалась в свое отражение, и ей казалось, что оно словно струится на фоне деревьев, зыбкого тумана, наступающей ночи. Становилось жутковато, будто она находилась в каком-то незнакомом искривленном пространстве, и она оборачивалась, чтобы убедиться, что не одна.
Людей в вагоне было немного. Старик с какими-то тюками, корзинами и мешками, несколько рабочих, играющих в карты, юная влюбленная парочка, всю дорогу целующаяся взасос, мужчина в кепке, сидящий у самого входа, продавщицы, возвращающиеся с городской работы в супермаркетах и на рынках в свои крошечные хрущевки в пригороде.
На коленях у девушки лежал раскрытый журнал, она рассеянно перелистывала его, пытаясь читать, но ее то и дело отвлекал разговор двух женщин на соседнем сиденье.
Они говорили о том, что полиция никак не поймает серийного преступника, орудующего в округе вот уже несколько месяцев. Журналисты уже дали убийце зловещее прозвище — «Маньяк с последней электрички». Этот самый неуловимый маньяк нападал на одиноких женщин, возвращающихся домой, и стражи правопорядка уже давно признались в своем бессилии: не приставишь ведь по полицейскому ко всем бабам, которым вздумалось шляться по темноте.
— Вот он мне прямо так и сказал: «Нечего, говорит, тебе, Татьяна, ночами таскаться, возвращайся засветло».
— А я ему говорю: «Какое там засветло, если у меня работа в восемь кончается? Пока до вокзала доберешься, а потом сколько станций пилить?» Эх! Вот так и нарвешься на маньяка, пропадешь зазря.
— Ну почему ж зазря? — толкнула ее в бок приятельница, шепнула что-то на ухо, и они засмеялись, отворачиваясь друг от друга и краснея под толстым слоем дешевого тонального крема.
Девушка опустила глаза в журнал. С глянцевой страницы на нее смотрел известный актер, про которого писали тут же под фотографией, что он пьяница и дебошир. Длинным наманикюренным ноготком девушка начала сдирать краску с изображения, так, что скоро вместо красивого лица у актера осталось белое махристое пятно.
Наконец, объявили конечную. Девушка встала, одернула юбку, перекинула длинные светлые пряди волос на спину и пошла к выходу. Журнал остался лежать на сиденье, перелистываемый легким ветерком, залетевшим в открытую дверь из тамбура.
Прижимая локтем сумочку к боку, не оглядываясь, девушка торопливо пошла через небольшой парк, прилегающий к станции, по направлению к огням, мерцающим за лесопосадкой, в просвете которой одиноко чернела трехэтажка, построенная когда-то для семей железнодорожников.
Остальные сошедшие на конечной станции пошли совсем в другом направлении — к поселку, приветливо подмигивающему желтыми окнами домов.
Услышав за спиной шаги, девушка обернулась, и, слегка втянув голову в плечи, сильнее прижала к себе сумку. Следом за ней по темной, чуть освещенной тусклым фонарем, алее шел человек. Она узнала его. Это был тот мужчина в кепке, что сидел в электричке у самого входа. Она остановилась, прижала левую руку к груди, в которой гулко, поднимаясь к горлу, громыхало сердце, а правой что-то поискала в сумочке, которую так и не сняла с плеча.
Мужчина сделал шаг вперед. В темноте она совсем не видела его лица, и ей вдруг показалось, что кто-то просто сковырнул его ногтем.
Вокруг не было ни души. Только где-то очень далеко в сырой тьме осеннего сумрака захлебывалась судорожным лаем потревоженная собака.
Глава первая
— Пожар! Пожар! Помогите!
Сквозь тяжелый мутный сон Николай услышал отчаянный пронзительный крик.
Во сне он все еще был в гостях у соседей — на дне рождения хозяйки Анны Сергеевны. Руки и ноги его продолжали двигаться, он, словно плыл в мутной толще голосов, вскриков и ругательств, перед глазами его мелькали скалящиеся рожи, хохотала, белея мелкими зубами, пьяная Анна, потом картина сменялась, и он видел заплаканные глаза жены Лидии, хмурые лица детей. На мгновенье это возвращало его в реальность, он приподнимался на локте, силился открыть глаза, но вновь валился на подушку, не в состоянии удержать тяжелой головы. Смутно вспоминалось, как ночью жена и старший сын тащили его домой огородами, стыдясь перед соседями. Он вспоминал, как сопротивлялся, цеплялся ногами, падал навзничь в мокрый, раздирающий разгоряченное лицо, снег, рычал и орал непотребное. Лидия плакала, сын Ленька молчал, и в этом молчании старшего сына чувствовал Николай презрение и даже ненависть к себе, и ему хотелось выругаться, и даже вдарить разок промеж глаз для понятия, чтобы помнил, что отца почитать требуется. Но он еле держался на ногах, земля кружилась под ногами, то и дело меняясь с небом местами, два раза его вывернуло наизнанку, и когда, наконец, Лида и Ленька дотащили его до дома, и, сняв с него загвазданную, насквозь провонявшую самогоном и рвотой одежду, свалили в старую панцирную койку, вынесенную в сени специально для таких случаев, он провалился в тяжелую мутную тьму, в которой барахтался и возился всю ночь до той поры, пока не разбудили его крики.
Теперь он зажимал уши и тряс головой, стараясь избавится от назойливых воплей, и от этого перед глазами у него пробегали огненные зигзаги, а в голове пронзительно и больно стреляло.
С огромным трудом, превозмогая боль, он открыл глаза, застонал, с усилием приподнял голову.
Крики становились сильнее. Он, наконец, понял, что это не сон — кричали наяву, где-то рядом с домом.
— Лидка! — сиплым сорванным голосом позвал он. — Лидка! Где ты, курва?
Словно в ответ за окном раздался отчаянный крик жены:
— Пожар! Пожар! Люди, помогите!
Пронзительный и тонкий этот звук вонзился в висок. Николай вскочил. Путаясь в штанинах, натянул брюки, накинул байковую рубаху. Лидка всегда оставляла ему пьяному чистую одежду на стуле возле койки. Так уж у них повелось. Она все еще пыталась сохранить видимость благопристойности для соседей, хотя ни для кого уже давно не были тайной его буйные отвратительные запои.
Обычно детей жена отправляла к матери на другой конец деревни, оставались только старшие — Ленька и Светка. Помочь матери в случае чего. Да и те старались утром уйти куда-нибудь, не попадаться ему на глаза. Сейчас в доме тоже никого не было.
Держась за стенку, он доковылял до входной двери, которая почему-то оказалась распахнутой настежь. Пахло морозом и гарью.
— Лидка, дрянь, — проскрежетал он, — дом выстудишь…
Он вышел за порог и ослеп на мгновенье от неожиданного яркого света, заслонил глаза ладонью, задохнулся испугом, и только потом сообразил: Пожар! Пожар!
Горел крайний справа, последний в ряду деревенских строений, дом, за которым тянулись поля, петляла неширокая проселочная дорога, оканчивающаяся на подходе к березовой роще. Огромные огненные всполохи лизали чернеющие на глазах бревна довоенного еще, но крепкого и ладного сруба. Высветлив темное зимнее утро, полыхало громадное зарево, над крышей поднимался клубящийся столб густого черного дыма. Горел дом Аньки Ермиловой, той, что вчера шумно и пьяно, с криками и драками, с ором на всю деревню отмечала свое тридцатилетие.
— Е-мое, — прохрипел Николай, приседая и хватаясь за голову, — как же так? Как же это, а? — И заорал на весь двор:
— Лидка! Лидка!
Жена не отозвалась. Он влез в валенки, стоявшие на пороге, сорвал с крючка старый ватник, в котором Лидия ходила доить корову, и, одеваясь на ходу, побежал к полыхающему дому.
Со всех сторон бежали люди, и, несмотря на ранний час, у дома собиралась большая толпа.
Народ сбегался к пожару с той готовностью помочь, навалиться всем миром, которая так свойственна деревенскому люду. У многих в руках были ведра, кто-то сразу бежал к колонке, возвращался с водой, но, оказываясь возле дома, люди останавливались в растерянности: дом был полностью охвачен огнем, к нему нельзя было подступиться.
Здесь вблизи Николай услышал сплошной гул. Это гудело пламя.
Помимо этого мощного монотонного гула, в воздухе стоял ужасающий треск. Вверх в небо вместе с черно-красными клубами дыма летели искры. Снег чернел на глазах от сыплющегося сверху пепла.
От дома шел сильный жар, Николай чувствовал, как горит лицо, в то время как тело бил озноб, так, что стучали зубы.
Вдруг послышались громкие звуки, похожие на выстрелы: загорелся шифер. Люди вокруг закричали, стали отбегать в сторону.
— Пожарную вызвали?! — крикнул Николай в толпу.
