Николь Нойбауэр - Подвал. В плену
Баптист с милой улыбкой наблюдал за ним. Он снова взял себя в руки, ничто в его позе не говорило о том, что ему вот-вот предъявят обвинение.
Он был профессионалом, играл на публику, наверное, его можно было бы свесить с пятнадцатого этажа за ноги, а он все равно сумел бы кому-нибудь позвонить и вести спокойный разговор.
Ханнес завидовал его способностям и ненавидел себя за это.
– Так на чем мы остановились? На ваших отношениях с госпожой Беннингхофф.
– Нет больше никаких отношений.
– И даже это можно назвать отношениями, господин Баптист.
Никто не знал этого лучше, чем сам Ханнес. Такие отношения могли длиться годами, становясь все более ядовитыми и концентрированными, пока сама жизнь не превращалась в кислоту.
– После расставания вы поддерживали с ней контакт?
– Нет, зачем мне это?
– Даже из-за своего сына? Он ходил к Розе регулярно.
– Меня это не волновало.
– Вы никогда не созванивались, чтобы выяснить, где находится сейчас ваш ребенок?
– Я же сказал – нет. Оливер был достаточно взрослым, чтобы поступать, как ему заблагорассудится.
Это было бесполезно. Баптист даже не видел тут проблемы.
– С какой целью Оливер вечером в день убийства отправился к своей мачехе?
– Она не была его мачехой. Она просто возбуждала в нем нереализованное детское желание.
– Вы не ответили на мой вопрос. С какой целью?
– Это ваша работа. Спросите его – и все узнаете. Для этого ведь и существует полиция, разве нет?
Ханнес снова был вынужден обороняться. Если он поддастся на провокацию, это совсем лишит его сил. Если не поддастся – это его тоже ослабит. Безвыходная ситуация.
– С какой целью к ней приходили вы?
– Меня там не было со дня нашего расставания.
Ханнес подпер голову руками. Его это изматывало. Два шага вперед, три вранья назад.
– Мы нашли там ваши следы.
– Ну и что? В тот вечер я поссорился с сыном. Он их туда и занес.
– Вы хотите сказать, что вы избили вашего сына. Тут есть существенная разница.
Баптист покачал головой, словно осуждая глупого школьника:
– Почему немецкое государство все время считает, что может вмешиваться в семейные дела? У вас тут нельзя даже пощечину дать ребенку. У вас есть дети? Вам никогда не хотелось дать им пощечину?
Ханнес не ответил на этот вопрос. Открыть ящичек, потом закрыть.
Элли поручила Хранителю Молчания опросить всех соседей Паульссена по этажу, но больше не была уверена, что это хорошая идея. Он сидел в окружении трех стариков, а на его лице сияла блаженная улыбка. Все они смотрели в бесконечность, которая для стариков как раз имела свой предел. Хранитель Молчания, похоже, встретил противника сильнее себя. Теперь-то он поймет, что он сам вытворяет.
Элли досталась неблагодарная работа – спуститься в подвал и в последний раз предстать перед господином Паульссеном.
– На первый взгляд причин для остановки сердца я не вижу, – произнес судмедэксперт доктор Бек и стащил с трупа зеленое покрывало. – В народе поговаривают, что со всеми стариками может такое случиться и в любое время. Но это неправда. Никто просто так не умирает, на это всегда есть причина: незамеченная опухоль, лопнувший сосуд, тромб в мозгу. Его мог бы убить апоплексический удар. Чтобы это установить, мы должны дождаться результатов вскрытия. Однако на первый взгляд физически он был в полном порядке.
– А как же его «альцгеймер»? – спросила Элли.
Бек глянул в больничную карту:
– Паульссен страдал не от «альцгеймера», а от старческого слабоумия, проще говоря, от недостаточного кровоснабжения головного мозга из-за закупоренных сосудов, что рано или поздно могло привести к апоплексическому удару. С физиологической точки зрения он был здоров.
Кожа на лице Паульссена осела, из-под нее выпирали кости, веки посинели. Не похоже было на то, что он покоился с миром. Элли еще в жизни не видела трупов, которые покоились бы с миром. Они все выглядели просто мертвыми.
– А есть ли признаки того, что ему кто-то мог помочь?
– Давайте дождемся результатов лабораторных анализов. У меня есть одно подозрение. Но я не хотел бы делать никаких скоропалительных выводов, пока не будет готова токсикологическая экспертиза.
Судмедэксперт нажал на брюшную стенку, которая не поддалась и на миллиметр. Трупное окоченение уже началось.
– У стариков токсикологический анализ не всегда дает однозначные результаты. Коктейль лекарств, которые принимал Паульссен, – это самая хаотическая и безумная микстура, которую только можно себе представить. И принимал он ее, не обращая внимания на взаимодействие препаратов. Как часто и бывает.
– Пожалуйста, пожалуйста, дайте скоропалительный вывод, чтобы мы знали, что искать!
– Мне нужно его сначала вскрыть. Но некоторые внешние признаки я заметил. Миоз – сужение зрачка. Спазм мышц брюшины. И вот здесь… – Он указал рукой в перчатке на белое вещество в уголке рта. – Следы засохшей пены.
Элли попыталась подавить рвотный позыв из уважения к покойнику.
– Я не удивлюсь, если обнаружу признаки угнетения дыхания и отек легких.
– И о чем это может говорить?
– Я сначала должен провести токсикологическую экспертизу. Но я бы предположил, что была интоксикация, возможно, стоит поискать опиат или опиоид. Как говорится, осмотр еще не закончен, поэтому не цитируйте меня.
«По крайней мере, такой смерти можно позавидовать», – подумала Элли, открывая дверь на склад. По словам начальника службы по уходу, здесь хранились вещи умерших, которые никто не забирал. За ними несколько недель тщательно присматривали, а потом выбрасывали.
Она включила свет и поморщила нос. Запах нестираной одежды забивал все остальные. Энергосберегающая лампа протянула вниз свое мертвенное щупальце, от которого исходил пыльный конус света. В случае с Паульссеном поначалу хотели все сразу же выбросить, потому что родственников у него не осталось. Но потом от этой идеи отказались, ведь в последние недели к нему приходили посетители.
Картонная коробка. Снова картонная коробка в подвале. Появлялось все больше вещей из подвала, тех, которые люди тащили за собой через всю свою жизнь. А началось все с пустой квартиры.
«Чем просторнее квартира, тем полнее подвал», – подумала Элли и сняла крышку.
Она запустила руку внутрь и наткнулась на что-то мягкое. Масляная краска. Они положили его палитру сверху на вещи. «Мелко порубить яблоки, смешать с сахаром, корицей и ромом и выложить на тесто» – Элли не могла не думать о яблочных пирогах, все глубже погружаясь в наследие Паульссена. Под пленкой она нащупала что-то продолговатое, холодное и вытащила это. Деревянная шкатулка с инкрустацией, какие делают в Азии. Какое отношение он имел к Азии? Они даже не удосужились узнать о Паульссене побольше. Откуда он родом, кем были его родители, имелись ли у него друзья? К черту это. Она открыла шкатулку, и на нее, разворачиваясь, вывалились бумаги, ломкие от времени. Они долго ждали, пока их освободят. Элли разгладила верхний листок и включила мобильник, чтобы в его призрачном свете хоть что-то прочесть.
Дорогая Рози!
Странно. Это было письмо Паульссена к Розе Беннингхофф. Может, он его так и не отправил? Элли читала дальше:
Мне очень жаль, если я тебя отпугнул. Ты такая умная девочка, можно сказать, молодая женщина, намного умнее своих сверстниц.
Ты заслужила то, что у нас появилось нечто большое и общее. Наша тайна.
Она не стала читать дальше, сунула письмо обратно в шкатулку и положила ее в пакет для улик. Элли бросила все вещи Паульссена вместе с палитрой обратно в коробку, схватила ее и помчалась наверх.
Коробка отправится в криминалистическую лабораторию, и ей больше не придется на нее смотреть.
Она надеялась, что скоро Паульссен вообще забудется. Скотина такая.
– Ты не хочешь, чтобы твой отец попал под подозрение, правда? – Вехтер встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Это помогало ему думать. Беспокойство Ханнеса заразило и его самого. – Ты не хочешь выдавать отца. Потому что тогда ты останешься один на свете. Твой отец – солнце, вокруг которого ты вращаешься. Так ведь?
Он сам подсказывал Оливеру ответы, он ничего не узнал, не продвинулся вперед ни на шаг. Но Вехтеру нравилось наблюдать, как меняется лицо Оливера от этих словесных ударов. Каждое предложение било в цель. В Оливере не осталось ничего детского. Перед ним сидел парень, который его обманывал, вот уже несколько дней пытался жалостью к себе обвести комиссара вокруг пальца. Почему Вехтер все время сочувствовал ему? Бедный маленький ребенок в подвале? Они потеряли из-за этого драгоценное время.
Вехтер снова сел.
– И все же ты это сделал. Ты выдал своего отца. Тебе понадобилось рассказать кому-нибудь, что твой отец был на месте преступления. Ты знаешь, какие выводы я из этого сделаю?
