Матс Ульссон - Наказать и дать умереть
– Поставь воду для кофе, – повторила она.
Пока я хлопотал у плиты, Бодиль мылась под душем.
– И как я сегодня выгляжу? – Она вышла из ванной и приняла у меня чашку с кофе.
– Фантастически.
Она напоминала булочку со взбитыми сливками.
– Играешь на гитаре? – поинтересовалась Бодиль.
– Нет.
– А это? – кивнула она на футляр.
– Это стояло здесь до меня.
– Он слишком легкий, похоже пустой.
– Гитары там нет, – согласился я.
– А ты его открывал?
Я решил предпринять отвлекающий маневр:
– А почему бы вам с Майей не навестить меня сегодня после обеда? – (Она покачала головой.) – А завтра?
– Я должна все обдумать.
То есть это ей предстояло все взвесить, оценить и сделать выводы. Такой ответ не предвещал ничего хорошего.
– Тебе не понравилось? – спросил я.
– Почему… – замялась она, – я… я просто не знаю.
Мы замолчали.
Я смотрел на Бодиль, она смотрела в стол. Ее лицо оставалось серьезным, волосы приятно пахли.
– Билл Клинтон сказал правду, – первым нарушил тишину я.
Бодиль улыбнулась:
– Мне… то есть нам надо уехать.
– Тебе и Майе?
– Не только.
– О’кей, – кивнул я.
– Неделя на Канарских островах. Мы давно решили. Майя сможет поплавать и поиграть с другими детьми.
– Я всегда вас жду.
– Это не обязательно. – Бодиль покачала головой.
– Похоже на диалог из плохого сериала.
Бодиль улыбнулась. Она была так прекрасна, что у меня на глазах выступили слезы.
– Ты мне нравишься, с тобой хорошо, – прошептала она.
– И?..
– Не знаю… так быть не должно… я и не собиралась…
– Со мной что-то не так?
– Нет, просто слишком много для одного раза. – Она поставила чашку на стол. – Мне пора. – Потом встала и погладила меня по щеке. – Спасибо. За еду и за заботу. Мне это очень нужно.
– Что-что, а это я умею, – пошутил я.
– Я заметила.
– Приезжай когда захочешь.
– Пока, Харри, – ответила она и вышла.
Сначала из кухни, потом из дома, по тропинке к гавани, к машине, к Майе, на Канары – прежде чем я успел сообразить, что же произошло.
– Твоя зубная щетка всегда будет ждать тебя! – прокричал я ей вслед.
Но Бодиль уже садилась в машину. Она и не оглянулась, когда выруливала на дорогу. Может, всему виной мое больное воображение, но мне показалось, что она плачет.
Минут пятнадцать я стоял у окна, словно надеялся, что она вернется, что выпрыгнет из машины, оставив ее катиться по склону к гавани, что мы поцелуемся и весь Сольвикен выйдет на улицы нам аплодировать. Иногда жизнь представляется мне дешевой мелодрамой.
А главная проблема в том, что я опять остался один.
Или нет. Нас двое. Оглянувшись, я увидел на полянке перед домом девочку.
– Бодиль скоро вернется, – пообещал я.
Малышка не отвечала, но и не убегала в лес.
Я подошел к почтовому ящику за газетами. Там снова лежал конверт, на этот раз белый.
«Харри Свенсону» – гласила надпись от руки.
Я вернул конверт в ящик и снял рубаху. Во второй раз доставал его пальцами, обернутыми в ткань. Пора получать диплом криминалиста.
«Дикая кошка» все еще ждала на поляне.
– Послушай, ты не видела…
Не успел я договорить, как она зашла за деревья.
Именно зашла, не убежала.
Я положил конверт рядом с недопитой чашкой Бодиль и отправился на поиски перчаток, варежек или чего-то на них похожего. Возможно, я успел уничтожить все имевшиеся отпечатки пальцев на самом конверте. Тем осторожнее следовало теперь обращаться с его содержимым.
Похоже, на этот раз внутри было письмо.
Черт, кто держит варежки в доме, когда на дворе лето?
Наконец в шкафу я отыскал пару хозяйственных перчаток. Я осторожно вскрыл конверт ножом и достал сложенный пополам листок.
Развернул его и прочитал следующее:
К Вашему сведению, нудизм запрещен в Сольвикене и его окрестностях. Для лиц, склонных к такого рода извращениям, предусмотрены специальные пляжи, например в Германии.
Вынуждены предупредить о принятии мер в случае повторного нарушения.
Друзья Сольвикена
Через час проснулся Симон Пендер, я поспешил к нему в ресторан.
– Кто такие «друзья Сольвикена»?
– Понятия не имею.
Он вышел из кухни с полной тарелкой еще теплых маковых булочек, которые мы съели с печеночным паштетом, приправив помидорами и огурцами.
Я показал Симону листок.
– Вы купались голыми? – удивился он.
– Какая разница? – рассердился я. – Меня больше волнует, кто это написал. Кто такие «друзья Сольвикена»?
Симон перечитал еще раз:
– Поосторожнее в следующий раз, они собираются принять меры.
Мне показалось, что его хохот разнесся по всей гавани.
– В каждой дыре есть сельская община, – объяснил он. – Беззубые грымзы, не принимающие новых веяний.
К ресторану подъехал Кшиштофас на грузовике. Рядом сидел Андрюс. Кшиштофас отправился на кухню готовиться к сегодняшнему вечеру. Андрюс налил себе кофе и присоединился к нам.
– Я вот подумал: почему бы нам не построить рыбий домик…
– Что за «рыбий домик»? – не понял я.
– Их в гавани много, – попытался объяснить Андрюс. – Там подают рыбу на улице, можно купить маринованную или креветку… можно пить пиво или вино…
Симон молчал.
– Надо спросить в коммуне, – сказал Андрюс.
– Ты имеешь в виду рыбный домик? – догадался Симон.
– Здесь есть место, – кивнул Андрюс. – Мальчики будут строить. Я подумал, с налоговыми льготами это выгодно.
Симон ответил, что должен переговорить с владельцем помещения.
Надо сказать, лето выдалось на редкость удачным для его бизнеса: не слишком жарким и в меру дождливым, и Симон склонялся к тому, чтобы продлить аренду еще на один сезон.
Я ничего не имел против.
Афера с барбекю нас не разочаровала, а если «мальчики» Андрюса построят рыбную будку, ассортимент существенно расширится и можно будет рассчитывать еще на бо́льшую прибыль.
Все это время меня не оставляли мысли о Бодиль Нильссон: она не позвонила мне и не прислала ни одной эсэмэски с тех пор, как уехала. Беспокойство мое нарастало.
Сам я успел сочинить ей множество эсэмэсок: о нашем купании, «друзьях Сольвикена» и Билле Клинтоне, но не отослал ни одной. Слишком живую картину рисовало мое воображение: Бодиль Нильссон сидит за столом, и вдруг сигналит ее телефон, муж Бодиль спрашивает: «От кого это?», Бодиль отвечает уклончиво, тогда муж, подозревая неладное, берет телефон, и тут начинаются неприятности.
– Когда она вернется? – прервал мои размышления Симон.
– Вопрос в том, вернется ли она вообще, – ответил я. – И он меня очень волнует. И огорчает, – добавил я.
Я спросил его о девочке, которая прячется в лесу.
– О ней лучше поговорить с Боссе-рыбаком, – махнул рукой Симон.
Когда я спускался к морю, Боссе занимался своей лодкой.
Это единственная рыбацкая лодка в Сольвикене, а Боссе оставался в Сольвикене единственным, кто жил этим промыслом.
Это был мужчина средних лет с длинными волосами и в таких потертых и обкромсанных джинсах, что казалось, они вот-вот разойдутся по швам. В тот день он надел футболку с «языком» «Роллинг стоунз».
– Камбала с утра пойдет, как думаешь? – обратился я к Боссе.
Он опустил очки на кончик носа и взглянул на меня поверх стекол:
– Я ловлю макрель. Но если хочешь камбалы, я знаю, где ее добыть.
– Ты, говорят, все знаешь.
– Возможно.
– Видел девчушку, которая здесь бегает? Она часто околачивается возле ресторана, но, когда пытаешься с ней заговорить, исчезает.
Боссе молча поднял что-то из лодки и пошел к домику, где вялил рыбу.
– Кто она? – крикнул я.
– Кто да что, – пробурчал он.
– Что это значит? – не понял я.
– То и значит.
В то утро девочка стояла на том же месте, где разговаривала с Бодиль. Небо было чистым, и она явилась без дождевика. В низких спортивных туфлях, шортах цвета хаки и голубой блузке, она походила на школьницу из кинохроники пятидесятых годов, приехавшую на лето в летний лагерь.
– Ждешь ее? – спросил я.
Малышка не отвечала, но стояла на месте.
– Женщину, с которой ты разговаривала вчера, – пояснил я.
Девочка смотрела на меня молча.
Она изменила прическу, подколола волосы на затылке. Длинная челка доставала почти до глаз.
– Ее зовут Бодиль, знаешь?
Никакой реакции.
– А как тебя зовут?
Не дождавшись ответа, я назвал свое имя и сказал, что помогаю Симону управляться в ресторане.
– Хочешь – приходи вечером, – пригласил я. – Ты любишь гриль?
Я объяснил, что жду в гости хорошего друга, которого зовут Арне, и заказал для него камбалу Боссе-рыбаку.
– Ты любишь рыбу? – спросил я. – Приходи с родителями, я приглашаю вас на обед.
Девочка повернулась и направилась к лесу. Она шла уверенно, прижав руки к бедрам.
Я сел на террасе и занялся газетами, к которым не прикасался с того дня, как ко мне приехала Бодиль.
