Монс Каллентофт - Осенний призрак
И что нам теперь делать?
Выключите же этот дождь. Мне холодно, а он все барабанит и барабанит по коже. Это невыносимо! А что это холодное окутывает мои ноги?
Янне!
— Даниэль, иди к черту! — кричит она.
Идите к черту.
Откуда эти холодные капли и как я оказалась на улице голая? И кто это там разговаривает?
Харри? Свен?
Что они здесь делают?
— Держи ее.
— Сиди тихо.
Они оборачивают мое тело полотенцем. Я вижу лицо Харри, его обритую голову. Похоже, он настроен решительно. Свен, это ты? Теперь я узнаю свою ванную. Я под душем! И черт, какая же холодная вода! Теперь я вижу их обоих. Я сижу в ванной, а они поливают меня. Трусы и майка липнут к телу, я ведь почти голая, какой же у меня сейчас, должно быть, глупый вид. Ну хватит!
— Хватит! Я знаю, чем вы тут занимаетесь!
Она размахивает руками, словно отбиваясь от направленного на нее распылителя.
Капли, словно ледяные осколки, крохотные острые иглы, возвращающие ее к жизни.
— Дайте же мне поспать, черти!
Теперь на нее надели теплый халат, а изнутри тело согревает горячий кофе. В голове гудит, и у Малин все двоится в глазах. Она видит двух Свенов и двух Харри, ей хочется кричать, требовать алкоголя, но взгляды коллег удерживают ее на месте.
Свен сидит на стуле у окна, Харри стоит возле мойки. Он смотрит на сломанные часы из магазина «Икеа», потом на голубя за окном. Птица всего на несколько секунд задержалась у стекла, а потом улетела в сторону собора.
Начинай же.
Давай, прочитай мне лекцию.
Скажи мне, какой я пропащий человек, безвольная пигалица, которая не в силах противостоять даже самому слабому из своих демонов.
Назови меня дерьмом. Ну!
Однако коллеги молчат.
Они уже запихнули в нее две таблетки парацетамола и две ресорба. А сейчас, по-видимому, ждут, когда она допьет кофе.
Теперь коллеги удаляются в прихожую. Малин слышит, о чем они говорят.
— Я позабочусь, чтобы она снова встала на ноги, мы не можем обойтись без… — говорит Свен.
Потом слышится голос Харри:
— Ей нужно лечиться.
Он действительно так сказал или у меня что-то со слухом? Он не должен был так говорить.
Они возвращаются на кухню и становятся рядом с ней.
— Одевайся скорей, и поезжайте в Седерчёпинг. Вам есть чем сегодня заняться, — командует Свен после того, как Малин допивает кофе.
Сама не зная как, Форс выдержала поездку в автомобиле, и к обеду они с Харри уже переступили порог нужной им комнаты в седерчёпингском реабилитационном центре.
На стенах обои в цветочек. Перед ними на ярко-красном диване сидит Ингеборг Сандстен, рядом с ней в синем инвалидном кресле полулежит ее дочь Ясмин. Ее тощее тело под светло-зеленым шерстяным пледом время от времени сотрясается в судорогах, один карий глаз закрыт, другой бессмысленно уставился в пространство. Она дышит тяжело и хрипло, и мама то и дело подносит к ее рту салфетку, вытирая слюну с губ правой рукой.
За окном измученное холодным ветром дерево, пустынный берег канала, словно ожидающий сезона велосипедных прогулок и белых прогулочных катеров местной лодочной станции, заполненных американскими туристами. «Вот мать, которая никогда не бросит свою дочь», — думает Малин. Она чувствует уважение к двум находящимся в этой комнате незнакомым ей людям. Даже если Ясмин не вполне понимает, что происходит вокруг, она наверняка чувствует, что мать ее никогда не бросит. «Знаешь ли ты, — мысленно обращается Малин к женщине в инвалидной коляске, — как тебя любят? Понимаешь ли, какая замечательная у тебя мать? А если бы такое случилось с Туве? Что я делала бы тогда? Для меня невыносима уже одна мысль об этом».
— Мы должны были уехать на Тенерифе, — говорит Ингеборг Сандстен, складывая свои худые руки на коленях, — в реабилитационный центр «Винтерсоль». Но нам отказали в последний момент, лишь только узнали, чем больна Ясмин. И тогда мы приехали сюда. Здесь нам тоже неплохо.
Малин хотела сказать сначала, что сама только что вернулась с Тенерифе и вслух удивиться такому совпадению, но промолчала: эти слова прозвучали бы как насмешка.
У Ингеборг Сандстен узкое, морщинистое лицо. Она выглядит настолько усталой, что рядом с ней Малин приободряется, словно понимая ничтожность своих проблем.
— Я опекаю Ясмин в качестве сотрудника муниципалитета.
— Она слышит нас? — спрашивает Харри.
— Доктора утверждают, что нет. Но я не знаю. Иногда мне кажется, что слышит.
— Вчера мои коллеги разговаривали с вашим бывшим мужем, — говорит Малин.
— Он все еще злится.
— Вы разговаривали с ним? Он передал вам то, что мы ему рассказали о той автокатастрофе?
— Да, он звонил мне.
— И что вы думаете?
— Может, все так и было, но теперь это уже не имеет никакого значения.
— И раньше вы об этом не знали?
— Я понимаю, куда вы клоните. Нет, не знала. И всю прошлую неделю я провела здесь, с Ясмин.
Женщина в инвалидном кресле громко стонет, и лицо ее искажает гримаса боли. Ингеборг прикладывает салфетку к губам дочери, а Малин думает о том, какой симпатичной была, должно быть, Ясмин лет двадцать с лишним тому назад.
— Вы не помните, знала ли Ясмин Йерри Петерссона до того вечера? — спрашивает Малин. Этот вопрос словно удочка или невод, которым Малин надеется выудить из глубин памяти Ингеборг что-нибудь полезное для расследования.
— Не думаю, — отвечает мама Ясмин. — Она никогда не называла этого имени. Хотя что взрослые знают о жизни подростков?
— А с братом и сестрой Фогельшё она была знакома?
— С Катариной Фогельшё они учились в параллельных классах, хотя вряд ли дружили.
— То есть вы ничего не можете рассказать нам о той ночи, — подводит итог Харри. — И вы не знали, что за рулем, скорее всего, сидел Йерри Петерссон.
— Откуда мне было знать? — спрашивает Ингеборг. — Уж не думаете ли вы, что Ясмин что-нибудь рассказала мне?
В окно барабанят крупные дождевые капли.
— То, что случилось, хранится где-то глубоко в памяти Ясмин, — продолжает Ингеборг. — И в ее снах.
Автомобиль пересекает болотистый эстергётландский ландшафт, за окнами мелькают безлиственные леса, пустынные поля, серые поселки.
Харри крепко держит руль. Малин переводит дыхание.
— Ведь это ты просил Свена поговорить со мной? — спрашивает она, сделав глубокий вдох.
На мгновение Мартинссон отрывает взгляд от дороги. Потом смотрит на нее и кивает.
— Ты будешь ругаться, Малин? Но ведь я должен был что-нибудь сделать.
— Но ты мог бы сам поговорить со мной.
— Конечно, Малин, конечно. Только стала бы ты меня слушать?
— Ты предпочитаешь действовать за моей спиной?
— Для твоей же пользы.
— Ты обманываешь не только меня, Харри, я не одна такая. Подумай, что ты теряешь.
Харри снова отрывает взгляд от дороги и смотрит на Малин. Его зеленые глаза постепенно теплеют.
— Каждый из нас в чем-то да грешен, — говорит он.
— И ты грешишь не меньше меня, — заканчивает его мысль Малин.
Оба замолкают, слушая гул мотора. Форс глотает, подавляя приступ тошноты.
За несколько миль до границы Линчёпинга раздается телефонный звонок. На дисплее незнакомый номер.
— Да?
— Это мама Андреаса, — Малин слышит в трубке голос Стины Экстрём.
— Здравствуйте, как вы?
— Как я?
— Простите, — Малин извиняется за явно неуместный формальный вопрос.
— Вы спрашивали меня, есть ли мне что сообщить вам об Андреасе и той аварии. Не знаю, насколько это вам интересно, но я вспомнила одного мальчика, с которым мой сын дружил еще до гимназии. Его звали Андерс Дальстрём. Они общались и после того, как мы переехали в Лингхем. Мой сын опекал Дальстрёма, насколько я помню. Правда, в старших классах они учились в разных школах, поэтому виделись реже. Я помню Дальстрёма на похоронах. Похоже, он очень тяжело переживал смерть Андреаса.
— Вы знаете, где он сейчас?
— Думаю, он до сих пор живет в городе, хотя я очень давно не видела его.
— Значит, они дружили?
— Да, особенно в начальной школе.
Стина замолкает, но что-то подсказывает Малин, что еще не время класть трубку.
— Тогда мы все разозлились, — продолжает женщина. — Родители Ясмин тоже. Ведь и они, по сути, потеряли своего ребенка. Но злоба бесплодна. Наше отношение друг к другу — вот единственное, что всегда важно, я так думаю. И здесь мы можем выбирать между сочувствием и равнодушием. Все так просто.
45
«В расследовании надо уметь слушать голоса, Малин, и следовать за ними. Пусть даже в самые мрачные уголки эстергётландского леса, если они зовут туда. Хватайся за любую соломинку».
Густой лес вокруг Малин и Харри такой же бесцветный, как и небо над ним. Сейчас мир как никогда лучше приспособлен для дальтоников. А на земле лежит черная листва, утратившая яркие осенние краски. В воздухе витает запах тления, ощущавшийся еще в машине, стойкий и зловещий.
