Кит МакКарти - Пир плоти
— О боже! Я не подозревала, что вы знаете об этом! Но откуда?..
Ее смущение передалось и самому Айзенменгеру. В замешательстве он признался:
— Белинда приходила ко мне посоветоваться насчет этого. Она сочла необходимым что-нибудь предпринять. — И поскольку Софи все еще оставалась в ужасе, он добавил: — Она действовала из лучших побуждений, хотела помочь вам.
Лицо девушки неожиданно сморщилось и вместо шока и удивления изобразило обреченность и подавленность.
— О, знаете, теперь это не имеет значения. Я подала заявление об уходе.
Теперь наступила очередь удивляться Айзенменгеру.
— Подали заявление? Из-за Рассела? Но нельзя же так сразу пасовать перед ним!
— Может быть, так будет лучше. Из меня, очевидно, не получится гистопатолог. А вы как считаете?
Айзенменгер хотел что-то соврать, но Софи глядела на него так доверчиво, что обманывать ее было бы жестоко. Опустив глаза, он произнес:
— Возможно, вы и правы.
Она тяжело вздохнула, как будто ответ доктора убил в ней последнюю надежду.
— Я передала заявление в отдел по работе с персоналом, а копию положила ему на стол. Потом решила, что надо сказать вам.
Айзенменгер хотел было поблагодарить девушку за доверие, но тут открылась дверь и в кабинет без стука решительным шагом вошел Рассел. Он никогда не утруждал себя соблюдением этикета, но на этот раз буквально ворвался в кабинет, так что распахнутая дверь с грохотом отлетела в сторону, словно испугавшись профессора.
Вид у Рассела был злобный, но это ничего не говорило о его настроении, поскольку злоба являлась неотъемлемой чертой его характера. Более точным показателем его состояния могла служить жестикуляция. Рассел, по-видимому, ожидал застать Айзенменгера одного, однако присутствие в его кабинете Софи ничуть профессора не смутило.
— Вы, — обратился он к Софи, — пожалуйста, выйдите. У меня дело к Айзенменгеру. — Столь вежливая форма обращения была крайне необычна для Рассела. Когда Софи со смиренным видом проходила мимо него, он добавил: — Я видел ваше заявление. Впервые за все время, что вы здесь работаете, вы сделали что-то разумное.
Когда дверь за девушкой закрылась, он повернулся к Айзенменгеру:
— Вот что, Айзенменгер…
Но Айзенменгер был уже сыт профессором по горло.
— Удивляюсь, Рассел, что вам доставляет удовольствие вести себя так, словно вы законченный подонок!
Если тот и был шокирован столь откровенным заявлением, то ничем этого не выказал.
— Мне плевать, что вас удивляет, а что нет. Я пришел поговорить о вас и о том, что вы в своих делишках вышли за рамки собственных полномочий…
— Что-что? В каких таких «моих делишках»?
— Когда вы поступали на эту должность, то не потрудились предупредить меня или администрацию школы о том, что будете продолжать работу на ниве судебной медицины.
— Я не работаю…
Рассел высоко поднял брови. При его тучности на это, по-видимому, ушло немало энергии.
— Вот как? Значит, меня ввели в заблуждение. Мне сообщили, что вы собираетесь проводить повторную аутопсию девушки, убитой Билротом.
Айзенменгер удивленно посмотрел на Рассела, гадая, каким образом эта информация дошла до него и как это вообще касается профессора.
— Ну да, собираюсь, — признал он.
— Но вас не нанимали в качестве судебного патологоанатома!
— Какое отношение это имеет к моей работе здесь? Я занимаюсь этим в свое личное время.
Рассел саркастически фыркнул:
— Не в том дело.
— А в чем же?
Нахмурившись, Рассел покинул свой командный пункт у дверей и приблизился к Айзенменгеру. Очевидно, это было знаком доверия.
— Дело в том, доктор Айзенменгер, что, как старший преподаватель нашей школы, вы должны были как следует подумать, разумно и достойно ли воскрешать интерес к этому делу.
Айзенменгер наконец понял, в чем его обвиняют, хотя и не понял почему.
— То есть вы угрожаете, и если я не откажусь от вскрытия, то это плохо для меня кончится?
Рассел тут же замахал своими толстыми ручками:
— Нет, я просто хочу предупредить вас, чтобы вы не злоупотребляли своим служебным положением.
— Каким образом расследование убийства Никки Экснер может быть связано с моим служебным положением?
Тупость Айзенменгера выводила Рассела из себя.
— Шумиха вокруг этого убийства уже подпортила репутацию школы. Возобновление расследования, во-первых, бессмысленно, поскольку убийца установлен и сам уже мертв, а во-вторых, опять вызовет нездоровое любопытство и тем самым нанесет еще больше вреда одному из крупнейших в мире медицинских учебных заведений.
— Вы уверены, что убийца именно Билрот?
— Разумеется. Я уверен в этом так же, как и полиция.
— А я не уверен. — Айзенменгер понимал, что его слова можно расценить как тупое упрямство, но ему хотелось позлить профессора.
— В таком случае разрешите вам заметить, — медленно, почти по слогам произнес Рассел, приблизившись к Айзенменгеру едва ли не вплотную и наставив на него свой толстый палец, — что, если вы будете упорствовать, это может повлиять на вашу карьеру в школе. Вы уже лишились поста заведующего музеем. Это может оказаться не последней вашей потерей.
Что касается музейных дел, Айзенменгеру было любопытно, как Рассел в отсутствие куратора справляется с диагностированием поступающего материала. Это была нелегкая задача, в свое время заставившая Айзенменгера изрядно помучиться, и он не жалел о том, что теперь это стало головной болью Рассела. Однако еще больше его заинтриговали последние слова профессора. Не действовал ли Рассел по наущению декана? И не крылось ли за этим нечто большее, нежели просто боязнь огласки?
Айзенменгер широко улыбнулся, зная, что эта улыбка еще больше разозлит Рассела.
— Благодарю за столь заботливое предупреждение, Бэзил. Я непременно учту его, когда буду проводить вскрытие.
Лицо Рассела передернулось от ярости. Он рявкнул что-то нечленораздельное, пронзил Айзенменгера испепеляющим взглядом и направился прочь. Возле двери он обернулся:
— Если вы пришлете в наше отделение какие-либо образцы, взятые во время этой аутопсии, то позаботьтесь о том, чтобы все они были четко описаны и мы могли представить по ним соответствующий счет.
Айзенменгер ничего не ответил на это, и тогда Рассел добавил:
— И не дай вам бог заниматься этим в рабочее время.
С этими словами он открыл дверь и, выйдя в коридор, с силой захлопнул ее за собой. Айзенменгер со вздохом откинулся на спинку стула. Все было понятно. Если выяснится, что Билрот не убийца, то под подозрением опять окажутся все остальные. В том числе и некоторые очень значительные фигуры.
* * *Джонсон нашел Джейми Фурнье в студенческом баре, что, в общем-то, было неудивительно. Помещение впечатляло своими размерами, и барменша не без гордости сообщила бывшему полицейскому, что у них самая длинная стойка из всех университетских барных стоек Европы. Джонсон полюбовался этим чудом из полированного бука с тремя разливочными автоматами по четыре крана в каждом. Зал был примерно тридцать на сорок метров, так что, помимо столиков, оставалось место для танцпола. В данный момент танцпол, как и сам зал, был почти пуст.
— Вы сотрудник школы? Если нет, то я не имею права вас обслуживать — разве что кто-нибудь за вас поручится.
Джонсон успокоил девушку, сказав, что не испытывает жажды, а ищет Джейми Фурнье. Лицо барменши моментально помрачнело.
— А, Фурнье. Вон он, — кивнула она в дальний угол слева от Джонсона.
Приблизившись к указанному столику, Джонсон понял, чем была вызвана перемена в лице барменши. Хотя часы показывали только половину пятого, Джейми уже успел напиться. Волосы его были всклокочены, а сам он нависал над кружкой пива, заполненной на четверть. Джонсон молча присел рядом. Фурнье вскинул голову и так же молча уставился на нарушителя его уединения.
— Мы знакомы? — наконец спросил он.
— Джонсон. Мы встречались при расследовании убийства Никки Экснер.
После продолжительной паузы Джейми произнес с оттенком брезгливости:
— А, ну да. Полиция.
Но при Джонсоне это слово уже тысячу раз произносили с брезгливостью. Не уточняя своего нынешнего статуса, он сказал:
— Мне надо поговорить с тобой. О гибели Никки.
Фурнье был пьян, но еще не утратил остатки здравого смысла.
— Что тут говорить? Дело-то ведь закрыто.
Джонсон ничего на это не ответил.
— Этот ублюдок — Боумен, Билрот, или как его там, — убил ее.
Парень схватил кружку и опрокинул в себя ее содержимое, пролив часть на брюки. Затем, не говоря ни слова, он встал и нетвердой походкой направился к бару. Джонсону было любопытно, обслужат ли его и вернется ли он к столику.
