Рут Ренделл - Бестия
Уэксфорд решительно высвободился из объятий.
— Сделайте одолжение, — сказал он, как когда-то давно говаривал дочерям, обычно без толку, — доставьте мне удовольствие, поступив так, как я прошу.
Фонтан все так же бил неустанными струйками, и все так же плескались в мелких волнах декоративные рыбки.
— То есть мы утверждаем, что машина, которой воспользовались преступники, уехала, а возможно, и приехала лесом? Это был джип, может, «лендровер», что-то в этом духе, рассчитанный специально на бездорожье, и водитель знал этот лес как свои пять пальцев.
— Энди Гриффин знал его, это точно, — сказал Уэксфорд. — И его отец тоже, может, даже лучше всех. И Гэббитас знает лес отлично, и Кен Гаррисон, но этот похуже. Погибшие тоже прекрасно в нем ориентировались, а значит, вполне допустимо, что лес исхожен и Джоан Гарланд, и членами ее семьи.
— Ганнер Джонс сказал, что едва ли отыщет в нем дорогу. Зачем заводить об этом разговор? Только если внутренне ты уверен в обратном. Я его ни о чем не спрашивал, на то была его воля — выдать мне подобную информацию. Речь шла о том, кто проехал через лес, а не прошел сквозь него пешком; если допустить, что вы движетесь по интуиции или по компасу, рано или поздно вы попадаете на дорогу. Тот парень должен быть здорово натренирован, чтобы проехать на такой громаде по лесу в темноте, не зажигая огней, кроме габаритных, а то и вовсе без них.
— А второй шел перед машиной с фонарем, — сухо добавил Уэксфорд, — как на заре автомобильной эры.
— Что ж, может, и так. Это трудно представить, Редж, но что мы имеем взамен? Каким образом они разминулись с Биб Мью или Гэббитасом, почему не встретили их, если ехали по шоссе на Помфред-Монакорум?.. Разве что Гэббитас был одним из них — тем, вторым.
— А что вы думаете о мопеде? Не могли они проехать через лес на мопеде Энди Гриффина?
— Но Дэйзи отличила бы шум приближающегося мопеда от шума автомобиля. Не могу что-то вообразить себе Гэббитаса, оседлавшего заднее сиденье мопеда Энди. Мы держим в уме, надеюсь, что у Гэббитаса нет алиби на вторую половину дня и вечер одиннадцатого марта.
— Знаете, Майк, последнее время с алиби происходит нечто странное. Установить надежное алиби становится все труднее. С одной стороны, преступникам стало сложнее, с другой — в чем-то и легче. Думаю, дело все в том, что люди изолированы друг от друга. С одной стороны, их стало больше, но они все чаще и чаще предпочитают уединение.
Взгляд Бердена постепенно начал подергиваться пеленой, стекленеть, как всегда, стоило Уэксфорду завести свою «философию». С годами Уэксфорд научился остро подмечать подобные перемены, а поскольку ничего ценного, имеющего отношение к делу, добавить не мог, то оборвал себя на полуслове, пожелав напарнику спокойной ночи. Однако по дороге домой все продолжал размышлять об алиби и о том, что подозреваемым все реже удается подтвердить на деле клятвенные заверения.
Во времена спада и высокой безработицы мужчины стали реже выбираться в забегаловки. Кинотеатры пустовали, бесславно проиграв схватку за публику телевидению. В Кингсмаркхэме единственный кинотеатр закрыли лет пять назад. Почему-то стало больше одиноких людей, ведущих холостяцкую жизнь. Дети, вырастая, все реже остаются с родителями. По вечерам, а уж тем паче ночью, улицы Кингсмаркхэма, Стоуэртона и Помфреда пустеют, ни автомобиля, ни случайного прохожего, разве что промчится тяжелый грузовик, за рулем которого опять же водитель-одиночка. Одинокие мужчины и одинокие женщины, забившись в свои крошечные одиночные квартирки или комнатки, в одиночку проводят вечера у телевизоров.
Чего ж удивляться, как сложно установить точное местопребывание почти каждого, кто так или иначе связан с тем самым мартовским вечером. Кто подтвердит показания Гэббитаса, Ганнера Джонса или пусть даже Биб Мью? Кто может точно сказать, где были Кен Гаррисон, Джон Чоуни или Терри Гриффин, разве только, в двух последних случаях, их жены? Но свидетельские показания жен не учитываются. Все они были дома или на пути к дому, одни или с женами.
Исчезновение — слово довольно сильное; Ганнер Джонс просто отсутствовал. Звонок в магазин спортивного снаряжения на Холлоуэй-роуд подтвердил, что Ганнер взял несколько дней отпуска и уехал, не сказав куда, как частенько случалось. Уэксфорд видел в том некое совпадение. Джоан Гарланд владела магазином и куда-то исчезла. Ганнер, хорошо ее знавший и даже переписывавшийся с нею, тоже владел магазином и тоже «частенько куда-то исчезал». И еще одно совпадение, которое можно признать потрясающим, словно пронзило Уэксфорда: Ганнер Джонс продавал спортивное снаряжение, а Джоан Гарланд переоборудовала комнату в доме под гимнастический зал, набив ее этим самым снаряжением.
Могли они исчезнуть вместе и если так, то зачем?
Владельцы таверны «Радужная форель», что в Плаксэм-он-Дарте, горели желанием поделиться с сержантом Вайном всем, что знали о мистере Дж. Г. Джонсе. Да, он частенько к ним захаживал, когда гостевал по соседству. Они держали для постояльцев несколько комнат, и как-то однажды он даже остановился у них, но только однажды. Теперь же предпочитает снимать коттеджик по соседству. Соседство оказалось в добрых пятидесяти ярдах, в чем Вайн немедленно убедился на собственном опыте, отмерив это расстояние, пока шел вниз по тропинке, ведущей на берег реки.
Одиннадцатое марта? Обладатель лицензии на «Радужную форель» с полуслова понял, о чем говорит Вайн, не требуя дополнительных разъяснений. Глаза его взволнованно заблестели. Мистер Джонс совершенно точно был тут с десятого по пятнадцатое. Как пить дать, был, поскольку мистер Джонс расплачивался за выпивку только перед отъездом, а потому в те дни пришлось вести запись его расходов. Сумма показалась Вайну немыслимой для одного человека. Что же до одиннадцатого числа непосредственно, то хозяин не мог сказать с уверенностью, был или нет гость в тот вечер в таверне, поскольку точных дат на каждом пропущенном мистером Джонсом стакане не ставил.
С тех пор он Ганнера Джонса не видел, да и с чего бы вдруг. На сегодняшний день коттеджик пустует. Хозяин сказал, что на текущий год заблаговременного заказа от Ганнера Джонса не последовало. Коттеджик он арендовал раза четыре и в каждый свой приезд был один. То есть никогда не селился в коттедж вместе с кем-то. Однажды хозяин увидел его с какой-то женщиной за стойкой в «Радужной форели». Обычная женщина. Нет, больше он ничего добавить не сможет, вот разве что никакого впечатления на него лично та женщина не произвела. Нет, не казалась ни слишком молодой, ни слишком старой для Ганнера. Вполне согласен, что в этот раз Ганнер Джонс отправился порыбачить куда-то в другое место.
И все же что таил в себе конверт, хранившийся на камине на Ниневи-роуд? Любовное послание? Или набросок какого-то плана? Почему Ганнер Джонс сохранил конверт, уничтожив, судя по всему, содержимое? И самое важное — почему именно на нем он решил написать адреса, а потом столь небрежно передал его Бердену?
За ужином Дора исподволь завела разговор о том, не уехать ли куда в грядущие выходные. Что ж, может ехать, если ей хочется. Относительно себя он пока перспектив не видел. Жена принялась увлеченно читать что-то в журнале и на его вопрос, что так ее привлекло, ответила: очерк Огастина Кейси.
Уэксфорд с отвращением фыркнул.
— Редж, если ты дочитал «Владельцев Мидиана», дай книгу мне.
Он передал жене роман, а сам взял в руки «Прекрасный, как дерево», в который никак не мог вчитаться. Не поднимая головы и не отрывая глаз от книги, он спросил:
— Ты с ней разговариваешь?
— Ох, Редж, ради Бога, если ты о Шейле, то к чему эти иносказания? Я разговариваю с ней, как и прежде, просто тебя никогда нет дома, некому выхватить трубку.
— Когда она едет в Неваду?
— Недели через три.
Престон Литтлбери владел небольшим загородным домом в георгианском стиле в центре Форби. Форби звалось одно из пяти прелестнейших английских селений, чем и объяснялось, по словам владельца, его желание проводить здесь выходные. Если бы это очаровательное селение находилось под Лондоном, он жил бы там круглый год, но судьбе было угодно поместить его в Уилтшир.
Сказать по правде, сие владение в сторогом смысле слова загородным домом не являлось, иначе почему он оказался тут в четверг? Литтлбери улыбнулся, проговорив эту фразу тоном педанта, и поднес сплетенные пальцы рук с разведенными запястьями к подбородку. Улыбка получилась сдержанной, напряженной и покровительственной одновременно.
Судя по всему, жил он один. Комнаты напомнили Бэрри Вайну антикварную лавку, величественную и разделенную на отделы. Каждая вещь в них, заботливо ухоженная и великолепно сохранившаяся, смотрелась антикварной редкостью. Да и облик хозяина, мистера Литтлбери, с серебристой сединой, в серебристо-сером костюме, розовой рубашке из дорогого бутика и с серебристо-розовым галстуком-бабочкой, лишь усиливал впечатление. Он был старше, чем казался на первый взгляд, — тоже обычное, кстати, явление для истинного антиквара. Должно быть, ему далеко за семьдесят, подумал Бэрри. Когда мистер Литтлбери заговорил, голос его звучал, как у покойного Генри Фонды в роли профессора.
