Джон Трейс - Заговор по-венециански
— В каком-то роде. На самом деле в ценности таблички меня убедила кража. Некто взял на себя смелость проникнуть сюда и устроить погром, а значит, он был уверен, что идет за подлинным артефактом. К нам послан специалист из Ватикана. Правда, он приболел, иначе бы уже давно приехал.
— Преподобный отец, — с болью в голосе говорит Томмазо, — я бы сам с радостью отдал вам письмо матери. Зачем же было тайком похищать его из моей кельи?
— Сожалею о содеянном, — смягчившимся тоном отвечает аббат. — Но и ты пойми меня. Я ведь сомневался, и сомневался во многом. В тебе, кстати, тоже.
Стыд открыто читается на лице Томмазо. Как не совершать аббату подобных деяний!
— А письмо? — глядя в пол, спрашивает Томмазо. — Оно здесь?
Упав на колени, он принимается искать среди прочих бумаг. Потом смотрит на разбитый шкаф и говорит:
— Или его тоже выкрали?
Подойдя к Томмазо, аббат бережно берет его за руку и поднимает на ноги.
— Брат, сожалею, но письмо тоже пропало. Кто бы ни приходил за табличкой, он забрал и ларец, и письмо, лежавшее в нем.
Вихрь мыслей рождается в голове у Томмазо. Пропал подарок матери. Пропало письмо, и больше ничего личного не осталось. Что еще хуже, грабитель теперь знает: у сестры Томмазо хранится вторая табличка.
Значит, сестре грозит смертельная опасность.
Высвободив руку, Томмазо сообщает аббату:
— Простите, преподобный отец, мои дни здесь сочтены. Я желаю покинуть обитель немедленно.
Настоятель видит в его лице решимость, вызов.
— Ничего такого ты, брат, не сделаешь. Переступишь порог монастыря — и через час я пошлю за тобой инквизиторов.
Глава 52
Тюрьма Сан-Квентин, Калифорния
В государственной тюрьме Сан-Квентин содержится свыше пяти тысяч заключенных, и смертников тут больше, чем в любой другой тюрьме. Каждый день здесь случается что-нибудь эдакое. Сегодня — не исключение.
Дежурные заглядывают в камеру к Ларсу Бэйлу через специальное окошко и с ужасом видят, что заключенный валяется на полу.
Лицо у него мертвенно-белое.
Из глаз, ушей и носа течет кровь, а на губах и груди — блевота.
Охранки поднимают тревогу, вызывают санитаров и срочно открывают дверь камеры.
Первым входит офицер Джим Тиффани. Он наклоняется к Бэйлу проверить пульс.
Мертвец тихо стонет.
— Он жив!
Тиффани падает на колени и переворачивает Бэйла на спину.
Собирается оказать первую помощь, но тут заключенного сгибает пополам. От смеха.
— Господи боже! Какого хера?!
Тиффани отшатывается. Его младший напарник, офицер Пит Хэтчер, чуть не роняет рацию.
Бэйл поднимается на ноги, хохоча, как пятилетка — над пошлым анекдотом.
И только тогда дежурные понимают, в чем дело.
Бэйл, урод сбрендивший, загримировал себя под мертвого.
Ухмыляясь, он говорит:
— Шутка, парни. Так, аперитивчик перед блюдом, которое скоро подоспеет. Конец меня смертного. Впрочем, не ссыте. Я еще вернусь. Да-да, вернусь-вернусь.
Тиффани выговаривает ему прямо в лицо:
— Ты, шизанутый ушлепок! Мир станет лучше и чище, когда тебя казнят и закопают. Дерьма ты кусок.
Выпучив глаза и оттопырив локти, Бэйл шипит, как змея.
— Ах ты, пидор! — Тиффани берет его за грудки и ударяет спиной о стену.
В камеру с кандалами для рук и ног спешит Хэтчер. Дежурные обходятся с Бэйлом предельно грубо и резко, но тот все равно смеется и шипит.
— Заткнулся! — приказывает Тиффани. — Начальник велел отвести тебя к телефону. Звонит тебе кто-то. Если бы не инструкции, ты бы уже валялся в лазарете и плевал зубами в судно.
Бэйла выводят из камеры так быстро, что он чуть не падает. У телефонного аппарата останавливаются и ждут звонка.
Бэйл и Тиффани смотрят друг другу в лицо. Видно, что охранник напуган, но держится.
Улыбнувшись, Бэйл самым дружелюбным тоном, на который способен, говорит:
— Офицер Тиффани, можно, я скажу вам одну вещь?
— Ни хера ты мне не скажешь, мразь поганая.
— У вашей жены, Сьюзен, — хотя вы того и не знаете — в манде растет опухоль. Рак убьет вашу супругу, медленно и красиво.
Тиффани срывается. Непонятно, как этот псих узнал имя его жены, да и не важно. Тиффани бьет Бэйла под дых — маньяк сгибается и падает. Тиффани уже хочет пнуть Бэйла по голове, но тут офицера оттаскивает напарник и просит:
— Джим! Бога ради, уймись!
На стене звонит телефон — будто гонг, возвещающий о завершении раунда. Хэтчер, поглядывая на разъяренного Тиффани, сажает Бэйла на стул у аппарата. Сняв с рычага трубку и накрыв микрофон ладонью, говорит:
— Бэйл, о том, что случилось, ни слова. — Глянув еще раз на заключенного, Хэтчер говорит в микрофон: — Да. Да, он здесь. Сейчас передам.
Отняв от ушибленного живота руки, Бэйл принимает трубку; он едва может говорить.
— Ларс? Ларс Бэйл? — спрашивают на том конце провода.
— Да, — выдавливает из себя маньяк.
— Ларс, это Том Шэман. Мы встречались несколько лет назад, пока я был священником.
— A-а, отец Том. — На лице Бэйла расцветает улыбка. — Я-то все гадал, кого Боженька пошлет выполнять грязную работу?
Capitolo LI
Гранд-канал, Венеция
1778 год
В предрассветном небе висит бледная полная луна, будто странник, опоздавший на последний корабль и сидящий теперь на берегу.
Обыкновенно Томмазо проследил бы за ней, пока она не исчезнет полностью, пока не растворится в небе до последнего клочка белизны. Но не сегодня.
Томмазо торопится, как не торопился никогда в жизни.
С того самого мгновения, как он покинул обитель, началась смертельная гонка. И не только со временем, но и с ворами, похитившими табличку из кабинета аббата, и со всей ратью католической церкви.
Угроза аббата натравить инквизиторов пугает до дрожи в коленях. Эрманно и Эфрана как пить дать арестуют и запытают до смерти. Самого Томмазо обвинят в отступничестве, однако жить оставят. Скорее всего.
Объятый страхом, Томмазо спускается к воде и, надеясь, что память не обманула, спешит к лодочному сараю.
Слава богу, он верно запомнил.
В пожаре погибла всего одна лодка. Лодчонка, на которой Томмазо по утрам оплывал остров, уцелела — расторопные монахи успели спасти ее из огня.
Томмазо спускает лодку на воду и забирается на борт. Вниз по холму к берегу уже бегут другие монахи, а у входа в обитель видна неподвижная фигура аббата.
Прилив низок, и Томмазо очень скоро удаляется от берега, покидая людей, с которыми делил быт.
Остров постепенно тает вдали, с лагуны задувает прохладный ветер, и страх Томмазо постепенно стихает. Пройдет несколько часов — а если повезет, и день, — прежде чем кто-то навестит монахов, оставшихся без лодки. Время на стороне Томмазо. Хотя остается еще специалист из Ватикана. Если он прибудет сегодня, у аббата появится лодка и шанс оповестить инквизиторов.
Эта мысль вновь рождает страх, и Томмазо забывает идею пришвартоваться у палаццо Дукале. Вместо этого он направляется на запад, в сторону Гранд-канала. Сомнение охватывает Томмазо, когда он проплывает в тени собора Санта-Мария-делла-Салюте. Но юный монах все же гребет, задыхаясь, на север. Гребет, пока чуть не врезается в швартовый столбик на южной стороне моста Риальто. Привязав лодку, Томмазо выпрыгивает на берег.
Уставший и измученный жаждой, он переходит от улицы к улице, пока не находит то, что искал.
Лавку торговца предметами старины и искусства.
Лавку Гатуссо.
Чумазый от сажи, Томмазо приникает к окну: внутри Танина заворачивает для покупателя пейзаж маслом. Заметив монаха, девушка поначалу пугается, но затем, завершив продажу, удаляется под предлогом, что якобы увидела клиента, с каковым ранее договорилась встретиться.
Томмазо следит, как Танина выходит к нему. Она его единственная ниточка, связующая с двумя евреями, вполне возможно укравшими табличку. Первое звено в туманной цепочке, которая, надеется Томмазо, выведет к оставшимся табличкам и к сестре.
Выйдя наружу, Танина закрывает за собой дверь.
— Брат?
— Дочь моя, — говорит Томмазо, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, — ты в ужасной опасности. Аббат знает, что кражу совершили твои друзья, и вскоре доложит об этом инквизитору.
— Простите, брат, но я не понимаю, о чем речь, — смущенно отвечает Танина.
— Твой ухажер и тот юноша, Эфран, вломились в нашу обитель и похитили артефакт, о котором я им рассказал.
— Чушь! — восклицает Танина. — Эфран и Эрманно не воры. Инквизитору нет нужды заниматься нами.
Томмазо хватает ее за руку.
— Нет времени на ложь и глупость! — Он озирается по сторонам. — Твои друзья проникли в кабинет аббата и выкрали оттуда принадлежащую мне серебряную табличку.
