Ричард Матесон - Посылка
Лицо мальчика стало еще более смущенным и испуганным. Кора глядела то на мальчика, то на Вернера. Почему Вернер молчит? Она хотела сказать что-нибудь, но тут же вспомнила, о чем только что рассказывал немец, и промолчала.
— Скажите, что же...— начал было Уилер, но Кора сделала ему предостерегающий жест рукой, и он оборвал себя на полуслове.
— Паал, думать! — мысленно приказал Вернер.— Где твои мысли, малыш?
Неожиданно ребенок горько и громко зарыдал. Вернер вздрогнул.
— Меня зовут Паал,— сказал мальчик.
Этот голос просто оледенил Вернера. Это был голос тонкий и скрипучий, точно у заводной куклы, без всякого выражения и интонации.
— Меня зовут Паал.
Он уже не мог остановиться. Казалось, что он боится остановки, а не то произойдет что-то ужасное, что-то такое, что причинит ему страшную боль.
— Меня зовут Паал. Меня зовут Паал.
Бесконечное, монотонное, страшное бормотание. Было похоже на то, что отчаявшегося и запуганного ребенка крутит какая-то неведомая сила.
— Меня зовут Паал.— Даже на руках у Коры, сквозь рыдания и всхлипывания, он твердил эти слова.
— Меня зовут Паал.— Злобно, жалобно, бесконечно.
— Меня зовут Паал. Меня зовут Паал.
Вернер в изнеможении закрыл глаза. Потерян.
Уилер предложил подвезти его к автобусной станции на машине, но Вернер отказался и сказал, что хочет пройтись. Он простился с шерифом и попросил передать свои извинения миссис Уилер, которая ушла с плачущим мальчиком в его комнату.
Бесконечный дождь, который лил без остановки последние несколько дней, неожиданно перестал, и Вернер ушел из дома шерифа, оставив там Паала Нильсена.
Все это не так уж легко рассудить, думал Вернер. Похоже, что в этой истории не было ни правых, ни виноватых. Нет, это не было тем случаем, когда зло держит верх над добром. Миссис Уилер, шериф, учительница мальчика, люди Даймон Корнерс — каждый из них был по-своему прав. Они ни о чем не подозревали, они были обескуражены тем, что родители не научили семилетнего мальчугана разговаривать. Если принять во внимание неосведомленность всех этих людей, то они поступали правильно.
Просто иногда так бывает, что зло приходит через добро, вот и все.
Нет, лучше уж было оставить все как есть. Взять Паала в Европу, к остальным детям, было бы непростительной ошибкой. Если бы Вернер захотел поступить так, не было бы ничего проще. Пары обменялись документами, по которым любой их ребенок мог быть усыновлен любой парой в случае смерти родителей ребенка. Но дальше с Паалом начались бы одни неприятности. Он был обучен сверхсознанию, а не просто рожден с этой способностью. Как выяснилось в ходе многолетней работы, все дети рождаются с неразвитой способностью к телепатии, но эту способность очень трудно развить и очень легко потерять навсегда.
Вернер опустил голову. Очень жалко. Мальчик потерял своих родителей, свой талант и даже свое имя.
На самом деле он потерял все.
Но может быть, не совсем все. Пока он шел по улице, Вернер послал свои мысли назад, к дому шерифа. Он увидел, что комнату Паала заливают яркие лучи солнца, исчезающего за крышами Даймон Корнерс. Паал прижался щекой к жене шерифа. Последний ужас потери сверхсознания еще не оставил его, но что-то смогло смягчить и облегчить все его горести. Что-то, что могла дать этому ребенку Кора Уилер, и только она.
Родители Паала не любили его. Вернер отлично знал это. Захваченные своей работой, зачарованные первыми успехами, они просто не успевали любить в Паале ребенка, маленького мальчика семи лет от роду. Доброта — да; внимание — неизменное. Но все-таки они относились к Паалу как к своему эксперименту во плоти, а не как к сыну.
Поэтому любовь Коры Уилер была для ребенка таким же откровением, как и уничтожающий страх перед звуками речи. Поэтому, когда его чудесный дар исчез, оставив на месте уникального сверхсознания сплошную рану, Кора оказалась рядом с ребенком и ее любовь залечивала его боль.
И так теперь будет всегда, пока они будут живы.
— Вы нашли того, кого искали? — спросила Вернера седая женщина за стойкой, когда он зашел в бар и спросил для себя чашечку кофе.
— Да, спасибо вам,— сказал он.
— И где же он был? — поинтересовалась женщина. Вернер улыбнулся ей.
— У себя дома,— ответил он.
Дело в шляпе
Я вышел на террасу, подальше от шумного сборища.
Сел в самый темный угол, вытянул ноги и вздохнул. Ну и скучища!
Распахнулась дверь, и на террасу вышел человек. Он едва держался на ногах. Шатаясь, подошел к перилам, облокотился о них и уставился на огни раскинувшегося перед ним города.
— О господи,— пробормотал он и провел дрожащей рукой по редким волосам. Потряс головой и вперил взор в горящий на крыше Эмпайр-стейт-билдинг фонарь. Глухо застонал, повернулся и заплетающейся походкой побрел ко мне. Споткнувшись о мои ботинки, чуть не упал.
— О-ох,— пробормотал он, плюхаясь в соседний шезлонг.— Прошу прощения, сэр.
— Ничего,— отозвался я.
— Вы позволите отнять у вас немного времени? — спросил он.
И, не дожидаясь ответа, приступил к делу.
— Послушайте,— сказал он,— я вам расскажу совершенно невероятную историю.
Он наклонился вперед и уставился на меня мутными глазами. Затем засопел, как паровоз, и рухнул обратно в шезлонг.
— Слушайте,— начал он.— Это точно... как это там: «Есть многое на свете, друг Горацио...» и так далее. Вы думаете, я пьян? Так оно и есть. А почему? В жизни не догадаетесь. Все дело в моем брате.
Началось это пару месяцев назад. Он работает начальником отдела в рекламном агентстве Дженкинса. Они ему там все в подметки не годятся... То есть... я хочу сказать... работал...
Он всхлипнул и задумчиво повторил:
— В подметки не годятся...
Вытащил из нагрудного кармана носовой платок и высморкался так, что я даже вздрогнул. Затем снова ударился в воспоминания:
— Они все приходили к нему за советом, все. Сидит он, бывало, у себя в кабинете: на голове шляпа, ноги на столе, ботинки блестят... А они вопят: «Чарли, подскажи что-нибудь!»... А он повернет шляпу (он называл ее «думательная шляпа») и говорит: «Ребята, это надо делать так». И идеи у него всегда были — закачаешься. Какой человек!
Тут он уставился на луну и снова высморкался.
— И что?
— Какой человек,— повторил он.— Ему не было равных. Обратишься к нему — и дело в шляпе. Шутка. Как мы думали.
Я вздохнул.
— Странный был тип,— продолжал мой собеседник.— Странный.
— Ха! — сказал я.
— Как картинка из журнала мод. Точь-в-точь. Костюмы всегда сидели как влитые. Шляпы — то, что надо. Ботинки, носки — все делалось на заказ. Помню, поехали мы как-то за город: Чарли с Мирандой и мы с моей старушкой. Жаркий денек. Я снял пиджак. А он — ни в какую. Говорит, мол, мужчина без пиджака — это не мужчина.
Нашли отличное местечко: ручей, полянка, травка, есть где посидеть. Пекло невозможное. Миранда и моя жена разулись и бродили босиком по воде. Я и то к ним присоединился. Но он! Ха!
— Ха!
— Ни в какую. Представляете, я там шлепаю по воде босиком, как мальчишка, брюки подвернуты, рукава засучены. А Чарли сидит себе на лужайке, одет, как на свидание, смотрит на нас и улыбается. Мы ему кричим: «Давай к нам, Чарли, скидывай ботинки!»
«Нет,— говорит,— мужчина без ботинок — это не мужчина. Я без них и ходить-то не смогу». Тут Миранду допекло: «Никак не могу понять,— говорит,— за кого я вышла замуж: за мужчину или за платяной шкаф».
Вот таким человеком был мой брат. Вот таким.
— Конец рассказа,— намекнул я.
— Еще нет,— возразил он. Голос у него дрожал. Наверное, от ужаса.— Теперь начинается самое страшное. Помните, что я говорил насчет его одежды? Даже нижнее белье шилось на заказ.
— Угу,— сказал я.
— Однажды кто-то в конторе решил подшутить и спрятал его шляпу. Чарли, похоже, не притворялся, что без нее не может думать. Не говорил почти ничего. Так, бормотал чтото. Смотрел все время в окно и повторял: «Шляпа, шляпа». Я отвез его домой. Мы с Мирандой уложили его в постель и пошли в гостиную. Сидим, разговариваем, вдруг слышим — грохот. Мы бегом в спальню. Смотрим — Чарли лежит на полу. Помогли ему встать, а он снова падает — ноги подкашиваются. Что такое? А он повторяет: «Ботинки, ботинки». Мы посадили его на кровать. Он взял с пола ботинки, а они выпали у него из рук. Он говорит: «Перчатки, перчатки». Мы стоим и смотрим на него, ничего понять не можем. А он как закричит: «Перчатки!» Миранда перепугалась. Принесла перчатки и бросила ему на колени. Он их натянул медленно, с трудом. Потом наклонился и надел ботинки. Встал и прошелся по комнате, осторожно, словно сомневался, что ноги его выдержат. Потом говорит: «Шляпа»,— и пошел в чулан. Напялил на голову шляпу. А потом — можете себе представить? — говорит: «Какого черта ты притащил меня домой? У меня работы полно. Я сейчас поеду и уволю ту скотину, которая спрятала мою шляпу». И поехал обратно в контору. Вы мне верите?
