Томас Харрис - Черное воскресенье
Кабаков не хотел показать, как он разочарован содержимым коробки: это было просто невозможно после того, как три человека рисковали из-за нее жизнью. В Тель-Авиве его теперь, должно быть, считают полным идиотом.
— Спасибо, капитан Рейк. Вы замечательно поработали. Передайте от меня то же самое Йоффе и Якоби. А теперь — спать. Это приказ.
Кабаков и Вейсман уселись за стол; перед ними лежали вещи Абу Али. Вейсман тактично молчал. Среди вещей не было никаких личных бумаг, никаких документов, не было даже экземпляра брошюры «Политическая и вооруженная борьба» — настольной книги любого члена «Аль-Фатаха». Они здорово выпотрошили вещички Абу Али. Кабаков просмотрел журналы. Два экземпляра египетского ежемесячника «Аль-Талиа». Тут что-то подчеркнуто — в каком-то интервью. «…Слухи о всемогуществе израильской разведывательной службы — это миф. Израиль вовсе не располагает передовыми методами разведки как таковой». Кабаков возмущенно фыркнул. Абу Али издевался над ним и после смерти.
Еще здесь были два старых номера бейрутской газеты «Аль-Хавадесс», «Пари-матч» и экземпляр журнала «Спортс иллюстрейтед», от 21 января 1974 года. Кабаков смотрел на него, нахмурив брови. Журнал был единственным в коробке изданием на английском языке. Он взял его в руки. На обложке красовалось темное пятно, вероятно — кофе. Он пролистал журнал раз, потом другой. Статьи были в основном о футболе. У арабов принят обычный футбол, но ведущая статья здесь была посвящена… Мысли Кабакова мчались, обгоняя одна другую. Фазиль. Мюнхен. Спорт. На магнитофонной пленке звучало: «…начинать каждый новый год с кровопролития».
Вейсман резко поднял голову, услышав вопрос Кабакова:
— Полковник Вейсман, что вам известно об этом матче на Суперкубок?
Директор ФБР Джон Бейкер снял очки и потер переносицу.
— Это весьма далеко идущая гипотеза, джентльмены.
Корли заерзал в кресле.
Кабаков устал. Ему надоело говорить, глядя в непроницаемое лицо Бейкера, надоела осторожность, с какой Корли формулировал свои ответы начальству.
— Это больше чем гипотеза, — сказал он. — Взгляните на факты…
— Знаю, знаю, майор. Вы очень ясно все изложили. Вы полагаете, что их цель — матч на Суперкубок, потому что этот человек… Фазиль — я верно запомнил? — был организатором теракта «Черного сентября» в Олимпийской деревне; потому что на пленке, которую вы захватили в Бейруте, упоминается о нанесении удара в начале нового года и потому что президент намерен посетить этот матч. — Бейкер словно отвечал заданный урок по грамматике, перечисляя части речи.
— И еще потому, что все это будет передаваться по телевидению в прямом эфире и обеспечит им максимальный коэффициент шока, — сказал Корли.
— Но вся линия аргументации целиком построена на том, что у этого Али был экземпляр журнала «Спорт иллюстрейтед», а вы ведь даже не уверены, что Али участвовал в планировании теракта. — Бейкер смотрел в окно на серый вашингтонский день, словно мог на улице найти ответ на свое возражение.
На столе у Бейкера лежало досье номер 302, принесенное ему Корли — самая свежая информация по делу о бейрутском заговоре. Кабакова удивляло, зачем его вообще сюда вызвали. Однако он очень скоро понял, что Бейкер, параноидально подозрительный по самой своей должности, хотел увидеть его лично. Оценить источник информации с помощью интуиции разведчика. Кабаков не мог не заметить выражение упрямой решительности, появившееся на физиономии Бейкера. Он понимает, что ему придется что-то сделать, думал Кабаков. Но ему необходимо, чтобы я с ним поспорил. Он не любит, чтобы ему указывали, как надо делать его собственную работу, но хочет посмотреть, как я стану его убеждать. А сейчас он просто обязан что-то сделать. Что ж, пусть сам выпутывается. Его ход.
— Спасибо, что уделили мне время, мистер Бейкер, — сказал Кабаков, поднимаясь с кресла.
— Еще минуточку, майор, если не возражаете. Поскольку вы знакомы с такими вещами, как, по вашему мнению, они будут действовать? Спрячут взрывчатку на стадионе, а затем, когда соберется толпа, пригрозят взорвать ее, если не будут выполнены их требования? Вроде — освободить Сирхана Сирхана,[47] прекратить помощь Израилю и тому подобное?
— Они ничего не станут требовать. Они ее взорвут, а потом станут на весь мир каркать об этом.
— Почему вы так думаете?
— А что вы можете им дать? Большинство террористов, сидевших за угон самолетов, уже на свободе. Тех, кто участвовал в мюнхенском теракте, освободили, чтобы спасти заложников при следующем угоне. Лейлу Халед[48] тоже выпустили, по той же причине. Партизан, расстрелявших ваших дипломатов в Хартуме, суданское правительство передало палестинцам. Они все уже на свободе, мистер Бейкер. Прекратить помощь Израилю? Даже если дать им такое обещание, они не получат никаких гарантий. Во-первых, такое обещание никогда не будет дано, а во-вторых, данное под давлением, оно никогда не будет выполнено. Кроме того, чтобы использовать заложников, их надо где-то удерживать. На стадионе сделать это невозможно. Начнется паника, толпы людей бросятся к выходам и по дороге задавят несколько тысяч человек. Нет, они просто взорвут стадион, и все тут.
— Каким образом?
— Не знаю. Имея на руках полтонны взрывчатки, они могли бы взорвать все трибуны с обеих сторон стадиона, но чтобы быть уверенными в результате, им пришлось бы разместить взрывчатку в нескольких точках и взорвать все одновременно. Это не так легко сделать. Фазиль не дурак. При таких мероприятиях обычно бывает задействовано очень много радио- и телеаппаратуры, использовать дистанционное электронное управление практически невозможно, да к тому же размещенную в нескольких точках взрывчатку легче обнаружить.
— Мы можем прочесать весь стадион снизу доверху и обеспечить его полную безопасность, — сказал Корли. — Это будет та еще работка, но это можно сделать.
— Думаю, сотрудники секретной службы захотят сами этим заняться, но им могут понадобиться люди, тогда они обратятся к нам, — сказал Бейкер.
— Мы можем проверить весь обслуживающий персонал, занятый на матче, всех продавцов хот-догов с их тележками, коробки с прохладительными напитками; можем запретить проносить любые пакеты и свертки, — продолжал Корли. — Можем использовать собак и «электронный нос». У нас еще есть время натаскать собак на запах этой взрывчатки — ведь у нас есть та статуэтка с «Летиции».
— А как насчет неба? — спросил Кабаков.
— Вы, разумеется, думаете о том деле с картой, помеченной летчиком, — сказал директор ФБР. — Я полагаю, мы можем запретить полеты частных самолетов над Новым Орлеаном на время проведения матча. Согласуем с ФАА, пусть займутся. Сегодня, во второй половине дня, я встречаюсь с представителями всех организаций, имеющих отношение к проведению матча. Так что, полагаю, мы сможем побольше от них узнать.
Сомневаюсь, подумал Кабаков.
Глава 21
Звук нескончаемых шагов Абделя Авада по бетонному полу начинал раздражать дежурившего в коридоре охранника. Он поднял щиток на окошке в двери камеры и сквозь решетку выругал Авада. Но потом устыдился сделанного. Этот человек имел право ходить по камере. Он снова поднял щиток и протянул Аваду сигарету, предупредив, чтобы тот загасил ее и спрятал, как только услышит приближающиеся шаги.
Авад и так все время прислушивался — не приближаются ли шаги. В какой-то момент — сегодня вечером, завтра, послезавтра — он их услышит. За ним придут, чтобы отрезать ему руки.
Бывший офицер ливийских ВВС, Авад был обвинен в краже и продаже наркотиков. Приняв во внимание его службу на благо родины, смертный приговор ему заменили ампутацией обеих кистей рук. Этот вид наказания, предписанный Кораном, уже давно не применялся, однако, когда полковник Каддафи пришел к власти, он снова ввел его в обиход. Следует тем не менее сказать, что в соответствии с проводимой им политикой модернизации Каддафи заменил топор палача на рыночной площади скальпелем хирурга в антисептической операционной одного из госпиталей Бенгази.
Авад пытался заставить себя не думать, пробовал писать письмо отцу, просить прощения за тот позор, который навлек на семью, но нужные слова никак не шли на ум. Он боялся, что, если за ним явятся, придется оставить письмо незаконченным и так его и отправить. Или дописывать его потом, держа ручку в зубах.
«Допускает ли такой приговор обезболивание?» — думал он.
А еще он думал, не удастся ли ему прицепить одну штанину к дверной петле, обмотать другую вокруг шеи и покончить с собой, усевшись на пол камеры. Всю неделю, со дня оглашения приговора, он размышлял над этими вопросами. Было бы легче, если бы ему сказали — когда. Очевидно, незнание срока — тоже часть наказания.
