Кейт Аткинсон - Преступления прошлого
Джексон понятия не имел, что такое капитализм, да и не стремился узнать. Фрэнсис говорил, что это значит водить «форд-консул» и покупать матери двухкамерную стиральную машину «Сервис», и только Джексон знал, что, когда в прошлом году разрешили голосовать восемнадцатилетним, брат поставил крестик рядом с именем кандидата от тори, хотя у того «не было ни одного сраного шанса» на победу. Отец, узнай он об этом, отрекся бы от Фрэнсиса (может даже, убил бы), потому что тори хотели стереть шахтеров с лица земли, а Фрэнсис говорил, что ему насрать, он планировал скопить денег и проехать на «кадиллаке» через все Штаты до самого Пасифик-хайвей,[122] остановившись только, чтобы отдать честь Королю[123] у ворот Грейсленда. Мать умерла через неделю после выборов, что на какое-то время отвлекло их от политики, хотя отец изо всех сил искал способ доказать — это, мол, правительство виной тому, что рак обглодал Фидельму и выплюнул иссохшей, пожелтевшей шелухой, оставив умирать под капельницей с морфином в общей палате больницы «Уэйкфилд-дженерал».
Их отец был хорош собой, а мать была простой, крупной женщиной, которая выглядела так, словно только что доила коров или собирала торф. Отец говорил: «Можно забрать женщину из Мейо, но нельзя забрать Мейо из женщины». Он считал это шуткой, но никто никогда не смеялся. Он никогда не дарил жене цветов и не водил ее в ресторан, но так ведь никто в тех местах этого не делал для своих жен, и если Фидельма и могла жаловаться на плохое обращение, то не больше любой своей подруги. Нив хотела другой жизни. В пятнадцать лет она ушла из школы и поступила в колледж, где изучала стенографию и машинопись, и закончила его с сертификатами Королевского общества покровительства искусствам и коробкой шоколада «Кэдбери» от учительницы как лучшей в классе. Теперь она каждый день ездила на автобусе в Уэйкфилд, где работала «личным секретарем» директора автосалона. Треть от своих шести фунтов в неделю она отдавала матери, треть шла на сберегательный счет, а остальное она тратила на одежду. Ей нравились вещи, помогавшие соответствовать роли: юбки-карандаши с кофточками из ангоры, трикотажные двойки с юбками в складку — непременно с тонкими колготками и черными лодочками на трехдюймовом каблуке, поэтому в свои шестнадцать она выглядела удивительно старомодно. Для полноты образа она подбирала волосы наверх в аккуратную ракушку и купила нитку искусственного жемчуга с такими же серьгами. Зимой она носила дорогое твидовое пальто в елочку, с полупоясом на пуговицах, а когда пришло лето, купила приталенный плащ из плотного кремового габардина, в котором, по словам отца, была похожа на французскую кинозвезду. Джексон не видел ни одного французского фильма, поэтому не знал, правда это или нет. К счастью для Нив, она не унаследовала крестьянских генов матери и была, по общему мнению, «очаровательной девушкой» во всех отношениях.
Она переживала смерть Фидельмы тяжелее всех. Дело было даже не в смерти как таковой, а в том, как долго она умирала, поэтому, когда их мать наконец испустила последний слабый вздох, все почувствовали облегчение. К тому времени Нив, в дополнение к ежедневным поездкам в Уэйкфилд в своей нарядной одежде, уже взяла на себя и готовку, и уборку. Однажды, за несколько недель до смерти матери, она вошла в комнату, которую Джексон делил с Фрэнсисом, — сам Фрэнсис развлекался в городе, как обычно, — и села на старую узкую кровать, едва помещавшуюся в их каморке, и сказала: «Джексон, я сама не справлюсь». Джексон читал комиксы «Коммандос» и размышлял, есть ли у Фрэнсиса заначка с сигаретами; он не понимал, что означают дрожащие губы сестры и слезы в ее больших темных глазах. «Ты должен мне помочь, — сказала она. — Обещаешь?» И он ответил: «Ладно», не имея ни малейшего понятия, на что подписывается. Вот как получилось, что все свободное время он отныне пылесосил, подметал, чистил картошку, таскал уголь, развешивал белье и ходил в магазин, а его друзья надрывали животы от смеха и говорили, что он превратился в девчонку. К тому времени они уже перешли в среднюю школу, и Джексон понимал, что жизнь меняется, и если ему пришлось выбирать между сестрой и бандой подонков, то он должен выбрать сестру, даже если предпочел бы подонков, потому что чувства чувствами, а родня всегда на нервом месте, и этому нигде не учат, просто таков порядок вещей. Кроме того, она платила ему десять шиллингов в неделю.
Это был самый обычный день. Стоял январь; прошло несколько месяцев, как умерла Фидельма, и неделя, как Джексону исполнилось двенадцать. Фрэнсис купил ему подержанный велосипед, отремонтировал его и покрасил, так что тот стал лучше нового. Отец дал ему пять фунтов, а Нив подарила часы, настоящие взрослые часы, с браслетом на защелке, приятно утяжелявшие запястье. Подарки были замечательные, наверное, родные пытались восполнить ему потерю матери.
Отец работал в ночную смену и вернулся домой, когда они в спешке доедали нехитрый завтрак. В это время года было темно, когда они выходили из дому, и темно, когда возвращались, а тот день казался еще темнее, чем обычно, из-за дождя, холодного, зимнего дождя, от которого хотелось плакать. Фрэнсис мучился от похмелья, и настроение у него было скверное, но он подвез Нив до автобусной остановки. Нив чмокнула Джексона на прощание, как он ни старался увернуться. Фидельма всегда целовала его, когда он уходил в школу, а теперь это за нее делала Нив. Джексон от этого был не в восторге: она вечно оставляла у него на щеке след помады, который не так-то просто стереть, и все ребята смеялись над ним.
Джексон покатил в школу на своем новеньком велосипеде и вымок до нитки, мокрая полоса тянулась за ним по коридору до самого класса.
Джексон вернулся из школы и загрузил двухкамерную стиральную машину «Сервис», которую их мать так и не успела оценить, затем почистил картошку, нарезал лук и достал из холодильника мягкую, воняющую мертвечиной пачку фарша — рядом стоял контейнер «Таппервер», в котором Фрэнсис хранил опарышей для рыбалки, ведь мать уже не могла ему этого запретить. Джексон не имел бы ничего против готовки, если бы это освобождало его от уроков, но Нив стояла над ним каждый вечер и давала по уху за каждую ошибку.
Поставив мясо с картошкой на плиту, он прошмыгнул наверх в свою комнату. Отец еще спал, и Джексон не хотел будить его — по разным причинам, но в основном потому, что собирался стащить сигарету из братовской заначки, которую обнаружил в шкафу. Он курил в окно, чтобы Фрэнсис потом не учуял. Ветер швырял дождь в лицо, Джексон моментально задубел, а сигарета намокла и погасла. Он положил ее под подушку: может, за ночь просохнет.
Если Фрэнсис приходил домой раньше Нив и была плохая погода, он обычно встречал ее на машине у автобусной остановки, но сегодня, несмотря на неутихающий дождь, он рухнул на стул у камина, не сняв спецовку, и закурил. От брата пахло углем и металлом, у него был желтушный вид, и он пребывал в еще более паршивом настроении, чем утром. Наверняка это все вчерашняя попойка. «Ты бы не пил столько», — сказал Джексон. «С каких это пор ты превратился, мать твою, в бабу?» — отозвался Фрэнсис.
«Наверное, она на автобус опоздала», — сказал отец. Тарелки были на столе, и возникло минутное замешательство: они пытались решить, начинать ли без нее. «Я поставлю ее тарелку в духовку», — сказал Джексон. Конечно, Нив никогда не опаздывала на автобус, но, как говаривал отец, все бывает в первый раз, и Фрэнсис заявил: «Она уже взрослая и может делать все, что ей, на хрен, вздумается». С тех пор как умерла Фидельма, Фрэнсис стал ругаться через слово.
Мясо с картошкой засохло. Джексон вытащил тарелку из духовки и поставил обратно на стол, как будто это могло заставить ее поторопиться. Отец ушел на работу — со смерти Фидельмы он работал в ночную смену. Нив говорила, это потому, что он не хочет спать один, и Фрэнсис тогда возразил: «Он все равно спит один», а Нив сказала: «Это совсем разные вещи — спать одному днем и спать одному ночью». Фрэнсис отправился встречать следующий автобус. «Пошла, наверно, выпить с друзьями после работы», — сказал он Джексону, и тот откликнулся: «Ага, скорее всего, так», хотя Нив ходила развлекаться только по пятницам и субботам.
Фрэнсис насквозь вымок, пока добежал от машины до дому. Было всего полвосьмого, и они повторяли себе, что волноваться глупо. Они посмотрели «Улицу Коронации»,[124] которую оба терпеть не могли, чтобы рассказать Нив, что было в новой серии, когда она вернется.
В десять Фрэнсис сказал, что «поездит по округе» и посмотрит, нет ли ее где, словно она могла бродить по улицам в такой ливень. Джексон поехал с ним: ожидание сводило его с ума. В конце концов они подъехали к остановке и стали ждать последний автобус. Фрэнсис дал Джексону сигарету и прикурил от новой зажигалки, подарка очередной подружки. У Фрэнсиса было много подружек. Автобус прорезал стену дождя желтыми фарами, Джексон был абсолютно уверен, что Нив в нем, он ни на секунду в этом не сомневался, и, когда она не вышла, он выскочил из машины и побежал за автобусом, решив, что сестра проспала остановку. Он вернулся к машине, сгорбившись под дождем. Дворники без устали елозили туда-сюда по лобовому стеклу «форда-консула», раздвигая пелену дождя. За стеклом виднелось бледное лицо Фрэнсиса.
