Краски - Ковезин Павел

Он кинул на стол пакетик с наркотиками.

– Тебя прямо сейчас посадят лет на десять за это дерьмо!

– Это… это не моё, – я поднял взгляд на пакет, валяющийся на грязном столе. Запястья неприятно побаливали от наручников.

– Что?! – стоя позади меня, он подался вперёд, облокотившись рукой о мой стул. – Не твоё?!

Но после выдохнул и отошёл на пару шагов.

– Конечно, не твоё. И Лейла тоже не твоя. Ты меня понял?

– Что…

– Сегодня вечером ты уезжаешь из этого города. Раз и навсегда. Не пытаешься связаться с моей дочерью или найти её. И в принципе не подаёшь признаков жизни. Полностью меняешь имя и фамилию. Что за дурацкое имя – Леон? Леон Мартинес? Ты же родом из Франции, да? Тебе бы подошло что-нибудь другое…

– У неё будет ребёнок, – выдавил из себя я.

Циммерман отвесил мне подзатыльник.

– Не будет у неё никакого ребёнка. Забудь. И ребёнка. И Лейлу. И всю эту историю. Просто съебись! А в качестве гарантии, что ты выполнишь наш небольшой уговор… у нас останется твой братец. Он сядет за хранение наркотиков.

– Нет…

Её отец нагнулся к моему уху и сказал уже шёпотом.

– Либо так, либо вас обоих завтра найдут в канаве.

Он похлопал меня по плечу и вышел из кабинета. Его место занял обермейстер, который уже через несколько минут снял наручники.

***

Правда в том, что я трус. Я так и не осмелился найти её. Всё, на что меня хватило – уехать тем же вечером к родителям во Францию. У матери чуть не случился сердечный приступ, когда она узнала, что её сын сидит в тюрьме. Первое время я поддерживал родителей, но вскоре понял, что мне не место там. Вся моя жизнь была спрятана в Браденбурге. Этот город был словно сундуком с моим прошлым, который я с каждым годом хотел открыть всё больше. И спустя пару лет я вернулся в Германию и обосновался в Берлине. Он был всего в часе езды от прежнего жилья, но потеряться в большом городе и с новым именем гораздо проще, чем в маленьком Браденбурге, где каждый друг друга знает по имени. Даже после смерти Отто, после того как отец Лейлы потерял последний рычаг давления, я не вернулся. Раз в год я приезжаю в Браденбург на могилу брата. Всё, на что ему хватило сил в тюрьме – повеситься, связав петлю из постельного белья.

А я трус. Я выбрал наихудшую тактику из всех – просто забыть. Забыть, как бы трудно это не было. Но прошлое не имеет привычки оставлять людей в покое. Оно раз за разом будет преследовать, заставлять озираться по сторонам и видеть в тёмных силуэтах людей из той, старой жизни. Людей, которых мы изо всех сил стараемся выкинуть из головы, но которые каждый раз появляются снова. Проблема в том, что теперь, спустя семь лет, Лейла была не призраком, не галлюцинацией, не сбоем в мозгу, а совершенно реальной личностью, как-то имеющей отношение к сбежавшему психу. Чёрт бы её побрал.

Окончательно я убедился в том, что Лейла замешана во всей этой истории, когда вспомнил вчерашнюю запись с камер наблюдения, которую показали мне эти два придурка. На ней молодая девушка с коробкой шла к дому Хоффманов незадолго до убийства. В тот момент мне хотелось кричать и разносить весь этот офис к хуям.

– Нет, – прошептал я, отрицая очевидное, – нет.

Я гоняюсь за призраком прошлого. Последний раз я видел эту прекрасную девушку, когда ей было семнадцать лет. Теперь у каждого из нас своя жизнь. А всё из-за того, что я ёбаный трус.

– Не будешь против, если я составлю тебе компанию? – пронеслись в голове фразы с нашего первого знакомства у меня дома, – я тоже не люблю шумные вечеринки.

– Вообще-то я собиралась домой, – ответила Лейла, стоящая в дверях.

– А если я скажу, что провожу тебя до дома?

Меня всё ещё могло подвести плохое качество записи камер и проблемы с собственной головой. Вполне вероятно, что это была просто девушка. Просто по фамилии Циммерман. Фамилии, которая преследовала меня в кошмарах последние семь лет.

Со вчерашнего дня от этих придурков так и не было никакой информации о ней. За пару часов я сам выяснил всё, что мог. Двадцать четыре, проститутка, снимает однокомнатную квартиру в Нойкёльне. Проститутка. На этом слове мне словно дали пощёчину. Не может Лейла – милая девочка, которую я знал – торговать своим телом. Но, как я уже сказал, людям свойственно меняться. Закинувшись ещё парой таблеток, я поехал по найденному адресу.

Поднявшись на этаж, несколько раз нажал звонок. И только потом до меня дошло, что я только что, блядь, сделал. Она же сейчас откроет дверь и увидит меня. Узнает ли? Вспомнит ли? Или я просто очередной второстепенный персонаж в спектакле её жизни? Я расследую дело о побеге и убийстве и иду допрашивать свидетеля, а нервничаю, как школьник на первом свидании. Ещё я понял, что расхаживаю в одном носке. Второй я так и оставил в раковине в психушке.

Но, к счастью, дверь так и не открылась. Несколько секунд я думал не вынести ли её с ноги, но в конце концов решил воспользоваться отмычкой. Несколько лет работы копом и общения с домушниками дают о себе знать.

Ненавижу, блядь, полицию.

Её квартира – ничем не примечательная однушка. Нет ни фотографий в рамках, ни запрятанных фотоальбомов, никаких свидетельств того, что она хоть как-то связана с Морицем. Лишь незаправленная кровать, пара картин на стене и кухня с горой немытой посуды. Типичное жилище одиночки.

Сев обратно за руль, я колесил по району, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше. Её бордель сейчас наверняка закрыт, да и отношения между полицией и сутенёрами в этом районе оставляли желать лучшего. Дома Лейлы нет, сторожить её до самой ночи – тоже хреновая затея.

Я понял, что надо решать проблемы постепенно. Найду Морица, найду и Лейлу. Мориц после клиники, если судить по записям с камер, поймал попутку и доехал до Нойкёльна. Нужно было только выяснить адрес и наведаться туда.

Я находился на окраине Нойкёльна, вокруг были только глухие дворы и переулки. Людей на улицах практически не было. Светофор отсчитывал последние секунды. Когда загорелся зелёный, я нажал на газ. И в ту же секунду заметил подростка, прыгающего на скейте прямо под колёса. Послышался глухой удар.

– Да твою мать! – я надавил на тормоз и долбанул по рулю.

Выйдя из машины, я заметил валяющегося на земле темнокожего парня, схватившегося за ногу и скулящего словно раненый пёс. Его доска валялась рядом.

– Лей, – послышался в голове мой собственный голос, – звони в скорую!

Перед глазами проплыли картинки умирающего на дороге парня, которого мы из последних сил пытались спасти.

– Нам нужно что-то сделать! Мы не оставим его здесь!

Её испуганный взгляд, дрожащие пальцы, набирающие номер скорой, мои заляпанные в крови руки – всё это вихрем пронеслось в голове. Меня снова начало пошатывать. Но таблетки были в машине. Сначала нужно было спасти парня.

– Эй, – я сел рядом и тронул его за плечо, – ты в порядке?

Когда он посмотрел на меня и на нашивку на полицейской форме, в его глазах я увидел испуг.

– Твою мать! – взвыл он, катаясь на спине по земле и не отпуская ногу. – Мужик, какого хрена ты делаешь? Я, кажется, ногу сломал!

– Дай посмотреть! – он разжал ладони, я задрал ему джинсы и пощупал «сломанную» ногу. – Поехали в больницу.

– Не нужна мне никакая больница! Я не могу встать! – крикнул он.

– Мне донести тебя?

Обернувшись, я увидел ещё троих темнокожих парней, что стояли недалеко и снимали происходящее на телефон. Вот и свидетели подъехали.

Сука.

– Всё ясно, – я повернулся к парню, – сколько?

– Что?!

– Сколько денег ты хочешь за это ДТП, ублюдок?

Парень перестал изображать калеку, встал и поднял скейт.