Стивен Кинг - Конец смены
— А для тебя и четыреста — это уже большая удача, — говорит он. — Не так ли, Эллен?
— Да. — Слезы стоят в ее глазах и начинают катиться по щекам.
— И тогда ты и английский плохо сдашь, — добавляет Брейди. Он раскрывает ее, и это самое приятное. Как запускать руки во внутренности животному, оглушенному, но еще живому, и извлекать из нее кишки. — Ты затормозишь.
— Пожалуй, я заторможу, — говорит Эллен.
Теперь она громко всхлипывает. Брейди проверяет кратковременную память и обнаруживает, что родители девочки ушли на работу, а младший братик в школе. Поэтому плач вполне уместен. Пусть сучка кричит, сколько хочет.
— Не «пожалуй». А точно затормозишь, Эллен. Потому что ты не справишься с напряжением.
Она всхлипывает.
— Скажи это, Эллен.
— Я не справлюсь с напряжением. Я заторможу, и, если я не попаду в хорошую школу, папа будет разочарован, а мама на меня будет злиться.
— А если ты вообще ни в какую школу не попадешь? А если единственная работа, которую ты сможешь получить, — это убирать в домах или складывать одежду в прачечной?
— Мама меня возненавидит!
— Да она уже тебя ненавидит, разве нет, Эллен?
— Я не… Я так не думаю…
— Да ненавидит, действительно ненавидит. Скажи это, Эллен. Скажи: «Мать меня ненавидит».
— Мать меня ненавидит. Боже, мне так страшно, и моя жизнь такое ужасная!
Это великий дар-сочетание гипноза от «Заппита» и собственной способности Брейди вторгаться в чужой разум, когда тот находится в таком открытом и внушаемом состоянии. Обычные страхи, которые для таких детей составляют просто неприятный фон их жизни, могут превращаться в кровожадных чудовищ. Маленькие шарики паранойи можно раздуть до таких размеров, как те, что запускают во время праздничного шествия на День Благодарения.
— Ты можешь положить конец своим страхам, — говорит Брейди. — И сделать так, чтобы маме стало очень, очень жаль.
Эллен улыбается сквозь слезы.
— Ты можешь оставить это позади.
— Я могу. Я могу оставить это все позади.
— Ты можешь найти покой.
— Покой… — вздыхает она.
Как это прекрасно. С матерью Мартины Стоувер, которая постоянно выходила из этого демо, чтобы раскладывать свои проклятые пасьянсы, на это ушло несколько недель. С Барбарой Робинсон — несколько дней. С Рут Скапелли и этой прыщавой плаксой в розовой девчачьей спальне с рюшечками — несколько минут, и все. Но, отмечает Брейди, я всегда быстро учился.
— Есть ли у тебя телефон, Эллен?
— Вот. — Она засовывает руку под декоративную подушку. Телефон тоже розовый.
— Тебе надо разместить посты на Фейсбуке и в Твиттере. Чтобы друзья смогли прочесть.
— А что писать?
— Пиши: «Теперь я обрела покой. Вы тоже можете. Заходите на зизеэнд.com».
Она так и делает, но очень медленно. В таком состоянии человек как будто под водой. Брейди напоминает себе, как легко все удалось, и пытается сдержать нетерпение. Когда она заканчивает и сообщения отправлены — вот еще спички к сухому хворосту, — он предлагает ей подойти к окну.
— Пожалуй, тебе надо подышать воздухом. Чтобы в голове прояснилось.
— Мне нужно подышать воздухом, — говорит девочка, откидывая одеяло и спуская босые ноги с кровати.
— Не забудь свой «Заппит», — говорит он.
Девочка берет его и идет к окну.
— Прежде чем открыть окно, зайди в основное меню, где иконки. Сможешь, Эллен?
— Да… — Длинная пауза. Ух, она, сука, и медленная, двигается, как в патоке. — Да, вижу иконки.
— Прекрасно. Теперь зайди в «Вытри слово». Иконка, где школьная доска и тряпка.
— Вижу.
— Дважды ее коснись, Эллен.
Девочка так и делает, и «Заппит» благодарно моргает. Если кто-то еще возьмет в руки это игровое устройство, оно моргнет синим и прекратит работать.
— Вот теперь можешь открыть окно.
Морозный воздух врывается в комнату, отбрасывает назад волосы Эллен. Она колеблется, кажется, гипноз вот-вот пройдет, и на мгновение Брейди чувствует, что она выскальзывает. Все же на расстоянии контролировать человека трудно, даже под гипнозом, но он уверен, что отшлифует свою технику до идеала. С практикой все приходит.
— Прыгай, — нашептывает ей Брейди. — Прыгай, и тебе не надо будет сдавать тот экзамен. Мать тебя не будет ненавидеть. Ей будет тебя жалко. Прыгай — и все цифры сойдутся. Ты получишь самый лучший приз. Лучший приз — это сон.
— Самый лучший приз — это сон, — соглашается Эллен.
— Сделай это сейчас, — тихо говорит Брейди, сидя с закрытыми глазами за рулем старой машины Эла Брукса.
В сорока милях южнее Эллен прыгает из окна спальни. Падает она недолго, а под домом навалены снежные кучи. Снег старый, с подмерзшей корочкой, но все равно немного смягчает ее падение, и девочка не разбивается, а ломает ключицу и три ребра. Она кричит от боли, и Брейди вылетает из ее головы, словно пилот, который катапультируется из самолета F-111.
— Блядь! — кричит он и бьет по рулю. Артрит Бэбино обжигает ему всю руку и это злит еще сильнее. — Блядь, блядь, блядь!
19В благополучном зажиточном районе Брэнсон-парк Эллен Мерфи с трудом встает на ноги. Последнее, что она помнит, — это то, что сказала маме, что больна и не пойдет в школу: соврала, чтобы ловить розовых рыбок и попробовать выиграть приз в приятно захватывающей «Рыбалке». Рядом лежит ее «Заппит» с треснутым экраном. Он больше ее не интересует. Она оставляет его и ковыляет босиком к двери. Каждый вдох отзывался резкой болью в боку.
Но я жива, думает она. По крайней мере, жива. О чем я думала? Боже, о чем я только думала?
Голос Брейди еще остается в ней; скользкий вкус чего-то, что она проглотила, когда оно еще было живое.
20— Джером! — говорит Холли. — Ты слышишь меня?
— Да.
— Я хочу, чтобы ты выключил «Заппит» и положил его на стол Билла. — А потом, как вечный перестраховщик, добавляет: — Вниз экраном.
Джером морщит широкий лоб:
— А надо?
— Да. Прямо сейчас. И не глядя на эту чертову штуку.
Еще до того, как Джером успевает выполнить этот приказ, Ходжес бросает взгляд на рыбок, которые плавают, и на еще одну синюю вспышку. На мгновение по его телу прокатывается волна головокружения — может, это от обезболивающего, а может, и нет. Затем Джером нажимает кнопку в верхней части устройства, и рыбки исчезают.
Ходжес чувствует не облегчение, а, скорее, разочарование. Может, это безумие, но, учитывая его нынешнюю проблему со здоровьем, может, и нет. Ему приходилось видеть гипноз, который применялся, чтобы помочь свидетелям лучше вспомнить ситуацию, но по сей день он еще не осознавал его силы. У него возникает мысль, возможно, в этой ситуации кощунственная, что «Заппит» с рыбками может лучше помогать от боли, чем то, что прописал доктор Стамос.
Холли говорит:
— Сейчас я буду считать от десяти до одного, Джером. Каждый раз, когда ты будешь слышать цифру, ты все больше будешь приходить в себя. Ладно?
Несколько секунд Джером ничего не говорит. Он сидит спокойно, мирно, находится в некой иной реальности и, возможно, пытается решить, не хочет ли поселиться там на дольше. А Холли дрожит, как камертон, и Ходжесу даже слышно, как ее ногти врезаются в ладони, когда она сжимает кулаки.
Наконец Джером говорит:
— Да, пожалуй, ладно. Ведь это ты, Холлиберри.
— Начинаем. Десять… девять… восемь… ты возвращаешься… Семь… шесть… пять… просыпаешься…
Джером поднимает голову. Его глаза направлены на Ходжеса, но тот не уверен, что парень его видит.
— Четыре… три… почти здесь… два… один… просыпайся! — Холли хлопает в ладоши.
Джером резко дергается. Одна его рука задевает «Заппит» Дины и сбрасывает его на пол. Джером смотрит на Холли с выражением такого удивления, которое при других обстоятельствах могло бы показаться смешным.
— Что это было? Я уснул?
Холли падает в кресло, предназначенное для клиентов. Она глубоко вдыхает и вытирает потные щеки.
— Где-то так, — говорит Ходжес. — Игра тебя загипнотизировала. Как и твою сестру.
— Вы уверены? — спрашивает Джером и смотрит на часы. — Да, видимо, так. Я потерял пятнадцать минут.
— Скорее двадцать. Что ты можешь вспомнить?
— Кликал по розовым рыбкам, они превращались в цифры. На удивление сложно это сделать. Надо очень внимательно смотреть, действительно сконцентрироваться, а синие вспышки совсем в этом не помогают.
Ходжес поднимает «Заппит» с пола.
— Я бы не стала его включать! — резко говорит Холли.
— Не буду. Но вот вчера вечером я его включил, и, знаете, не было там синих вспышек, и розовые рыбки в цифры не превращались, хоть пальцы все об них отбей. И мелодия сейчас не такая. Не то что совсем уж другая, но не такая.
