Замерзшее мгновение - Седер Камилла

— Так на попечение взяли девочку, а не мальчика? — удивился Телль.

— Да, тогда было принято именно такое решение — от состояния Сесилии больше страдает именно старшая девочка. Часто матери нормально справляются со своими новорожденными детьми, но когда те подрастают, теряют над ними контроль. Когда дети начинают перечить и выдвигать требования. Так случилось и с Сесилией. Но мы были готовы дать ей еще один шанс с Улофом. Хотя вы понимаете, что по прошествии времени легко обо всем судить.

Она приготовилась к обороне.

— В противоположность тому, что думают люди, будто в этой стране мы не берем детей на попечение, если для этого нет оснований, мы все же это делаем, но недостаточно часто, если хотите знать мое мнение. Но возвращаясь к нашей истории: в конце концов с помощью обещаний и угроз нам удалось уговорить ее переехать в приют для матерей с детьми. На другом конце страны, кажется, в Даларне. Сесилия и Улоф жили там год.

— Что там за жизнь? — спросил Телль, инстинктивно чувствуя, что эти давнишние события окажутся как-то связаны с проводимым им расследованием.

Сундин не успела ответить — раздался стук в дверь, и на пороге появился полный мужчина лет тридцати. Он сообщил, что группа по работе с молодежью собралась в комнате для совещаний и ждет, когда она начнет разбирать с ними дела.

— Минуту, Петер, — коротко произнесла Сундин. — Мы с комиссаром почти закончили.

Она бросила взгляд на часы, но не забыла о вопросе Телля.

— В приюте должны наблюдать за матерью и детьми и постоянно докладывать о родительских способностях матери, о контакте между матерью и ребенком и обо всем, что еще потребуется узнать заказчику. Сейчас большинство приютов приспосабливает перечень своих услуг к потребностям заказчика. И это естественно: во-первых, и в их среде сегодня большая конкуренция, а во-вторых, они ведь обычно берут неплохие деньги за свои услуги.

Она пролистала дело Улофа вперед, а потом с извиняющимся видом закрыла папки.

— Ну, если коротко, сначала у них все было хорошо. Сотрудники приюта в Даларне верили в Сесилию. Вернувшись в город, она получила собственный контракт на аренду квартиры. Пару лет практически не употребляла наркотики во многом благодаря постоянной помощи и вмешательству со стороны социальной службы. Однако, когда Улофу исполнилось пять лет, Сесилия встретила нового парня — нам он был прекрасно известен: по-моему, жуткий тип. Он снова втянул ее в это болото, причем довольно быстро. Когда год спустя Улофа привезли в отделение неотложной помощи с тяжкими телесными повреждениями и сломанной рукой, его немедленно отдали под опеку. Нам не удалось выяснить, кто его избил — Сесилия или Марко, потому что они валили все друг на друга.

— И куда отправили Улофа?

— Сначала в дежурную, а потом в постоянную приемную семью. Семья из Экерё. У них был большой опыт работы с приемными детьми. Улоф жил там до десяти лет, но потом глава семьи внезапно скончался от инфаркта, и его жена не могла справляться с работой одна.

— С работой?

— Она не могла одна справиться с приемными детьми. Была в трауре и все такое. Улофа переместили в семью в Бергуме, в Улофсторпе.

Кристиан Телль отвлекся от мыслей о тяжелом существовании приемных детей и навострил уши.

— В Улофсторпе, говорите?

— Да, где-то в том районе. Фамилия семьи начиналась на «Йи» — Йидбрандт, кажется, муж и жена. Это также была опытная приемная семья. Во всяком случае, когда там появился Улоф, у них уже жила приемная девочка.

Телль наклонился вперед и поймал взгляд Сундин.

— Вы можете рассказать что-нибудь об этих двух семьях — я имею в виду, приемных семьях?

Она покачала головой.

— Нет, не думаю. Это было давно. Возможно, семей было не две, а больше, и, мне кажется, Улоф еще короткое время находился в каком-то учреждении, но не поклянусь в этом.

Телль показал на дело Улофа Барта.

— Но вся информация должна быть здесь?

Сундин кивнула:

— Да, или, во всяком случае, все материалы, которые рассматривает социальная комиссия. На каждую приемную семью заводится досье, и должно наличествовать положительное заключение, в котором секретарь социальной службы и секретарь по работе с приемными семьями обосновывают, почему данного ребенка рекомендуется поместить именно сюда. Вы можете прочитать об этом подробнее.

Она поднялась, быстро взяла свой блокнот со стола и папку с книжной полки.

— Мне надо бежать. Надеюсь, что смогла помочь вам.

Телль кивнул и пожал ее протянутую руку.

— Спасибо, что уделили мне время. Еще только одна вещь. Кого я могу спросить о Сусанн Пильгрен? Может, кому-то известно, где она сейчас?

— Живет здесь, в Ангереде?

— Здесь? Нет, не знаю. Согласно последней переписи, она была зарегистрирована в Хёгсбу.

— Тогда она к нам не относится; попробуйте связаться с Хёгсбу. Сейчас мне действительно нужно идти.

Она уже собиралась открыть дверь, и вдруг остановилась на пороге.

— Кстати, что случилось с Улофом? Его убили, или он кого-то убил?

36

1995 год

Комната была его свободной территорией.

Сульвейг полностью лишилась разума, но казалось, понимала, что в их доме только один умалишенный. Он тоже наверняка сошел бы с ума, если бы не имел возможности уходить в свою комнату без риска, что она потащится за ним, выплевывая свои горькие обвинения.

Он уже давно стыдился своей комнаты: грязные плакаты с гоночными машинами; покрывало из детского отдела магазина «Оленс» с Тинтином и Милу — маленьким он обожал Тинтина; позорный коврик в форме рыбки — он был позорным, уже когда Сульвейг подарила его ему на тринадцатилетие. Коврик лежал перед его кроватью в Рюдбухольме по единственной причине — закрывал пятно на полу. Хотя приятелям лучше было видеть пятно, и он убирал коврик в шкаф до тех пор, пока они не оставались вдвоем с матерью. Ее как известно, легко обидеть.

Теперь он был благодарен себе за то, что после переезда скопировал обстановку старой детской комнаты маленького мальчика: противный коврик-рыбка выражал чистую детскую наивность, которую он теперь считал не унизительной а скорее успокаивающей. Любой человек, входящий в эту комнату, не знающий, кто он и что сделал, сразу понял бы: здесь живет ребенок. А ребенок не может быть виновен.

Мужчина — социальный работник, приходивший, чтобы поговорить с матерью после исчезновения Мю, — занял такую же позицию. Как робот, он монотонно повторял одно и то же, словно текст заранее записан на пленку: «Это не твоя вина, Себастиан». И столько же раз он повторил Сульвейг: «Вовсе не обязательно, что что-то случилось, Сульвейг».

Себастиан лучше знал свою мать и ждал, когда произойдет взрыв. Взрыв произошел, и результатом стала рваная рана на руке социального работника от вазы, разлетевшейся на куски. Вообще-то Сульвейг бросила вазу не в него — он поранился, собирая осколки с пола. Но она обрушилась на него словесно, также тихо и монотонно, какой сам говорил раньше, только ее голос был наполнен гневом. Социальный работник, наверняка обученный общаться с агрессивными людьми в моменты кризиса, столь же монотонно ответил: он видит, что Сульвейг переживает. Он слышит, что Сульвейг переживает.

Тогда Сульвейг в ярости выставила его за дверь. Словно это социальный работник виноват в том, что Мю не вернулась домой в ночь после вечеринки. Словно он был виноват, что старшая сестра, уехавшая домой на несколько часов раньше младшего брата, так и не появилась, когда тот в изрядном подпитии прокрался по коридору в четыре часа утра и был встречен с таким же праведным гневом, от которого утром пришлось пострадать и телефонисту, и дежурному в полицейском участке.

Полицейским, наконец-то нашедшим время выслушать Сульвейг, также удалось сохранить спокойствие, получив свою порцию гнева.

— Ей ведь девятнадцать лет, госпожа Гранит. Вы же понимаете, что она могла отправиться куда-то по собственному желанию. Они все такие в этом возрасте. Достаточно взрослые, чтобы самим о себе позаботиться, но не думать о тех, кто, возможно, о них беспокоится. Вот увидите, госпожа Гранит, она скоро появится.