Кит МакКарти - Пир плоти
Заглянув в спальню, Айзенменгер первым делом увидел, что комод и платяной шкаф раскрыты, словно в комнате поорудовали взломщики. Однако других следов пребывания посторонних не наблюдалось. Он с чувством глубокого удовлетворения убедился, что исчезли все вещи Мари. И даже когда он обнаружил, что вместе с ними исчезла и половина его одежды, а потом нашел ее изрезанной в клочья в комнате для гостей, настроение его не ухудшилось. Он решил, что все это весьма характерно для Мари.
Никакой прощальной записки, в которой Мари в очередной раз обличала бы мужа и оправдывала себя, она не оставила, и Айзенменгер был благодарен ей за это. Впервые за все время она поступила разумно и, главное, без лишней суеты.
Откупорив банку пива, он сел и стал размышлять о своей дальнейшей жизни.
* * *Ирена Гамильтон-Бейли довольно долго простояла в кабинете мужа в некотором недоумении. Александр два часа назад вышел из дому, и ветер громко захлопнул за ним дверь, так что, выглянув в окно, Ирена увидела, как он медленно удаляется сквозь сырость и туман. Он направлялся в зеленую гостиную преподавательского клуба, где проводил все больше и больше времени в такой же зеленой, как гостиная, тоске и одиночестве.
Хотя жизни их пересекались в основном по касательной, но все же пересекались достаточно часто, чтобы Ирена могла заметить, что с мужем творится что-то неладное. В последние недели какая-то тревога снедала его, буквально высасывая из него силы, а она, жена, в силу сложившихся в их семье отношений не могла ему помочь.
В кабинете мужа она тоже обнаружила признаки его душевного неблагополучия. Страницы столь дорогой сердцу Александра «Анатомии» Грея были в беспорядке разбросаны здесь и там, явно расстроенные тем, что столь внезапно впали в немилость. На некоторых из них даже появились круги от кофейных чашек. Цветы в горшках погибали от засухи, а на каминной полке засыхал недоеденный бутерброд с курятиной, заброшенный и позабытый.
Лишь однажды Ирена видела мужа в таком состоянии, но тогда причина его была ясна — ее короткая, но бурная связь с Дэниелом Шлеммом, доставившая бедному Александру столько страданий. Это была ее первая измена, о которой стало известно мужу, и к тому времени они еще не заключили договора о ненападении, столько раз спасавшего семью Гамильтон-Бейли от скандалов и бесполезных разбирательств. Александр весьма болезненно переживал тот факт, что жену не удовлетворяли спорадические вспышки его супружеского интереса и она намерена была добиваться удовлетворения, где и когда ей вздумается. Нелегко ему было примириться и со своим зависимым положением: не имея денег, Александр не имел и права голоса. Единственное, что в нем представляло ценность для Ирены, — это его социальный статус, из-за которого она и продолжала еще носить фамилию мужа.
Но что являлось причиной нынешнего подавленного состояния Александра, для Ирены было загадкой.
Она вошла в спальню мужа. Постель была не убрана, дверцы платяного шкафа раскрыты. На стуле валялась одежда Александра, в которой он полчаса назад вернулся с работы. Такая неряшливость расстроила Ирену. Она поспешила вернуться в кабинет, словно и впрямь верила, что «с глаз долой — из сердца вон». Однако ее не переставал мучить вопрос, что бы все это значило.
Разве что…
Она могла бы точно сказать, когда все это началось, однако инстинктивно гнала от себя это ужасное подозрение, хотя вообще-то не привыкла прятать голову в песок. Но этого просто не могло быть. Только не с Александром.
— Ирена? Что ты здесь делаешь?
Голос мужа заставил ее вздрогнуть. Если бы он почаще так заставлял ее вздрагивать прежде!
— Александр? Ты меня напугал.
— Что ты здесь делаешь? — повторил он вопрос.
Ирена вторглась во владения мужа и не обижалась на его агрессивный тон. Она сама установила эти правила, и тем непростительнее для нее было нарушать их. Ирена выдавила из себя некое подобие улыбки.
— Я беспокоилась о тебе.
— Вот как? — спросил он равнодушно. Его тон резко изменился, как будто все его силы ушли на первый вопрос и продолжать наступление он был уже не в состоянии.
Ирена чувствовала некоторую растерянность — ощущение, совершенно для нее непривычное. Она окинула взглядом комнату и остановилась на разбросанных по столу бумагах.
— Как продвигается работа над книгой?
Гамильтон-Бейли тоже посмотрел на бумаги. Затем отвел взгляд.
— Прекрасно, — невозмутимо солгал он.
Он не стал вслух выражать удивление по поводу того, что Ирена впервые проявляла интерес к его работе. Подойдя к столу, он заслонил своим телом бумаги, словно пытаясь скрыть от жены правду. При этом вид у него, как показалось Ирене, был ужасный. Александр и в лучшие свои годы не отличался силой и мужской привлекательностью, а сейчас, потеряв вкус к жизни и перестав следить за собой, он окончательно превратился в невзрачного старика. «Интересно, когда он в последний раз брился?» — подумала Ирена. О том, что он давно уже не брал в руки «Анатомию» Грея, Ирена знала и так.
— Александр! — импульсивно воскликнула она. — Что с тобой происходит? Почему ты такой?
Она даже не знала, какая из причин, вызвавших перемены в муже, оказалась бы для нее страшнее: ее последняя интрижка с управляющим одного из банков, купившим тайком от жены квартиру в Мэйфере, или нечто гораздо более серьезное. Не может быть, чтобы из-за интрижки, — к этому он уже наверняка привык.
— Ничего не происходит. Все в порядке.
— Да нет, не в порядке. Посмотри на себя! Ты выглядишь просто ужасно. Совсем себя запустил, забросил работу. Ведешь себя как обреченный человек.
При словах жены профессор анатомии принялся с любопытством разглядывать комнату, как будто попал в нее впервые.
— Александр, я же вижу, тебя что-то гнетет. Расскажи мне, пожалуйста.
Она сделала шаг в его сторону, и в глазах мужа вспыхнул огонек ужаса, словно Ирена собиралась напасть на него, а не помочь.
— Это… из-за того жуткого убийства?
Слово было произнесено. Демона назвали по имени, и он обрел плоть. Единственное, что оставалось Ирене, — ждать ответа и надеяться, что тот не разрушит их жизнь.
Александр пристально посмотрел жене в глаза и открыл рот. Ирена чувствовала, какая тяжелая внутренняя борьба происходит в его душе, но не смела сделать что-либо или сказать хотя бы слово. Простояв так несколько секунд, Александр закрыл рот, а затем и глаза. В этой позе он замер еще на какое-то мгновение, словно вспоминая счастливое детство. Не открывая глаз и почти не шевеля губами, он произнес, как чревовещатель:
— Случилось нечто ужасное, Ирена. Нечто ужасное.
* * *Джонсон столько лет принимал участие в подобных расследованиях, что сейчас действовал автоматически, не задумываясь о том, почему поступает именно так, а не иначе. Он не размышлял, имеет ли смысл тратить время на студенческое кафе, а просто провел там целый день, причем не просто отсиживаясь в углу, а, наоборот, заводя разговоры со всеми подряд. Вопросы он тоже не обдумывал заранее, те выскакивали из него сами: «Хорошо ли вы знали Никки Экснер?»; «Не приходилось ли вам слышать о ней что-нибудь компрометирующее?»; «Как она училась?» Ему надо было понять эту девушку, и поскольку встретиться с ней лично он не мог, то пытался познакомиться с виртуальной Никки, существовавшей в головах тех, кто знал ее при жизни.
Только воссоздав ее образ, Джонсон мог рассчитывать на успех в поиске ее убийцы. Необычный, ритуальный характер убийства, несомненно, имел для того какое-то значение, а следовательно, был связан и с самой девушкой. Узнав, что на самом деле представляла собой Никки, можно понять причину ее гибели и найти объяснение способу, которым девушка была лишена жизни, а уже это подсказало бы, кто мог его совершить.
Он начал с сотрудников школы и финансового отдела, но, после того как он объяснял людям цель своих расспросов (а скрывать ее было бы неразумно), их отношение сразу менялось — не демонстративно, но все-таки. Берри отвечал на вопросы бывшего сержанта с вежливой улыбкой, но учебную ведомость студентки Экснер не показал. Его встречи с членами преподавательского состава также ни к чему не привели. Дело было закрыто, и никто не имел ни малейшего желания ворошить прошлое.
Джонсон попытался действовать через голову казначея и связаться с деканом, но тот — вот странно! — был недосягаем, а секретарша Шлемма холодно согласилась с мнением казначея, что ни ему, ни полиции совершенно ни к чему копаться в школьной документации и тревожить преподавателей. Джонсон покидал деканат с ощущением, будто он с разбегу наткнулся на запертую металлическую дверь.
Поначалу он хотел, вопреки негласному запрету, отыскать преподавателей, у которых училась Никки, но по зрелом размышлении отказался от этой идеи. Он чувствовал, что Елена вряд ли одобрила бы такой подход. Оставались студенты, знавшие Никки со стороны, которую не могли отразить официальные документы. Поэтому он и направился в кафе.
