Пи Трейси - Наживка
Джек чуть-чуть отошел, уступив место бригаде скорой, а сразу после ее ухода снова бросился на колени рядом с Марти, которому было слишком тоскливо лежать в одиночестве.
Собравшиеся у конторы полицейские заходили по очереди, смотрели в молчаливом почтении на одного из своих, потом выходили, исчезая под проливным дождем. Когда дверной проем опустел, струи полились на тело, смывая с груди кровь.
Лили, Джино и Магоцци стояли рядом с дверью, и Магоцци вдруг почувствовал, как старая женщина берет его за руку своей скорбной, хрупкой, крохотной ручкой. Наступил момент относительного затишья до приезда специалистов, которые превратят смерть в объект научного исследования. Джеку Гилберту этот момент покажется слишком изнурительным, если он будет торчать тут один, решил Джино с притворным раздражением, поскольку не любил Джека Гилберта. Он оторвался от стены и шагнул к нему.
Когда кровь с тела Марти окончательно смылась, на неподвижной груди обнажился длинный рваный шрам.
– Боже, – пробормотал Джино. – Это еще откуда?
– От отца.
– Что?
– Отец в детстве ножом полоснул.
– Господи помилуй… – Джино на секунду закрыл глаза, думая о том, что приходится переживать ребенку, прежде чем стать мужчиной, о том, что до конца никого не знаешь, что повсюду среди людей обретаются истинные чудовища.
Он повернулся спиной к ветру, сильный порыв которого внес в дверь массу воды, обрушившейся с тошнотворным плеском на обнаженную грудь Марти. И сразу вспомнил, как в самом начале этого кошмарного дела Лили Гилберт уничтожила драгоценные свидетельства на месте происшествия, унеся мертвого мужа из-под дождя. Он посмотрел на стоявшую рядом с Магоцци старушку, которая тоже на него смотрела сквозь толстые стекла очков, не плача, не говоря ни слова, просто смотрела. Потом снова перевел взгляд на струи, бившие по лицу Марти, и кое-что понял.
Магоцци удивленно следил, как напарник присел, сунул руки под плечи и под колени мертвого тела, поднял его и осторожно перенес на диван.
Когда Джино повернулся, Лили все так же на него смотрела. Затем коротко кивнула, направилась к Джеку, встала у него за спиной. Положила руки на трясущиеся плечи, поцеловала в склоненную голову и прошептала:
– Пойдем. Позаботься о матери. Ее сердце разбито.
Шеф Малкерсон прибыл через полтора часа после стрельбы и взял на себя руководство дальнейшими действиями. Выслушал рапорты обоих детективов, изъял у Магоцци оружие, начал процедуры, предписанные при совершении полицейским смертоносного насилия. Официально объявил административный выходной,[37] пока совет не разберется в убийстве Джеффа Монтгомери, но даже не подумал отсылать Магоцци домой. Во-первых, он будет сопротивляться, что весьма неприятно и недопустимо – возникшая конфликтная ситуация лишь повредит следствию. Во-вторых, Гилберты его знают и доверяют, а если и есть какой-нибудь ключ к раскрытию дела, он именно у Гилбертов. Иногда надо буквально следовать правилам, а иногда не надо. Малкерсон решил оставаться на месте происшествия, пока Джимми Гримм с бригадой криминалистов не завершат работу, и в десять часов отправил Магоцци и Джино побеседовать с Гилбертами.
Они шли к дому по гравийной дорожке между дальними клумбами. Несмотря на проливной дождь, кусочки разноцветного кварца сверкали в лучах фонариков. По крайней мере, молнии сдвигались к востоку. С запада приближался другой грозовой фронт, – согласно Джимми Гримму, сверхъячейка,[38] нависшая над Миннесотой, всю ночь будет держать их под прицелом, – но перед следующим залпом выпала передышка.
Лили встретила их у задних дверей, одетая в сухой комбинезон и рубашку с короткими рукавами, обнажавшими жилистые костлявые руки с татуировкой выше запястья.
– Как там Беккер? – спросила она первым делом.
– Выкарабкается, – ответил Джино. – Монтгомери в него не стрелял, просто по голове ударил.
– Куда его отвезли?
– Кажется, в Хеннепин, в окружную больницу.
– Хороший мальчик. Пошлю ему цветы, пока вы нас в тюрьму не забрали.
Джино с Магоцци озадаченно переглянулись.
– Мы пришли не для того, чтоб забрать вас в тюрьму, миссис Гилберт.
– Пока, может быть, не для того. Входите. Мы вас ждем.
Старушка привела их на кухню, где за столом уже сидел Джек, просохший и трезвый, в простом старомодном халате, должно быть отцовском. Закатанные рукава напомнили Магоцци, что Мори Гилберт был очень высоким мужчиной. Глаза у Джека покраснели, лицо опухло.
– Как ты, Джек?
– Вроде бы ничего. Садитесь, ребята.
– Адский вечер, – пробормотал Джино. – Страшно жалко Марти. Правда. И очень неприятно сейчас задавать вам вопросы.
– Вы свое дело делаете, – сказала Лили, расхаживая по кухне, доставая из буфета тарелки, наполняя стаканы, как будто принимала забежавших к ужину гостей. Поставила перед каждым тарелку с ароматным супом. – Ешьте. Куриный бульон. От многого хорошо помогает. Настоящий домашний шмальц.[39] Ничего нет полезней.
Джино не имел никакого понятия, что такое «шмальц», но слово звучало и наполовину не так заманчиво, как запах супа. Он схватил ложку и заколебался. Лили Гилберт, уверенная, что они забирают ее в тюрьму, угощает их супом… Не забрасывает ли крючок с наживкой?
– Не волнуйся, – посоветовал наблюдавший за ним Джек. – Нам известно, зачем вы пришли. Расскажем все, что знаем. Ешьте спокойно.
– Да, сначала поешьте, – приказала Лили. – Потом поговорим.
Магоцци хлебал бульон, понимая, в отличие от Джино, что это означает. Лили Гилберт, в конце концов, их признала.
Перемыв тарелки после ужина, она села рядом с Джеком.
– Расскажи им про Брайнерд.
Магоцци деловито полез за блокнотом и ручкой, стараясь не выдавать изумления. Откуда Джеку известно про Брайнерд, черт побери? Потом понял, не успев спросить, и ему стало плохо. Джек был в охотничьем домике вместе с отцом и прочими. Был соучастником преступления.
Чувствовалось, как насторожился Джино, явно придя к такому же выводу, но оба детектива хранили молчание, дожидаясь, пока не услышат все своими ушами.
Истинная история оказалась едва ли не хуже.
Джек очень долго описывал, как Мори, Роза и Бен расстреливали старика в охотничьем домике, как он заметил тень на чердаке, наконец, как отказался участвовать в расстреле.
Магоцци с Джино перестали писать и одновременно на него посмотрели.
– Что? – спросил он.
– Ничего. Продолжай.
Джек рассказал, как они на обратной дороге домой разругались с отцом, и о том, что за этим последовало.
– Я не связывал убийство папы с событиями в Брайнерде, – добавил он. – Только вчера заподозрил, услыхав об убийстве Бена и увидев в газете снимок Розы Клебер – до тех пор даже не знал ее имени. После этого сообразил, что случилось. На чердаке кто-то был, видел, что мы сделали, потом принялся одного за другим убивать.
– Они сделали, Джек, – поправил его Джино. – Не ты.
– Все равно. Как ни смотри, у меня руки в крови. Если б я раньше вам рассказал, может быть, догадались бы, успели спасти Марти.
Магоцци ответил то, что думал, – чистую правду:
– Может быть. А может быть, и нет. Джефф замаскировался почти идеально, со всех сторон прикрылся.
Он бросил Джеку косточку, но этого мало, а больше предложить ему нечего. С одной стороны, руки чешутся ему шею свернуть – наверняка, будь у них хоть чуть-чуть больше времени, Марти можно было бы уберечь, с другой, сердце от жалости обливается кровью. Что испытываешь, когда родной отец требует, чтобы ты стал убийцей, а после отказа отрекается от родного сына?
Джек встал, налил себе кофе.
– Еще одно. Папа сказал, что они много лет убивали нацистов. По его словам, список в компьютере, только я ничего не нашел. Может, он его стер.
– Пришлем кого-нибудь на всякий случай, проверим, – кивнул Магоцци.
Джек пожал плечами:
– Может, все это вообще сплошная фантазия.
– К сожалению, нет, – вздохнул Магоцци. – У нас только сегодня сложилась картина. Бен Шулер записывал данные об убитых на обороте фотографий, которые мы нашли в его доме.
Лили слегка выпрямилась в кресле.
– Сколько их?
– Пока больше шестидесяти.
Она закрыла глаза.
– За столько лет вы ничего об этом не знали?
Лили сняла очки с толстыми стеклами, взглянула на Магоцци. Он впервые увидел ее глаза без ограждения. Прекрасные и трагические.
– Вот что я знала. Сразу после войны он поговаривал о небольших группах, которые выслеживают и убивают нацистов. Считал это правильным и справедливым, благородным делом. Я предупредила, что, если он хоть когда-нибудь выйдет из дома, чтоб убить человека, пускай больше не возвращается. С тех пор мы ни разу к этому не возвращались.
