Кит МакКарти - Пир плоти
Судя по жестам, Фурнье долго не мог уговорить барменшу, но в конце концов ему это удалось. Он устремился обратно, расплескивая пиво, и тяжело опустился на прежнее место.
— Ну, так чего вы хотите? — помолчав, спросил он с досадой заплетавшимся языком, после чего откинулся на спинку стула и наклонился вместе с ним назад. Наблюдая за молодым человеком, Джонсон решил, что тот хотя и нетрезв, но скорее притворяется, нежели пьян на самом деле.
— Ты хорошо знал Тима Билрота?
Ответ последовал моментально:
— Мне он не нравился. Билрот был подонком.
У каждого есть свой прибор ретроспективного видения, которым он пользуется.
— Значит, вы были знакомы?
На этот раз Джейми, пожав плечами, ответил осторожнее:
— Немного.
Профессия Джонсона требовала знания человеческой психологии: когда усилить нажим, когда ослабить, когда прикрикнуть, когда шепнуть. В данный момент, по его мнению, молодого человека следовало припугнуть.
— Но ведь он продавал тебе наркотики, — произнес он тоном, не терпящим возражений.
Фурнье продолжал сидеть неподвижно.
— Разве не так? — протянул Джонсон.
Неожиданно он пнул ножку стула Джейми, и тот, тяжело ударившись о грязный ковер, вернулся в нормальное положение. Джонсон наклонился к молодому человеку, пристально глядя ему в глаза.
— Ну, продавал. — Парень потянулся за кружкой и сделал несколько глотков. — Но не для меня.
— Ты хочешь сказать, для Никки?
Фурнье не знал, что ответить, и продолжал сидеть, рассматривая подставку для пива. Джонсон никаких мнемонических схем на ней не заметил.
— Наверное, — наконец выдавил он из себя, пожав плечами.
— Что значит «наверное», черт побери?! — неожиданно взорвался Джонсон. — Снабжал ее Билрот наркотиками или нет?
Возможно решив, что теперь это не имеет значения, Джейми со вздохом ответил:
— Да.
— Какими?
— Обычно кокаином или марихуаной. Иногда героином.
— А тебя?
На этот раз ответ Джейми оказался куда более сдержанным:
— Ну, я иногда тоже пробовал.
Джонсон не поверил ему, но не стал упорствовать. Фурнье снова приложился к кружке. Лицо его за последние недели приобрело землистый оттенок и лоснилось, да и весь вид парня был нездоровым — и, возможно, не только из-за выпивки. Почему он так опустился? Оплакивал погибшую любовь?
— Но она употребляла их регулярно?
Фурнье кивнул.
— И приторговывала?
Джейми принял удивленный вид и стал заверять Джонсона, что это не так. Но слова его звучали малоубедительно. Бывший полицейский покачал головой:
— Не вешай мне лапшу на уши, сынок.
Фурнье хотел было возразить, но что-то в лице Джонсона остановило его.
— Ну, иногда, — сдался он наконец.
Значит, постоянно.
— Что случилось в ту ночь?
Фурнье сжал ладони так сильно, словно хотел раздавить что-то, но ничего не ответил.
— Ну! — потребовал Джонсон.
— Я уже рассказывал вам, — скорчил гримасу Джейми.
Джонсон вплотную приблизил свое лицо к лицу парня.
— Ты наговорил нам с три короба чепухи. А теперь пора рассказать, как все было на самом деле.
«Иначе…» — подразумевал его тон. Джейми Фурнье не мог знать, что все это был только блеф.
Джейми поднял голову и внимательно посмотрел бывшему сержанту в глаза.
— Что именно вы хотите знать? — спросил он.
— Начни с пяти вечера. Где ты был, что делал. Где была Никки.
Молодой человек, казалось, никак не мог этого вспомнить, хотя чрезмерно напрягать память ему вроде бы не было необходимости. Джонсон тем временем оглядел зал, который постепенно заполнялся. У стойки и за столиками скопилось уже немало студентов и представителей старшего поколения.
— В пять я был на лекции. Где была Никки, не знаю.
— Разве не в библиотеке? Она же, кажется, хотела получить приз по анатомии.
Снова пауза. Затем, будто приняв решение, Джейми вздохнул и, выпрямившись, сказал:
— Вряд ли. Никки чихать хотела на этот дурацкий экзамен. О да, она говорила всем, что прозябает над учебниками, но я ни разу не видел ее за этим занятием.
— Значит, приз ей не был нужен?
Джейми рассмеялся:
— Никки сказала мне, что об этом можно не беспокоиться.
— Она была такой способной, что ей не надо было готовиться? — спросил Джонсон.
— Все мы тут способные, — сухо ответил Фурнье. Подразумевалось, что хвастать своими способностями здесь не принято.
— Но она выделялась на общем фоне, как я понимаю?
— Ну, порой выдавала кое-что, — пожал он плечами.
Подумав, Джонсон задал следующий вопрос:
— Ну а что было после лекции?
— Я отправился сюда. Обычно мы здесь и встречались по вечерам. Она пришла часов в шесть. Мы посидели, выпили. Потом она предложила пойти в библиотеку.
— Зачем?
Казалось бы, вопрос был простой. Но Джейми почему-то долго колебался, прежде чем на него ответить:
— Никки любила библиотеку. Мы часто там бывали. Она говорила, что ей нравятся тишина и покой.
— Однако библиотека закрывается в шесть, — напомнил Джонсон.
— Боумен пускал ее.
— Ах вот как?! — притворно удивился Джонсон, хотя уже догадался, в чем дело. — Тишина и покой, и можно без помех обделать делишки с наркотиками, да?
Фурнье робко взглянул на Джонсона и кивнул. Тот нахмурился.
— Тишина и покой способствуют и еще кое-чему, не так ли? — медленно произнес он, внимательно следя за реакцией молодого человека. Фурнье был явно смущен, и Джонсон вдруг понял почему. — Вы обычно занимались там сексом, не так ли?
— Ну да, — ответил Джейми с нервным смешком. Джонсон молча смотрел на него, ожидая продолжения. — Она ловила в этом кайф. Мы обычно располагались на большом столе. Она раздевалась и ложилась на спину. Ей нравилось смотреть при этом на стеклянный купол. «Более неудобного места не придумаешь», — подумал Джонсон.
— А Боумен? Что он делал в это время?
— Он получал деньги за наркотики и исчезал.
— И оставлял вас вдвоем? А как же вы выбирались из музея?
— Мы выходили через дверь в патологическое отделение. Там автоматический замок. А потом через кочегарку.
Джонсон не был уверен, что Фурнье говорит правду, но, с другой стороны, и сомневаться в его словах особых причин не было.
— А в тот вечер? Вы пришли в библиотеку, и что?
— Как обычно, — пожал плечами Джейми. — Боумен с Никки поторговались насчет кокаина, а потом, когда договорились, он ушел.
— А вы?
Фурнье посмотрел на Джонсона как на законченного кретина.
— Ну, приняли дозу и перешли к сексу.
— И долго вы пробыли в библиотеке?
— Часов до десяти, наверное.
— Ты ушел один? Или вместе с Никки?
— Вместе.
— Где она оставила машину?
— На ближайшей стоянке. В это время там, как правило, пусто.
— Значит, на ее машине вы и уехали?
— Ну да.
— И что вы делали после этого?
По лицу Джейми пробежала какая-то тень — не то разочарования, не то смущения оттого, что он соврал.
— Я отправился в паб, а Никки поехала домой.
— Вы обычно не проводили ночь вместе?
При этом вопросе Джейми сник.
— Иногда вместе, иногда нет, — тихо проговорил он, как будто не хотел касаться этой темы.
— А в тот вечер ты разве не ждал, что она пригласит тебя к себе?
— Может быть, — пожал он плечами.
Чутье подсказывало Джонсону, что надо сделать еще один шаг навстречу Фурнье. Молодой человек уже ответил на такое количество вопросов, что можно было и слегка нажать на него. Но не слишком сильно, ибо тема была чересчур деликатная.
— Что она сказала, Джейми? Почему она не захотела остаться с тобой?
Он видел, что молодой человек мысленно возвращается к тому вечеру, позабыв даже о Джонсоне с его вопросами.
— Она сказала, что устала.
— Соврала?
Джейми криво усмехнулся:
— Да. Я достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, когда она врет.
Значит, Никки и раньше не всегда была с ним откровенна. Ее лжи, возможно, хватило бы на целую мыльную оперу.
— Но ты не знаешь, куда она на самом деле поехала и что делала?
Он покачал головой.
— А в баре ты был с друзьями?
— Да.
— Назови нескольких, — попросил Джонсон, доставая записную книжку.
* * *Возвращаясь вечером домой, Айзенменгер рассчитывал застать Мари в ее обычном нынешнем постсемейном состоянии — надувшейся, преисполненной жалости к себе и обдумывавшей дальнейшую тактику ведения боевых действий против него, — но жены дома не оказалось. Может быть, ушла на вечернее дежурство?
Заглянув в спальню, Айзенменгер первым делом увидел, что комод и платяной шкаф раскрыты, словно в комнате поорудовали взломщики. Однако других следов пребывания посторонних не наблюдалось. Он с чувством глубокого удовлетворения убедился, что исчезли все вещи Мари. И даже когда он обнаружил, что вместе с ними исчезла и половина его одежды, а потом нашел ее изрезанной в клочья в комнате для гостей, настроение его не ухудшилось. Он решил, что все это весьма характерно для Мари.
